И все же мой «Скульптор» лучше, шепнул мне под конец Редфорд. И героиня Евы у меня куда интереснее, чем здесь. Пастушка это совсем скучная роль, не находишь?
А как же Жизель? Она ведь тоже была пастушкой, напомнила я.
Ну, там сюжет интересный, а здесь нет. Хотя, все равно сам балет неплохой. Ты ведь не жалеешь, что сходила?
Нет, мне понравилось, искренне ответила я.
Вот он, с цветами, как я и говорил, Редфорд указал взглядом на сухощавого человека в первом ряду с большой корзиной алых роз.
Но ничего, я тоже передам Еве цветы. Мы вместе зайдём к ней в гримерную.
Зачем вы дразните его? осмелилась спросить я. Редфорд ответил мне удивленной и немного хитрой улыбкой.
Пусть привыкает, что у неё и без него много поклонников.
То поклонники, а вы её режиссёр, возразила я.
И что? Мне хочется сделать ей приятное.
Переубеждать Редфорда было бесполезно, и я отправилась вслед за ним в гримерную Евы, пытаясь изобразить на лице радость от встречи с нею. Она была славная, я не спорю, да и выразить ей признательность после удачно сыгранной роли я тоже была не против, но эти цветы и желание Редфорда подразнить лорда Кростера мне не нравились. Дэвид наговорил в его присутствии массу комплиментов Еве, вручил букет и, вспомнив, наконец, про меня, представил лорду Кростеру как своего художника по костюмам и обменялся с ним парой фраз, в то время как я перемолвилась с Евой, поблагодарив ее за доставленное удовольствие. Я с облегчением выдохнула, когда мы наконец вышли на улицу. Уже стемнело и взошла луна. Вечерняя прохлада была приятна после душного зала, и теперь я с наслаждением вдыхала свежий весенний воздух, пропитанный недавним дождем и благоуханием магнолий.
Мистер Редфорд, я взяла его под руку. Дело в том, что выйдя из театра, Редфорд погрузился в какие-то свои думы и уже несколько минут шел молча. Если Вы боитесь, что лорд Кростер запретит Еве играть у вас, зачем вы его распаляете?
Ева никогда не откажется от этой роли, она ей слишком дорога, спокойно заметил Редфорд. И потом, в газетах появится много разгромных статей.
Но ведь вы сами говорили, что у лорда Кростера свои люди во всех издательствах, они все преподнесут так, будто Ева ушла по собственной воле, что ей не нравится у вас, или же у неё слишком плотный график.
Редфорд пожал плечами.
Этого не произойдёт, Эмми, убеждённо сказал он. Ева не любит его, и не станет плясать под дудку этого старика.
Вы любите её? Сорвавшийся с губ вопрос, так давно мучавший меня, заставил Редфорда остановиться. Во взгляде его читалось недоумение. Свет фонаря предательски упал на мое лицо. Я смутилась и готова была провалиться сквозь землю, лишь бы избежать его чересчур внимательного взгляда.
Нет, Эмми, мягко ответил он, я не люблю Еву. Ты ошибаешься. Редфорд, наконец, отвёл взгляд, и мы продолжили путь. Я больше не брала его под локоть и просто шла рядом. Мы оба молчали. Так, не говоря ни слова, мы дошли до моего дома. Уже выйдя на нашу улицу, Редфорд незаметно взял меня за руку.
Я рад, что ты сходила со мной, негромко произнес он, заставив меня улыбнуться. Мы стояли у двери. Как не хотелось мне прощаться с ним! Я все ещё винила себя, что спросила его о Еве. Ведь я не имела никакого права задавать ему столь личный вопрос.
Ты правда очень хороший друг, Эмми, мягко добавил Редфорд и слегка пожал мою руку. Спокойной ночи.
Спокойной ночи, ответила я, пытаясь прочесть по его лицу, не сердится ли он на меня.
Его слова «спокойной ночи» звучали во мне весь вечер. Но уснуть я смогла лишь под утро: слишком сильно меня беспокоило чувство вины за случайно пророненную фразу под горящим фонарем.
Глава 8. Открытка в раме зеркала
В начале лета Редфорд последний раз сыграл скульптора в этом сезоне. Мы же с отцом готовились к туру с новым представлением и через две недели покидали Лондон. В последний раз перед закрытием сезона я пришла исполнить свои обязанности гримёра. Редфорд пребывал в меланхолии и снова молчал. Я не стала навязывать ему лишних бесед и наносила грим молча, лишь изредка прося опустить взгляд или приподнять подбородок.
Надеюсь, все пройдёт хорошо, наконец сказала я. Мне будет не хватать «Скульптора», когда я уеду на гастроли.
Когда ты уезжаешь? спросил Редфорд, внимательно посмотрев на меня.
Через две недели.
На все лето?
Да.
Несколько минут Редфорд задумчиво глядел перед собой, затем поднял на меня взгляд и спросил:
Двадцать первого августа у меня день рождения, ты вернёшься к этому времени?
Думаю, что да. Я постараюсь, пообещала я, несколько растерявшись.
Редфорд улыбнулся и, бросив последний взгляд на своё отражение, поспешил на сцену.
Я между тем решила немного прибраться на столе. Разложив кисти и баночки для грима по местам, я обратила внимание на открытку с портретом длинноволосого юноши, воткнутую уголком в раму зеркала, совсем как фотокарточка Редфорда у меня дома. Интересно, кто этот человек на портрете? Видимо, он жил когда-то давно, ибо одежда была у него старинная, похоже, шестнадцатого века. Раньше я не обращала внимания на эту открытку, скорей всего потому, что кроме мистера Редфорда я вообще никого и ничего не замечала. Я решила потом спросить об этой открытке у него самого, а пока направилась за кулисы, чтобы посмотреть первый акт. Он пролетел на одном дыхании, казалось, прошло совсем немного времени, а Редфорд уже вернулся переодеться в костюм для второго акта.
Эмми, ты не уходи сразу после спектакля, попросил он, пока я стояла в ожидании, когда он будет готов к нанесению грима. Вот он уже смыл всю краску с лица, и я, утвердительно ответив на его просьбу, открыла баночку с белилами.
Я думала о том, что, возможно, Редфорд попросил меня не уходить сразу по той причине, что ему тоже хочется попрощаться. Едва ли мы увидимся в эти две недели. Задумавшись об этом, я забыла спросить об открытке и вспомнила про неё, лишь когда снова осталась в гримерной одна.
«Быть может, на обратной стороне указано имя этого человека?» подумала я и, осторожно достав карточку, перевернула ее обратной стороной. Это оказалась открытка, там действительно была написана фамилия человека с фотографии. «Эдвард Кинастон» значилось в верхнем левом углу, а внизу каллиграфическим почерком выведено: «Моей дорогой Дженнифер от Д. Редфорд».
Внутри меня все упало. Я поспешно вернула открытку на место. Было ощущение, что я проникла в чужую тайну, подсмотрела в замочную скважину. Кто позволил мне брать чужую открытку и читать подпись на ней? Я ещё никогда я не ощущала себя так скверно. «Моей дорогой Дженнифер» написано на открытке, и то, как выведены буквы Редфорд, должно быть, подарил эту открытку этой самой Дженнифер, а после она вернула ее или оставила ему на хранение. Покинув гримерную со скверным ощущением, что я прочла нечто, что не следовало, я прошла за кулисы, чтобы немного отвлечься, заняв себя просмотром второго акта. На сцене, как всегда, творилась невообразимая драма, за которой я следила прежде, затаив дыхание, а ныне не в силах сосредоточиться вовсе. «Моей дорогой Дженнифер» горели передо мной каллиграфически выведенные буквы. Мне он так не подписывал свою фотографию. Редфорд делал это быстро, размашистым почерком, а ей вот как постарался
На поклонах Редфорду надарили огромное количество букетов, как впрочем, и «девочкам», как он называл своих партнёрш по сцене. Среди зрителей я не увидела только лорда Кростера, что немало удивило меня. Не прийти на закрытие сезона к Еве Было в этом что-то странное. Я спросила об этом Редфорда, когда он вернулся в гримерную, стараясь не смотреть на открытку и боясь, что Редфорд заметит, что она стоит как-то не так.
Они поссорились, очень сильно поссорились. Редфорд старательно смывал грим, не глядя в мою сторону. Боюсь, в этом есть и моя вина. Ева ходит сама не своя. Говорит, Кростер задумал что-то ужасное.
Все из-за тех цветов? удивилась я.
Нет, ответил Редфорд, он застал нас вместе.
Но ведь ты говорил, что сама того не осознавая я перешла на «ты». Редфорд заметил это и, повернувшись ко мне, улыбнулся, протянув руки.
Я подошла.
Эмми, мы репетировали, он застал нас за репетицией. Редфорд наслаждался моей реакцией и, вдоволь позабавившись, рассказал историю до конца: Я хотел ввести Еву на одну роль, сыграть с ней Шекспира на мой день рождения.
И какую пьесу?
Да уже не важно, Дэвид махнул рукой. Кростер все испортил, и я не хочу более говорить об этой постановке, лицо его омрачилось. Повернувшись к зеркалу, он молча закончил смывать грим.
Мистер Редфорд, осторожно окликнула я, можно вас спросить?
Да? протянул он, глядя на мое отражение. О чем ты хочешь спросить, Эмми?
Я набрала в лёгкие побольше воздуха и задала столь мучавший меня вопрос:
А кто такая Дженнифер?
Дженнифер? Дэвид удивлённо посмотрел на меня. Почему ты спрашиваешь? Он вдруг изменился в лице.
Я хотела посмотреть, кто изображен на этой открытке, вынуждена была признаться я.
А, так это Эдвард Кинастон, пояснил Редфорд. Ты что, взяла и прочла подпись? он смерил меня внимательным и немного укоризненным взглядом.
Простите, я не должна была, я опустила взгляд, понимая, насколько я не права сейчас, что уже не первый раз лезу в его личную жизнь.
Редфорд молча закончил смывать грим, не глядя в мою сторону. Как мне хотелось вернуться на час назад и изменить прошлое и не брать эту открытку! Тогда бы мне не было так больно сейчас, я не стала бы терзаться мыслями о неизвестной мне Дженнифер.
Дженнифер Гарленд, наконец произнес Редфорд, не поворачиваясь ко мне, это моя мать.
О, я не знала, лишь смогла пролепетать я в ответ. Боже, какая же я глупая! Как я только могла подумать, что эта открытка предназначалась его возлюбленной
Ты что же, решила, что Д. Редфорд это я? усмехнулся он, наблюдая за моей реакцией через зеркало.
А разве нет? удивилась я.
Конечно, нет. Ты хоть посмотрела на дату? Редфорд достал открытку и, подозвав меня, указал на дату под подписью «19 мая 1864 год». Ровно за год до моего рождения, добавил он, а «Д. Редфорд» это моя прабабка Джулия Редфорд.
Он посмотрел на меня со снисходительной улыбкой. Я не нашлась, что сказать, и лишь виновато улыбнулась в ответ.
Эмми, вот уже второй раз ты пытаешься приревновать меня к несуществующей возлюбленной. У меня ее нет. И невесты тоже нет, и жены, если ты вдруг и об этом подумала.
Простите меня, я совершенно смутилась и, отойдя в сторону, стала неспешно собирать свои вещи. Не сердитесь, я лезу не в своё дело. Меня это вовсе не касается.
Редфорд подошел ко мне и удержал плащ, который я уже собиралась надеть.
Хватит извиняться, сказал он. Присядь, я хотел бы немного рассказать тебе о ней, если тебе интересно. Редфорд указал взглядом на открытку.
Я села рядом и приготовилась слушать, моментально забыв о своих сборах, о времени, обо всем.
Моя прабабка была оперной певицей, когда познакомилась с прадедушкой Стефаном Редфордом, начал он, глядя в пространство перед собой. Она очень любила театр и не сразу смогла примириться с ролью леди Редфорд. Казалось, когда она приехала в Редфорд-холл, то погубила свою карьеру, но она очень любила моего прадедушку, и сделала все возможное, чтобы стать частью нашей семьи. В браке у них родилось двое детей: Рейчел и Чарльз. Судьба дочери сложилась трагично. Она умерла в молодом возрасте, а вот дедушка Чарльз жив и по сей день.
В юности он женился на образованной, красивой и очень добропорядочной девушке по имени Стелла, у них родилась моя мама Дженнифер и дядя Гарри. Прабабушка Джулия особенно привязалась к моей матери. Несмотря на разницу в возврате, они с мамой были большими подругами. Дженнифер и Джулия часто ходили вместе в театр, изучали историю искусства и не один раз перечитывали биографию Эдварда Кинастона. Именно прабабушка и подарила маме открытку с его портретом. Собственно, я узнал об этом актере благодаря им двоим. И знаешь, я всегда мечтал стать таким, как этот великий актер, чтобы мама и прабабка Джулия гордились мною. Просто однажды их не стало Сначала ушла из жизни моя мать, а следом за ней и старушка Джулия.
Я понимала, как нелегко Редфорду вспоминать о смерти матери и прабабушки, которых он так любил, и которые его так вдохновляли. Немного погодя он продолжил:
Из родных у меня остались дедушка Чарльз и бабушка Стелла, последней не стало прошлой зимой. Я тяжело переживал ее смерть, и мой дедушка тоже. Когда я навещал его несколько месяцев назад в Редфорд-холле, он выглядел очень постаревшим. Знаешь, у него ведь есть еще сын Гарри, брат моей матери, но он не поддерживает с нами связь. Дедушка когда-то высказался против его женитьбы, и с тех пор дядя Гарри оставил Редфорд-холл. Говорят, он уехал в Америку со своей женой Дейзи. У них есть дочь Молли, моя кузина. Мы никогда с нею не виделись. Правда, пару лет назад я получил от неё письмо. Оказывается, она перебралась в Англию, живет здесь со своим мужем и сыном Джеймсом. Удивительно, но сын кузины почти мой ровесник. Это все из-за того, что дядя на восемнадцать лет старше моей матери. Но, опять же, я никогда не видел ни мою кузину Молли, ни ее мужа, ни племянника Джеймса. Вот задумчиво протяну он. Собственно, это вся моя родня.
А отец? Ты ничего не сказал о нем, осторожно заметила я.
Я не хочу говорить об этом человеке, довольно резко ответил Редфорд. Если хочешь знать, у него новая семья, дочь Но с ним я не хотел бы иметь ничего общего. Благо, даже внешне я нисколько не похожу на него. Главное, что его больше нет в моей жизни, и в жизни Редфорд-холла, родового имения моей матери. Он впервые за все время повествования поднял на меня взгляд и печально улыбнулся: Я, наверное, вконец запутал тебя со всеми моими родственниками. Не знаю, зачем я рассказал тебе все это.
Сейчас, глядя на Редфорда, я вдруг представила его маленьким ребёнком, желающим понравиться собственной матери и старой прабабушке, ради которых он, возможно, и стал актером. Именно в эту минуту я почувствовала, что человек, сидящий возле меня не далекий и неприступный мистер Редфорд, а Дэвид, именно Дэвид, мальчишка, который так горячо любит свою мать и все ещё не может смириться с ее смертью.
Дэвид, но почему ты не хочешь встретиться с кузиной Молли и своим племянником Джеймсом?
Спасибо, что так обратилась ко мне, Редфорд мягко улыбнулся и, откинувшись на спинку дивана, прикрыл веки и помолчал какое-то время. Видишь ли, шестнадцать лет назад, когда моя мать умирала в Редфорд-холле, не все были с нею в столь тяжёлые для неё минуты. Отец предал нас, а брат матери Гарри был в Лондоне и приехал только на похороны. Он даже не предложил мне поехать с ним. Я не хочу теперь искать дружбы ни с его дочерью, ни с внуком Не удивлюсь, что они просто хотят примириться с дедушкой Чарльзом в надежде заполучить Редфорд-холл. Но напрасно стараются, это поместье перейдет в мое единоличное владение после смерти дедушки, дай Бог ему здоровья! К тому же, кузина носит фамилию мужа, и ее никто не будет ждать в Редфорд-холле. Меня воспитали дедушка Чарльз и бабушка Стелла, также я помню и старушку Джулию. Она рассказывала про своего мужа Стефана и их дочь, которых ей суждено было пережить. Но потом умерла и она.
До семнадцати лет я жил в Редфорд-холле с бабушкой Стеллой и дедушкой Чарльзом. Они настояли, чтобы я был везде записан именно как Редфорд, а не Гарленд. Там, в Редфорд-холле среди вересковых пустошей я и провёл свою юность. Неподалеку от нас жила семья, очень почтенная, они знали мою мать и часто приглашали к себе. Я сдружился с их дочерью Элизабет, мы все время проводили вместе, пока она не вышла замуж за некоего мистера Кэрри. После этого она навсегда покинула вересковые пустоши, а я, предавшись грусти и меланхолии, на несколько месяцев закрылся в себе, переживая очередное предательство, пока однажды не наткнулся на эту открытку. Мысль стать актером и исполнить детскую мечту вдохновила меня, и я углубился в изучение театрального искусства. Стал писать свои рассказы, пьесы. Дедушка свел меня с одним из ведущих редакторов лондонской газеты, которого заинтересовали мои рукописи. Он предложил сотрудничество, после чего я перебрался в Лондон. На тот момент мне было уже семнадцать лет. Здесь я обзавелся новыми знакомствами, отчасти благодаря рекомендательным письмам дедушки. Стал вхож в театральный мир, свел знакомство с директором нашего театра мистером Линном. Он пригласил меня играть в его постановках, потом я предложил свои идеи. И вот мною подписан уже второй режиссерский контракт. Я стал здесь своим человеком. Уже пять лет, почти шесть, как я служу в театре и пишу пьесы.