Когда-то фасад здания был красивым. В некоторых местах еще сохранились узоры, а на ставнях была четко видна резьба. Два этажа. Маленькая надстройка слева, будто башенка. На ней, к большому удивлению Захара, все еще красовался флюгер. Дом когда-то определенно был жилым.
В него нельзя было заходить. Обвалится. Рухнет на голову.
Но парень переступил порог. И вздрогнул от скрипа гнилой ступеньки. К счастью, она не провалилась под его весом. Но вперед пройти он не рискнул.
Смотреть особенно было не на что: дыры в полу, накренившиеся стены, зияющие отверстия-проходы. Дом, действительно, чудом еще держался. Даже лестница сохранилась. Но о том, чтобы приблизиться к ней, не могло быть и речи. Захар передернул плечами. Пустой, забытый всеми дом выглядел в его понимании противоестественно. Будто акт насилия над самой жизнью.
Он прошелся по периметру старого здания. Но вокруг смотреть было не на что: со всех сторон к стенам подступал лес.
Сегодня лес преподнес ему слишком много сюрпризов.
Захар похлопал ладонью по ставням. То ли успокаивая себя, то ли прощаясь с домом.
Ему было о чем подумать.
Пора было возвращаться. Сумерки в лес приходят быстро и поглощают его целиком. Парень не имел никакого желания быть проглоченным вместе с деревьями.
Надев капюшон на голову и вставив наушники в уши, он отправился в обратном направлении.
Он безошибочно вышел к коттеджному поселку и сел там на автобус.
***
Ему нужны были ответы. У родственников спрашивать побоялся. Пришлось бы рассказывать про свои лесные прогулки. А это могло повлечь за собой много проблем.
Впервые пожалел, что прогуливал уроки краеведения. Быть может, там что-то об этом рассказывали?
Что ж, в колледже краеведения не было. Но история была. И преподаватель был. Правда, довольно необычный преподаватель. С виду не дашь больше тридцати. Ходит в растянутых джинсах, майках, с кулоном и вечным напульсником на руке. Кулоны иногда исчезают. Напульсник никогда. Волосы собраны сзади в подобие небольшого хвоста. Вечно задумчив и, пожалуй, даже отрешен. Иногда он пропускал занятия. Просто не показывался на них без объяснения причин. Студенты не возражали. Лишь переговаривались между собой о запое и кутежах. Захар не верил ни в первое, ни во второе.
Каким бы чудным этот преподаватель ни был, он все же оставался историком. А значит, мог дать ответы на вопросы.
В аудитории подойти побоялся. Почему-то не хотел, чтобы кто-то услышал его вопрос. В перерыв пошел в библиотеку. Там некоторые преподаватели уединялись от шума и суеты коридоров колледжа.
Библиотека была самая обычная: стеллажи, столы, зачем-то большой глобус в углу. Ничего примечательного. Захару всегда казалось, что в библиотеках пахнет чем-то застоявшимся. И ему этот запах не нравился.
Историк был там. Сидел за одним из столов, увлеченно изучая какие-то бумаги. То ли карты, то ли чертежи. Захар не всматривался.
Он откашлялся, привлекая к себе внимание. Историк поднял голову. Его взгляд был немного размыт. Будто бы мысленно он был где-то очень далеко. И его сознание не поспело вернуться за взглядом.
Захар решил выложить все сразу: про прогулку, про кресты и про старый дом. Он не успел сформулировать финальный вопрос.
Но историк, не дослушав, молча встал. Направился к одному из стеллажей. И стал перебирать пальцами корешки стоящих там книг. Найдя нужную, так же молча протянул ее Захару и вернулся к своим записям.
Захар поблагодарил его. Но историк, кажется, не расслышал.
Устной консультации не вышло. Вместо этого его наградили каким-то справочником. Что ж, вечером придется почитать.
Справочник оказался написанным одним из преподавателей колледжа пару десятков лет назад и выпущенным малым тиражом. Но это неказистое с виду издание дало ответы на все вопросы Захара. Даже более того.
История края уместилась в книге на двести страниц. Но и этого было достаточно, чтобы шестнадцатилетний парень погрузился в длительные размышления.
Этот город богат лесами. И всегда был. Полноводная река и озера посреди леса стали еще одним пунктом, привлекающим к себе внимание. Те, кто имел возможность, строили дома как можно ближе к природе. Так, к началу двадцатого столетия в определенной точке образовалось целое скопление усадеб, поместий или просто частных домов на любой вкус и достаток. Этакий местный дачный курорт.
Но вихрь истории пошатнул эти края и унес за собой жителей усадеб и поместий. Что-то было передано в пользование быстро растущих вокруг деревень. Что-то исчезло навсегда вместе с хозяевами.
Те, кто по какой-то причине рискнул остаться, задержались не дольше, чем на двадцать лет.
Захара поразила одна мысль, пугающе простая по своей сути: тот самый дом, на который он наткнулся в лесу, был слишком близко к захоронениям. Ничтожное расстояние разделяло чей-то семейный очаг и последнее пристанище. Судя по всему, людей просто выгоняли из домов, переводили через дорогу до ближайшей поляны и там ставили финальную точку.
Так творилась история. Ничего личного.
А дом продолжал стоять, по какой-то причине оставленный без внимания. Дичал и стонал под соснами и дубами, пока не превратился в еще один призрак прошлого, коих, судя по всему, вокруг бродили сотни.
Интересно, сколько их, затерянных домов в лесу? Если верить справочнику, очень много. Но почему он никогда о них не слышал? И где они все?
Захар откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. В голове сразу замаячил список фамилий. Один, другой, третий
Пройдет еще несколько лет, и списки станут кровавым океаном. Именным и безымянным.
Захар все это знал и до этой библиотечной книжки. Но почему же именно сейчас мурашки бегут по коже и так хочется кричать?
Глава 7
2001
Длинный коридор, до того вычищенный, что любое присутствие жизни в нем кажется грязным и неуместным, вытянулся прямой бесконечной линией. Лампы на потолке горят ровным желтым светом, вопреки всем ожиданиям, не несущим тепла. И вокруг ни души, как будто весь мир сузился до этого отвратительного белого коридора. Где же, в самом деле, все? Лишь шаги сопровождающей сиделки эхом отскакивают от стен и уносятся далеко вперед.
Это здесь, сиделка открыла одну из дверей и пригласила пройти. Попробуйте, конечно, но вряд ли он вас услышит.
Палата по своей чистоте не уступает коридору. Все слишком стерильно. Сразу представляется, что, вымывая полы и стены, персонал заодно хорошенько почистил и память пациентов, не пропустив ни единого черного пятнышка.
Регину затошнило. Ее не покидала мысль, что в окружающей обстановке было что-то ядовитое.
В глубине палаты на краю кровати, смотрящий куда-то вдаль, сидел Павел.
Он не обернулся на звук открывающейся двери и потому продолжал сидеть неподвижно. Регина видела лишь его спину и затылок.
Тот ли он, кем был раньше? Помнит ли он свою суть?
Направляясь в клинику, Регина не могла не признаться, что ее мысли возглавил страх. Страх не увидеть больше когда-то сильного и волевого человека. Потерять навеки его решительный и горделивый взгляд. Все эти годы, закрывая глаза, она без труда воскрешала в голове этот образ, воссоздавала его в мельчайших деталях. Он был до того осязаем, что силой мысли практически становился реальным. Закрой глаза, протяни руку и почувствуешь тепло кожи.
Регина так и делала. В мрачные часы своих скитаний она призывала на помощь воспоминания. Этот простой ритуал помогал ей убедиться, что она еще есть, что она здесь. Что дыхание не ушло из нее, оставив за собой лишь пустую бесчувственную оболочку. Образ прошлой жизни, полной пусть тщетных, но таких ярких надежд, представал перед ней, напоминая, что и тогда она жила не напрасно, что она БЫЛА на этой земле.
И вот сейчас, смотря на прямую спину сидящего перед ней узника клиники, она не знала, кто предстанет перед ней, когда она посмотрит ему в глаза. Регина даже не могла сказать, чего она опасалась больше: того, что может не найти в этой палате человека, к чьему образу так часто мысленно взывала, или же того, что реальность этого образа окажется слишком слабой, сломленной и растоптанной навеки.
Обойдя кровать, Регина приблизилась к сидящему перед ней человеку, тотчас же растеряв весь запас слов, столь тщательно заготовленных ею заранее.
Волосы цвета каштана, широкие скулы, низкий лоб Регина алчно всматривалась в эти мучительно знакомые ей черты.
Здравствуй ее голос предательски дрогнул.
Она ждала ответной реакции. Хоть какой-то. Но Павел молчал. Хуже того, он даже не повернул к ней головы, продолжая смотреть перед собой.
Я я хотела
Регина растерялась. Она столько раз прокручивала в голове возможные начала этой беседы. Иногда в ее мыслях Павел не давал ей договорить и радостно обнимал гостью. Иногда, наоборот, он прогонял ее, не желая вновь сталкиваться с призраками прошлого. Самой страшной же была фантазия, в которой он ее не узнавал, и Регина, не сумев объясниться, уходила. Но во всех этих сюжетах она говорила с прежним Павлом. С законным вожаком, помнящим свою внутреннюю силу. Сейчас же перед ней был лишь неподвижный силуэт, оболочка. Как будто настоящий предводитель навеки затерялся где-то там, в лесах, оставив на белоснежной кровати сидеть свой фантом.
Павел, это я, вновь попыталась она обратить на себя внимание.
Ни единый мускул не дрогнул на лице мужчины. Она жадно всматривалась в эту застывшую маску, силясь уловить хотя бы полунамек, что ее слышат.
Тщетно Тошнота, до этого момента не сильно беспокоящая ее, теперь стала совершенно невыносимой. Белизна стен и простыней слепила ее, свет ламп давил на глаза.
Как могло такое случиться? Почему вселенная допустила это? Не может человек, в чьем сердце огонь исполнял неистовые пляски, превратиться в неподвижного истукана.
И дело даже не в этой безжизненной статичности памятника. Взгляд Этот взгляд ничего не выражал, отчего столь знакомые Регине черты лица приобретали зловещее сходство со слепком.
Не в силах больше выносить этот душащий страх, Регина осторожно присела перед мужчиной на полусогнутых ногах. Взяв его руки в свои, она вновь попыталась воззвать к тому, кто, возможно, спал внутри этой застывшей фигуры.
Павел, это я
Она всматривалась в янтарные глаза, обреченно осознавая, что уже не увидит в них нежности.
«Тебе пора уходить», подумала Регина. «Ты его здесь не найдешь».
Она достала из кармана амулет с камнем и надела его на Павла.
Это по праву твое. Надеюсь, тебе спокойно там, где ты сейчас, сказала девушка, прислонив свою ладонь к темно-коричневому камню, теперь висящему на груди Павла.
Не убирая руки, Регина начала подниматься, все еще не решаясь отвести взгляда от застывшей фигуры. Она хотела напоследок надышаться его образом, пусть и таким чуждым.
Прямая горделивая осанка, широкие плечи, копна каштановых волос, волевые скулы, глаза цвета янтаря с черными вкраплениями. Это учреждение не уничтожило его тело. Вопреки логике, оно осталось прежним, точно законсервированное.
Голова кружилась, свет слепил, и без того давящие на сознание стены как будто начали сужаться. Регина понимала, что силы по капле оставляют ее. Боясь потерять сознание, она сконцентрировала свой взгляд на том единственном, что еще могла различать в уплывающем от нее пространстве
Приветливая теплота ласковой волной стала разливаться по телу, превращаясь в настоящее пламя на кончиках пальцев. Следуя зову огненного потока, Регина переместила взгляд на руку, все еще прижимающую кулон к могучей груди.
Ее ладонь, лежащая на камне, оказалась полностью скрыта под ладонью пробудившегося вожака.
Глава 8
2001
Под ногами шуршали листья. Ничего особенного. Так же они шуршали и десять лет назад, и двадцать. И, должно быть, точно такой же звук издавали и до рождения Сокола. Вот занятная вещь: вся жизнь перевернута с ног на голову, а он не может отделаться от мысли, что листья шуршат точно так же, как и в тот последний день. Можно сказать, что он шагает не просто по листве, уставшей за лето от солнца и напоследок хорохорящейся красками, а прямо-таки по руинам своей недожизни. Хм Какая склизкая поэтичность. Волчонку бы понравилось.
За месяцы, прошедшие с момента возвращения Павла, многое вокруг поменялось. Сокол узнавал и не узнавал поселение. Что-то, конечно, осталось прежним: улочки покинутых домов, здание школы (кажется, там не было стекол в прошлый раз), особняки, фактически проглоченные за время одиночества собственными садами, опустелые конюшни. Сгоревшей бильярдной больше нет. На ее месте появился какой-то сруб с непонятным предназначением.
Вот уж что Сокол точно не ожидал увидеть, так это бараки. Почему-то он думал, что Павел первым делом уничтожит их к чертовой матери. Ан нет, вон они стоят, красуясь облезлым брюхом. Зато крышу подлатали.
Регину он не видел давно. С того момента, как отдал ей координаты Павла. Прилетел тогда к ней, напугав ее до смерти. Почему-то он не мог просто приехать. Хотел, но не смог. К ней он мог только прилететь. Отдал ей тогда записку с адресом, сказав, что на ее месте ни на что конкретное не надеялся бы. Мол, слишком сильно там в мозгах покопались. Сказать-то он сказал, но сам до одури надеялся, что все получится.
Что он испытал, когда узнал о возвращении своего вожака? С мешаниной этих чувств Сокол по сей день не разобрался. Определенно не радость. Однако он не мог не отметить, что пустота, ежедневно сжирающая его, будто бы выплюнула кусочек. Подавилась, что ли?
Все, кого он встречал по дороге, не решались заговорить с ним. Лишь на время опускали молотки да поворачивали головы в его сторону. Только Герман, поймав его взгляд, молча кивнул.
М-да Нет уже ни правящих Орлов, ни старейшин, а защищавшие их ошейники все еще продолжают действовать, привязывая носителей к разваленной конуре.
Сокол вздохнул. Он и сам понимал, что для Германа поселение это не конура. Это его дом. Дом! Черт возьми, да он в прямом смысле слова завидует этому экс-отщепенцу!
Обдумывая эту мысль, Сокол толкнул деревянную дверь одной из барачных комнат.
Так и есть. Тут и птичий глаз не нужен, чтобы вычислить ее местоположение. Сидит с ногами на подоконнике и что-то записывает в помятую тетрадку. Прямо дежавю какое-то.
Ну здравствуй, волчонок.
Регина оторвала усталые глаза от тетради и обернулась на голос. Ей подумалось, что она ослышалась.
Вот он стоит в дверях, опершись о косяк и сложив руки на груди. Улыбается, и на щеках проступают ямочки.
Так и не сумев вымолвить ни слова, она спрыгнула с подоконника и подбежала к гостю.
Я знала, что ты вернешься, сказала она и обхватила ладонями его лицо.
Да, улыбка все та же.
Только вот глаза какие-то тусклые, вокруг пролегла сеточка морщинок, будто ножки паучков.
А у кого из них она не пролегла?
Она положила указательные пальцы к уголкам его глаз. Туда, где поселились паучьи лапки. И тут же перенесла их к краешкам своих глаз, где, как она думала, появилась такая же сеточка.
Ты нам так нужен. Ты ему нужен.
Это было не восклицание. Утверждение. Утверждение, в правильности которого Сокол имел все основания сомневаться.
«Ты-то мне рада, волчонок. А вот по поводу него я ой как не уверен. Сейчас это мы и проверим», подумал он и крепко обнял подругу.
Регина рассказала, где искать Павла. Он оборудовал себе что-то вроде кабинета в соседнем бараке.
Я не пойду с тобой. Думаю, не заблудишься.