Вдруг, словно что-то почувствовав, он в один миг обернулся необыкновенные фиалковые глаза на какой-то миг встретились со взглядом Алимпии. Волна жара пробежала по ее озябшим плечам. Быстро отскочив от двери, она стремительно припустила в свою комнату. Громко захлопнула дверь, ошеломленно уставилась на Какуша, прикрытого уголком одеяла на еще теплой подушке. Приложила к пылающим щекам холодные ладошки.
Не может быть, не может быть, шептала она в испуге. С каторги не возвращаются
Глава 3
Небольшой угловатый домишко с черепичной крышей и полукруглыми оконцами, прикрытыми резными ставнями, застенчиво прятался в поредевших кустах сирени на задворках доходного дома купца Богомолова. Сия недвижимость шла этаким жилым придатком к шестикомнатным апартаментам Карла Натановича и предназначалась для размещения обслуги. Поскольку доктора тяготило присутствие в доме любопытной челяди, то и пустовавший домик он решил использовать по своему усмотрению, заручившись письменным хозяйским согласием в обмен на гарантию полнейшего излечения дражайшей супруги Богомолова от тайного пристрастия к зеленому змию.
Воодушевленный перспективами, Карл Натанович с таким энтузиазмом принялся за дело, обустраивая помещения для предприятия и попутно пользуя купеческую жену психологическими тестами, что позорно проворонил побочный эффект собственной терапии стрела Амура пронзила обоих: и закладывающую за воротник купчиху и наблюдавшего ее медика.
Огорошенная неожиданным поворотом судьбы, не в силах бороться с искушением мадам Богомолова за фруктовым десертом призналась мужу в адюльтере. Нелепость измены вызвала лишь гомерический хохот у незадачливого рогоносца, но, поперхнувшись абрикосовой косточкой, он отправился на небеса, так и не успев осознать всей горечи правды. Безутешная вдова, отскорбев положенный срок, приступила к подсчету свалившегося на нее богатства, не забывая одаривать щедрыми подношениями обожаемого доктора.
Дела шли в гору. Личная жизнь, направляемая пухлой ручкой купчихи Богомоловой, целеустремленно мчалась к своему апофеозу бракосочетанию. Затянувшаяся пауза на непременное обдумывание сделанного намедни предложения заканчивалась сегодня.
«А что, ежели, передумает?» мучился сомнениями доктор, выйдя из подъезда.
Бородатый швейцар приветливо приподнял фуражку, склонившись в поклоне.
Как почивалося, Карл Натанович? заискивающе окликнул он доктора.
Спасибо, голубчик. Легко дышится, легко спится.
А для Матроны моей зелье справлено? Зайтить могёт?
Да-да, голубчик, пусть заходит после полудня.
Вот уж благодарствуйте, барин! Можа таперича вздорна баба спокоица.
Успокоится, непременно успокоится, голубчик, буркнул Карл Натанович, поворачивая в круглую дворовую арку.
Одинокий фонарь плавно раскачивался на деревянном столбе, чуть поскрипывая в унисон ветру. Ранее утро было пасмурным и хмурым, но к обеду обещало распогодиться, недаром поясницу крутило полночи, а к утру боль прошла, как рукой сняло: «Не иначе тепло вернётся, хотя какое уж тут тепло: ноябрь на дворе, белые мухи вот-вот полетят».
Доктор плотнее запахнул пальто, стряхнул с бобрового воротника невидимую соринку. Пыжиковая шапка приятно грела лысину, но не уши. Опираясь на трость с серебряным набалдашником, он медленно побрел по узкой тропке к обители добра и здоровья аптекарской лавке «Целебные травы». Вот уж и вывеска виднелась: желтыми буквами на зеленом фоне, веточки мимозы вычурным вензелем обрамляли надпись: «Красота!» Липушка сама колер придумала, а он уж потом заказал в скобяной лавке.
Пологое крыльцо под навесом подъездного козырька. Плетенный из соломы коврик у дубовой двери. На широких перилах жмурил хитрые глаза рыжий кот, нетерпеливо постукивая пушистым хвостом по перекладине в теплый дом просится.
Ох, а это как же? удивился доктор, взойдя на крыльцо: на коврике грязный след от чужого ботинка, да и дверь не заперта, лишь плотно прикрыта.
Кто ж тут озорничает, Василий?
Кот лениво спружинил ему под ноги и, подняв хвост, небрежно потерся лохматым боком о пальто. Рыжий клочок шерсти повис на ткани.
Я тоже очень рад тебя видеть. Карл Натанович провел рукой по кошачьему загривку, мимоходом отряхнув полу. Может, зайдешь?
В предбаннике приятно пахло высушенной валерианой. Запрыгнув на подоконник, Василий довольно заурчал.
Вспомнился отчего-то Пушок. Нет, не кот, а огромный сторожевой пес, что служил при мастерских Брука. Как отправили Игната по этапу, так и семья кузнеца вслед за ним подалась. А куда ж собаку? Людвига орала, что псу на живодерне самое место. Жалко стало животину, да и выбора не осталось только с собой забрать, в пансион к Липушке. Убедил-таки Карл Натанович классную даму в полезности умной собаки, а курсистки-гимназистки Пушка уж так забаловали, что помер сердечный от обжорства под самое Рождество. Ровнехонько пять лет прослужил при пансионе. Испортила его, видать, девичья любовь.
Ошейник доктор схоронил, больно чудным показался: снаружи чисто кожаный, а изнутри пупырчатый бархат. Глазом не видно, а если пальцем провести, так бугорки чувствуются. Не выдержал раз, ковырнул бугорок, так чуть не ослеп от дива дивного! Зашил кое-как трясущимися пальцами, да стал ошейник для сохранности при себе носить.
Дядя Карл, дядя Карл! вдруг послышался с улицы запыхавшийся голосок.
В предбанник влетела Алимпия в распахнутом полушубке, щеки огнем горят.
Федор сказал, что вы в лавку пошли, так я и не стала в квартиру заходить, выпалила она.
Кто ж именуется Федором? Доктор подслеповато глянул поверх пенсне на племянницу.
Борода в ливрее.
Уразумел. А фонарь где? Он огляделся по сторонам. Ты, часом, не брала? Здесь в углу должен быть.
Да нет же! Пойдемте скорей в готовальню, мне надо вам кое-что рассказать! Липа торопливо подгоняла его, схватив за руку.
Да-да, идем Доктор растерянно топтался у дверей. Чего-то еще не хватает
Дверного колокольчика! Ей наконец-то удалось втащить его в лабораторию. Наверно, отвалился.
***
Готовальня, как смешно называла Липа лабораторную комнату, разместилась в цокольном этаже, бывшей дворницкой. Забранные решетками узкие оконца едва пропускали дневной свет. Пришлось выпросить у богатой вдовушки новомодные лампочки накаливания, но из-за высокой стоимости проводки пришлось довольствоваться единственным экземпляром, зато большой мощности.
Вдоль стен высились самодельные полки, заставленные стеклянными баночками с измельченными в порошок кореньями чемерицы, высушенными луковичками ландыша, толчеными ягодами дурмана да нежными цветками барвинка, скрученными в трубочки листочками наперстянки, семенами подорожника и клещевины. На каждой банке прилеплена бирка с народным и научным названием растения, с датой заготовки. Быстро пробегая глазами по склянкам, доктор непременно подмечал, какие запасы стоит пополнить, какие пустить в рецептуру, а какие и выбросить за ненадобностью.
Сложив руки на животе, Карл Натанович разглядывал стеллажи, изредка почесывая карандашом кончик носа-картошки.
Закончив рассказ, позади него, на шатком табурете примостилась Алимпия: сдвинула в сторону рогатый штатив, облокотилась на холодную столешницу, подперла кулачком щеку и терпеливо дожидалась дядиного ответа.
Ну, что ты, красота моя, так переполошилась? спросил Карл Натанович, закончив инвентаризацию запасов. Померещилось тебе и всего-то делов.
Как померещилось, ежели он в упор на меня глядел?! опешила Липа.
Так уж и на тебя, душа моя, усмехнулся дядя, чиркнув острым карандашом в тонком блокноте.
Ну, пусть не на меня, а на мой глаз, согласилась она.
То-то! А как он глянул, так ты и сбежала.
Но я успела его разглядеть! Те же светлые волосы и эти удивительные глаза. Я его хорошо помню, хоть мне всего четыре года было. Он зайца мне принес, по голове погладить устыдился. Не мог он убить, никак не мог!
Сынишку его помнишь, мальца сопливого? Еще расхныкался, когда отца увидал в той конторе
Да вроде припоминаю хлопчика, встрепенулась Липа. Так ты думаешь?!
Тихий непонятный звук донесся от двери, заставив их разом повернуть головы. Точно так же, как когда-то его отец, привалившись к косяку, стоял Егор Кравцов.
Да что там думать, я сын Игнатов, сказал он и залился неожиданным румянцем. Вот, колоколец ваш оборвал, больно звучный. Починю опосля разговора, да и фонарь на место снесу. Только вот еще что Он нахмурил кудлатые брови. Не Егором меня нынче кличут, а Куртом. Сбёг я с поселенья и, того комендатуру обчистил.
***
Тесно ему было в этой кладовке: как есть мышиная нора, припасами заставленная. Топтался на пороге, покуда молодуха стул не принесла.
Как же так?! Хлопала она огромными глазищами, разглядывая Егора как диковину на рынке. Ваш папа, ваша мама
Да чего уж говорить померли они. Отец с чахотки, мать с тоски.
Что же ты вернулся? Насовсем или как?
Вернулся вот Он неуклюже поднялся со скрипучего стула. Сейчас обернусь, сказал и, грузно ступая, вышел за дверь. Но тут же явился снова, втащив в кладовку грязный мешок. Путаясь в узлах, крепкими зубами разорвал веревку. Вытряхнул на стол толстенную папку с уголовным делом отца.
Вот почему я тута Егор исподлобья глянул на Алимпию, потом на доктора. Подмога ваша нужна, найти эту гниду, что батьку засадила заместа себя, и мужика важного порешила, шумно выдохнул он и вытер рукавом ватника взмокший лоб.
Пожалела его молодая хозяйка: подбежала, обняла за шею, клюнула мягким ртом в колючую щеку и затараторила:
Конечно, конечно, мы поможем! Правда, дядя?
Сядь, Алимпия, не стрекочи сорокой. Тут дело серьезное, надо подумать, ответил коротышка-доктор в смешной шапке и по-шустрому просеменил к столу, раскрыл папку и углубился в чтение.
Егор, тихо позвала Липа. Это правда, что дядя Игнат был не простым кузнецом?
А каким? буркнул он «под дурачка».
Мой батюшка был очень расположен к нему. Игнат частенько гостевал в нашем доме, допоздна засиживался с отцом в кабинете. Вот я и спрашиваю, почему?
Почему? как попугай повторил за ней Егор.
Потому, нахмурилась Липа. Он был его как бы помощником?
Он был его, без «как бы», доверительным человеком.
Доверенным лицом, поправил доктор, перевернув страницу, и это еще мягко сказано.
Ну да, согласился Егор, почесав затылок. Аркадий Маркович вроде наставника ему был. Углядел отцовый интерес к кузнечному ремеслу и решил его переква ква квасифицировать.
Переквалифицировать, вздохнул доктор.
Ну да, это самое.
Значит, Игнат был его подручным? не отступала Липа.
Я так и сказал.
Поняла. А вот скажи теперь: что ты делал у моей тетки?
Да по-хорошему поговорить хотел, ответил он неохотно, а она, как меня увидала, вся пятнами пошла, воздух глотает и сипит через силу, что не хотела, мол, черт попутал. А я понять никак не могу, что она там хотела-не хотела. Пригрозил ей малька, стуканул слегка по креслечку, оно под нею и развалилося. Сидит она, значит, на полу, зенки таращит, но не трясется боле. Парниша гундявый кинулся к ней, орет, чтоб заткнулась. Потом за шею ее схватил и колотит, ровно грушу. Пучеглазка головой совсем поникла, слюну пустила. Я его за шкирмон, да в угол швырнул. Вроде затих: об стену дюже приложился, даже кровяка из носа потекла.
А дальше-то, что было? Ты садись, не стой! Липа усадила его на табурет, сама рядом на стол облокотилась.
Платье она расстегнула, буркнул он, уставившись в пол, и спицу достала
Спицу?! Деревянную?
Серебро. С камнем желтым, как яйцо перепёлки.
Ох, да это же недоговорила она и вдруг в беспамятстве на Егора завалилась.
Эй, как вас там? Вскинулся он с табурета, окликнув коротышку.
Карл Натанович, ответил доктор, отвлекшись от документа.
Ты бы помог что ли, Натанович! прикрикнул Егор и похлопал Липу по бледным щекам. Вишь племяшка твоя дюже впечатленной оказалась.
Девица крепкая. Корсаж, видать, туговат, ответил доктор и, послюнявив палец, перевернул страницу. Гм, печально это все, очень печально.
А что здесь, собственно, происходит? вдруг раздался с порога громкий мужской голос.
Липа в руках Егора застонала и приоткрыла глаза. Завидев вошедшего в каморку господина в черном пальто, захлопала ресницами и удивленно спросила:
Милый, что-то случилось?
Я бы тоже хотел это знать, дорогая, с грустной иронией произнес мужчина в черном пальто. В частности, что за господин в фильдеперсовых брюках так нежно обнимает тебя за тонкий стан?
О! вымолвила Алимпия, внезапно обнаружив себя в объятиях Егора. Расцепив его руки, она пересела на стул и закрыла ладонями пылающее лицо.
Курт Краниц я, простодушно улыбнулся Егор, выступив вперед. Подмогнуть хотел красавице. В обмороки падает, голодная, верно.
Андрей Мякишев. Рад знакомству, ответил мужчина в черном пальто, пожав ему руку. Я муж вот этой самой барышни, которая упала в обморок, что ей совсем не свойственно в силу крепкого здоровья. А вы, стало быть, из немцев будете?
Я я вытаращился на него Егор, не подготовленный загодя к складной побасёнке.
Яа, яa, поддакнул ему Андрей на иностранный манер. Еще раз рад знакомству.
Угу, выдохнул Егор: «Пронесло».
Мякишев хотел еще что-то добавить, но Алимпия вовремя его перебила.
Андрюша, а с кем остался наш сын? спросила она.
Катерину попросил присмотреть, ответил Андрей и порыскал глазами по комнате. А где же Доброго дня, Карл Натанович! Простите великодушно, не приметил вас сразу, сказал он, углядев склоненного над бумагами доктора. Молодой человек, верно, ваш родственник?
И вам не хворать, Андрей Андреевич, ответил Карл Натанович, взглянув на него поверх пенсне. Что ж в такую рань пожаловали? Супругу потеряли, али как? Зябко здесь, не снимайте пальто, да и шарфик оставьте. Верно подметили: молодой человек мой родственник. Правда, очень дальний, если не сказать далёкий. Так какая забота привела вас сюда?
Гм Андрей нахмурил густые брови, сразу повзрослев годами. Так я, собственно, вот чего пришел: мальчишка-газетчик прибегал. Говорит, у дома твоего, Лимпуша, полиция и карета «скорой помощи». Видал, как женщину на носилках из подъезда в «красный крест» заносили. Надо бы нам туда сходить, пока жандармов не прислали. Липа, ты как думаешь?
Но Алимпия мужу не ответила в немом изумлении она смотрела на Егора.
Как-то тихо стало в кладовке.
Андрей глядел на Липу, Липа на Егора, а Егор на рыжего кота, точившего когти о деревянный порог. Только Карл Натанович ни на кого не смотрел. Сняв с головы смешную шапку, он протер платком вспотевшую лысину и пробормотал:
Да-да, Василёк, сейчас отобедаем.
Вмиг просчитав обстановку, Кравцов решительным шагом подошел к столу.
Что ж, не стану мешать котиной трапезе! Он грубо отодвинул плечом доктора, захлопнул папку и сунул ее в мешок. Накрутил на руку горловину и резким движением закинул ношу за спину. Обиженно засопев, он нахлобучил картуз и потопал к двери.
Постой, Егорша, не горячись! окликнул его Карл Натанович. Со мной пойдешь! А вы, семейство Мякишевых, ступайте к дому Аркадия, узнайте, что да как, и возвращайтесь в апартаменты. А я между делом за внуком пригляжу, да и родственника накормлю. Бог с ней с лавкой, позжей откроем.
Глава 4
В тревожных раздумьях пребывал Карл Натанович, восседая в мягком кресле на атласной подушечке, любовно пошитой вдовушкой Богомоловой, за письменным столом.