Жорж забил окна досками. Он спросил жену, не хочет ли она уехать. Мариам ответила: «Мы остаемся. Это наш дом. Только трусы убегают». Башар, старший брат Амаль, которому еще не исполнилось и десяти лет, рвался присоединиться к боевикам. Жорж приказал всем не покидать дом.
* * *
25 апреля 1948 года началось наступление на умирающий город. Из Тель-Авива Иргун обстреливал Яффу минометным огнем. Снаряды били по домам в течение трех дней и ночей. Нигде уже не было безопасно. Больницы перестали работать. Десятки тысяч людей, которые до сих пор упрямо оставались в городе, теперь обратились в бегство. В Маншие, на северной окраине города, защитники яростно удерживали свои позиции. Они выдержали первые атаки. Но затем сионисты изменили тактику. Вместо того чтобы наступать по улицам, они взрывали стены тесно построенных домов и прокладывали себе путь из комнаты в комнату.
В то же время Хагана атаковала деревни вокруг города. Салама, Кафр-Ана, Язур. Ополченцы окружили их с трех сторон, оставив открытым одно направление. Громкоговорители требовали от жителей покинуть дома. Одного упоминания о Дейр-Ясине было достаточно, чтобы вызвать массовую панику. Тысячи беженцев заполнили дороги на восток. Когда деревни, снабжавшие Яффу продовольствием, пали и обезлюдели, в осажденный город пришел голод. Продукты стали баснословно дороги. Поезда и автобусы перестали ездить. Дети не могли попасть в школу, а роженицы в больницу. Полицейских почти не осталось, воры и мародеры наживались на крахе общественного порядка.
Оставшиеся арабские жители бежали в центр. Последнюю надежду они возлагали на британскую армию, которая подтянула танки, чтобы остановить сионистов. Но время было против арабов. 15 мая заканчивался Британский мандат. «Вы хотите вернуться домой живыми или в гробу?» кричали в мегафон бойцы Иргуна британцам. Они взрывали дома, чтобы перекрыть дороги, забирались на танки и бросали внутрь динамитные шашки. Британцы отступили.
* * *
Что в конце концов заставило Жоржа и его жену бежать? Возможно, это был разговор с другом, Юсефом Хейкалом, мэром, который отвез на корабль собственную семью. Яффа падет, говорил он, британцы уступят Невесту моря сионистам. Но когда война закончится, все вернутся в свои дома. Возможно, Жорж не хотел видеть, как его любимый город капитулирует под натиском вражеского превосходства. Последней каплей стало беспокойство за старшего сына.
Ночью Башар убежал из дома. Жорж и Мариам искали его повсюду и наконец нашли на блокпосту в Маншие. Один из работников Жоржа, ставший бойцом, отвел их к мальчику.
Он слишком молод, чтобы убивать, и слишком молод, чтобы умирать.
На поясе у Башара висели ручные гранаты, нелепо хлопавшие по его маленькому телу.
Иди домой, велели ему старшие.
Я не трусливая собака, огрызнулся Башар. Если мы не будем бороться сегодня, завтра у нас не будет родины.
Мариам схватила его за воротник, втащила в джип, и Жорж поехал обратно по разбомбленным, вымершим улицам. Втайне он гордился сыном. Но в этот момент Жорж принял решение. Он был не против сам умереть, сражаясь за Яффу, даже напротив он был бы горд. Но он никогда бы не простил себе, если бы не смог защитить своих детей.
* * *
Стояло нереально тихое утро. Громко лязгнул замок, когда Амаль вышла из дома вместе с братьями, а Жорж запер дверь. Ни свиста снарядов, ни сотрясений, ни рушащихся каменных стен. Только птицы щебетали в саду. Жорж отдал Мариам ключ. Она положила его в карман платья, а он взял чемоданы и сумку с апельсинами. Таксист, который всегда возил их в Бейрут и Иерусалим, уже давно уехал. Зеленый джип они просто оставили. Это будет небольшое путешествие, сказала Мариам, на корабле. Съездим в Бейрут к тете Мэй.
Мы надолго уезжаем? спросила Амаль.
Скоро вернемся, ответила бабушка.
Амаль, которая еще не знала, что эта фраза будет сопровождать ее всю жизнь, увидела, что бабушка отвернулась, чтобы скрыть слезы. Это не были слезы горя они придут позже. Но слезы стыда.
Амаль навсегда запомнила путь до гавани, который в то утро показался ей как никогда долгим. По обычно оживленным улицам Аджами бродили только собаки. Амаль подумала о своих двух кошках, которых пришлось оставить в саду, потому что отец запретил ей брать их на корабль. Она держала за руку младшего брата Джибриля, а Башар с мрачным выражением лица нес на плече чемодан. Пахло дымом и мусором; и пожарные, и мусорщики перестали работать. Они шли мимо закрытой витрины аптеки «Аль-Камаль», мимо молчаливых каменных стен и пустых садов. Улица Хилве потеряла все свои слова. Там, где раньше на магазинах и кафе смешивались все языки города арабский, английский, идиш, иврит, французский и итальянский, теперь стояли только боевики со старыми винтовками. Ставни пекарни «Абулафия», круглосуточно продававшей хлеб, были закрыты. Каждая подробность того утра отпечаталась в памяти Амаль, словно сон или фильм, где каждую мелкую деталь показывают крупным планом, но в то утро все казалось ей нереальным. Воробьи, подбирающие объедки хлеба возле булочной. Перепачканная первая страница газеты «Фаластин» в сточной канаве эту газету ее отец всегда читал по утрам в кафе и запах пороха, долетавший с севера. Плюшевый мишка, выпавший из доверху набитой детской коляски, которую мужчина толкал через пустой перекресток. А еще люди, бегущие из северных кварталов, с совершенно неописуемым выражением в широко распахнутых глазах. Страх смерти. Это больше не был город Амаль, и фактически она была одной из последних, кто видел прежнюю Яффу: скоро старый указатель «Улица Хильве» верхняя строка на английском, средняя на арабском и нижняя на иврите заменят на новый, «Улица Йефет», иврит сверху, арабский в середине и английский внизу. Театр «Альгамбра» с ослепительно-белым фасадом в стиле баухаус вскоре станет кинотеатром «Яфор». А иммигранты, не знающие ни слова по-арабски, заселятся в дома, владельцы которых полагали скоро вернуться.
Амаль чуть не упала на скользком тротуаре. В нос ударила тошнотворная вонь. Горы мусора скопились на извилистых улочках Старого города, ведущих к гавани. На порогах домов сидели матери, бежавшие с детьми на руках из разбомбленных домов, и старики, которые уже не знали, куда податься. Внизу, на портовой площади, между домами и берегом теснилась огромная масса народа. Амаль погрузилась в море колышущихся тел и в испуге крепко ухватилась за руку отца, который прокладывал себе путь сквозь толпу. Над забитой людьми площадью лежало мрачное, нереальное безмолвие. Когда-то воздух здесь переполняло живое многоголосье пение матросов, возгласы рыбаков, нахваливающих улов, разнообразные наречия путешественников, а теперь слышались только пугающие звуки: сиплые крики людей, проталкивающихся к лодкам, вопли и ругань; шум возникал внезапно и так же неожиданно смолкал, а потом вспыхивал с новой силой, когда на Старый город падал снаряд, женщины кричали от страха, и толпа теснилась к воде. А там орали моряки, протягивая руки, чтобы втащить мужчин, женщин, детей и стариков на прыгающие на волнах лодки. Жорж прорывался вперед, держа за руку мать, а последней шла Мариам, толкая перед собой троих детей. Он выкрикивал название итальянского парохода, который должен был доставить их в Бейрут, «Мария Тереза!» и в ответ ему откуда-то крикнули: «Мария Тереза!» Они добрались до причала, где матросы теснили в сторону людей, желавших попасть на качающуюся лодку. Жорж помахал билетами:
«Мария Тереза»!
Матросы, уже собравшиеся отчаливать, подхватили Амаль, Джибриля, чемоданы и бабушку, и вот они оказались в слишком маленькой лодке, среди слишком большого количества людей. Двигатель завыл. Они не проплыли и двадцати метров, как волна перехлестнула через борт и пассажиров охватила паника. Все устремились к другому борту, лодка медленно накренилась, а потом в считаные секунды опрокинулась. Внезапно дно лодки под ногами исчезло. Все оказались в воде. Плавать умели лишь немногие. Как Жоржу и Мариам удалось спасти свою семью на Скале Андромеды [24], они и сами не поняли, но каким-то образом это получилось. Чемоданы затонули вместе с лодкой, какая-то женщина выкрикивала имя дочери.
Чуть позже итальянский пароход на их глазах поднял якорь и уплыл. Весь день они провели в гавани вместе с другими людьми, в то время как с севера, из Маншии, доносился шум битвы все громче и сильнее. Выстрелы, взрывы, падающие стены. Ужас охватывал людей в порту. Они были беззащитны под открытым небом. Жорж перебегал от одной лодки к другой, чтобы найти возможность уплыть, но таких, как он, была тьма.
Из Маншии на портовую площадь продолжали стекаться люди все больше и больше. Поезда не ходили, свободным оставался только выход к морю, и последние жители покидали свои дома или то, что от них осталось. Al bahr, al bahr, к морю, к морю! В Газу, Бейрут или Акку; никто не знал, где еще безопасно, но в любом месте казалось безопаснее, чем здесь. Люди смотрели на старые стены и не могли поверить. Их гостеприимный город обратился в город прощания.
Солнце уже опустилось над морем, когда Жорж наконец нашел шесть мест для своей семьи, по абсурдной цене, которую он заплатил не раздумывая. Рыбацкая лодка должна была отправиться на север, в Акку, а оттуда в Бейрут, иншаллах. Когда они отчалили, на гавань опустилась темнота. С моря были видны огни горящих домов Маншии. Другого света в Яффе и не было. Тель-Авив, напротив, был ярко освещен. Небо раскинулось над головами, бескрайнее и безразличное, Амаль увидела, как над башней церкви Святого Петра скользнула падающая звезда.
* * *
Рыбак взял курс в открытое море, а затем повернул на север. Из Тель-Авива прогремел залп, прощальный, утонувший в ночном черном море. С лодки ответили проклятиями и выключили позиционные огни. Бабушка шептала «Отче наш», пассажиры-мусульмане читали шахаду. Затем побережье Палестины растворилось во тьме, и Амаль погрузилась в лихорадочный сон без сновидений. Вскоре она резко проснулась, чувствуя, словно чего-то не хватает. Почему прекратилась сильная качка? И вдруг поняла: мотор не работает. Раздавались встревоженные голоса мужчин, тщетно пытающихся починить его, а затем, в жуткой тишине, лишь удары волн о борт.
Глава
13
Никто не знал, что ждет их за пляжем. Было еще темно, когда мужчины вытащили лодку на берег и все выбрались из нее, замерзшие, растерянные, но живые. Где мы находимся, спросила Амаль у отца, который этого не знал. Где-то между Тель-Авивом и Хайфой, ответил рыбак, может быть, около Тантуры, Ум-Халида или Кесарии. Продираясь через кустарник, они взобрались на дюны. Жорж наказал детям держаться вместе. Амаль взяла бабушку за руку. Они нашли извилистую тропинку, по которой двинулись через чертополох и колючки, и наконец, когда рассвело, показались силуэты домов. Даже в полутьме было видно, что это арабская деревня. Старые каменные стены, куполообразные крыши, минарет на фоне утреннего неба. Люди с облегчением поспешили туда. До них доносились голоса и шум двигателей. Кто-то выкрикнул что-то в сторону деревни, но Жорж схватил кричащего за руку:
Тихо!
Все остановились. И только теперь разобрали, что обрывки слов, которые они слышали, были на иврите. Короткие военные приказы. Затем тишину разорвал взрыв. Все припали к земле. Мариам бросилась на Амаль, чтобы прикрыть ее своим телом. Почва содрогнулась. Второй взрыв, затем третий. Камни градом сыпались сверху. Взрывали дома. Они медленно поползли назад, через колючки, через пыль, через оливковую рощу, под громом взрывов. Все думали об одном: а где же жители? Что с ними сделали? И что будет, если нас найдут? Они укрылись в оливковой давильне тридцать обессиленных человек упали на земляной пол и тут же заснули. Только двое мужчин, рыбак и Жорж, остались дежурить у окон, усталыми глазами всматриваясь в поля. Амаль и Джибриль прижались к теплому телу матери. Позже Жорж вместе с Башаром и другими мужчинами отправились на поиски какой-нибудь еды. Женщины хотели тоже пойти с ними, разгорелся спор, и мужчины настояли на своем. Они вернулись с недозрелыми фигами, травами и ягодами. Вооруженных людей они не видели, но не видели также ни крестьян, ни женщин на полях. Только цикады стрекотали. Оглушительная тишина.
С наступлением темноты они отправились в путь, на восток, не понимая, где именно находятся. Они знали, что арабское государство должно возникнуть где-то дальше вглубь страны, в направлении Иордана. И надеялись, что там смогут укрыться от еврейских ополченцев. Их группа шла по проселкам, через поля, навстречу восходящей луне. Ноги горели. Потом наткнулись на дорогу. По ней дошли до перекрестка, где и обнаружили дорожные указатели. Позже Амаль часто задавалась вопросом, что случилось бы, если бы они тогда повернули на восток, с рыбаком и остальными. Если бы Мариам не настояла на своем. Ее родители жили в Лидде, в городке к югу от того места, где они оказались, и не очень далеко от Яффы, так что вместо похода в неизвестность она решила искать убежища у родителей. Она этого даже не стала предлагать, нет, просто решила, и ничто в мире не могло ее разубедить. Взяв за руки Амаль и Джибриля, она велела Башару следовать за ней. Жорж и его мать подчинились. Все-таки Лидда находилась на территории, которая, в соответствии с планом раздела, должна была отойти арабскому государству. Была надежда, что арабские бойцы защитят город когда они наконец-то придут на помощь.
Поначалу казалось, что судьба благоприятствует плану. Их подобрал грузовик и довез в соседнюю Рамлу. Оттуда было всего несколько километров пешком. Издалека Лидда выглядела прежней, какой Амаль помнила ее по визитам к бабушке и дедушке, сельская подружка шумной Яффы с ее кафе и клубами. Лидда мирно лежала на равнине, окруженная кукурузными полями, абрикосовыми и миндальными деревьями. Широкие аллеи акаций и низкие дома, каменные стены которых обвивала дикая бугенвиллея. Старый рынок, где окрестные крестьяне предлагали фрукты, овощи и животных ослов, верблюдов и кур. Дом родителей Мариам был скромнее виллы Бишары: одноэтажное квадратное здание из светлых камней с зеленой входной дверью. Над дверной рамой Амаль увидела каменный барельеф, который ей всегда нравился. Святой Георгий, змееборец верхом на коне, покровитель палестинских христиан. В 303 году он был замучен и обезглавлен римлянами в Лидде, на родине его матери, потому что не отрекся от своей веры. По легенде, его стойкость произвела столь сильное впечатление на жену императора Диоклетиана, что она приняла христианство. Когда Мариам познакомилась с Жоржем, его имя показалось ей добрым знаком. Дом ее родителей находился напротив церкви Святого Георгия, возведенной над могилой святого, бок о бок с мечетью Аль-Хидр. Неподвижные головы пальм возвышались над домами, в залитом солнцем городе ощущалось напряжение, висело ожидание беды. Улицы были полны людьми. Старики и больные лежали в тени на матрасах, женщины сидели перед газовыми горелками, дети с давно не мытыми волосами бегали вокруг. Беженцы из деревень, окружающих Яффу. Салама, Джариша, Кафр-Ана.
* * *
Вопреки их ожиданиям, хозяева приняли их со смешанными чувствами. Мона, сестра Мариам, поблагодарила Бога, что видит их живыми, и сразу же захлопотала с угощением. Они уселись в круг за низким столиком и жадно принялись поглощать лаваш с хумусом, заатаром и оливковым маслом. Под высоким сводчатым потолком стояла приятная прохлада. Но Ибрагим, отец Мариам, явно не обрадовался их появлению. Он всегда отличался от Жоржа: если один был обходительным торговцем в английском костюме, то другой гордым крестьянином в полосатом халате и куфии, сроднившийся со своими полями и укорененный в традициях. Отношения между ними никогда не были простыми, что объяснялось отчастью спесью, которую городской класс питал к феллахам. Ибрагим же стал сам себе хозяином, прикупил немного земли, и этого было достаточно, чтобы перестать работать на других землевладельцев. Когда он пренебрежительно отозвался о беженцах из окрестных деревень, Жорж понял, что тесть упрекает и лично его.