Сейчас каждый поп, каждый монах нам в помощь! здесь, наедине, без батюшки, стал наставлять князь Дмитрий Кузьму, зная его старую неприязнь к монахам и попам. Возьми-ка лучше и поставь часовенку вот здесь! топнул он ногой по земле. В память об избавлении от мора! Не жди, пока батюшка примется за это! Тот может и потянуть
Хорошо, сказал Кузьма.
То, что он обещал, он делал сразу же.
Часовенка, Спас Обыденный, была срублена в один день. Стоит она и до сих пор на том же месте, где топнул по земле князь Дмитрий, в центре древнего кремля, против Демидовского сада. Надпись на ней гласит, что здесь прославилась исцелениями в 1612 году икона Спасителя, когда в войске князя Пожарского разразилась эпидемия.
* * *
Первого июня вернулся из Новгорода Татищев. И сразу же озадачил весь совет сообщением о смерти шведского короля Карла IX. Это была новость, которая меняла многое в планах ополчения. На королевича Густава-Адольфа теперь рассчитывать не приходилось. Только на его брата, Карла Филиппа.
А тот-то, второй, ещё мал! Как и Владислав!.. От шведов добра нечего ждать, заключил Татищев после того, как сообщил подробности переговоров с новгородскими властями. Ни король, ни королевич по сей день в Новгороде не бывали. Только обещают
Как и поляки, как тот же Сигизмунд! подал реплику Пронский. Ни полякам, ни шведам веры нет!
Князь Иван там, в Новгороде, совсем рехнулся! резко отозвался Морозов об Одоевском, воеводе Великого Новгорода.
В этот день ничего не было решено. Дело с королевичами повисло в воздухе.
Князь Дмитрий и Кузьма после совета направились к себе. По дороге разговорились. Кузьма был против иноземного принца в Москве. Князь же Дмитрий был человек «земли», вообще не хотел ничего иноземного, но считал, что «земля» успокоится только при природном государе А где его взять, если нет своего, природного? Вот и получается, что придётся кланяться, звать со стороны Но здесь, в Ярославле, они уже ничего не решали в одиночку. То осталось в Нижнем. Здесь же был совет «всей земли». И в нём было много из боярских кругов.
Опять иноземца хотят на Москву! Что за люди! тихо выругался князь Дмитрий.
Это не удивило Кузьму. За те немногие месяцы, как пришлось ему взяться за дело с Пожарским, он уже узнал его. И он знал, что, будь воля Пожарского, он бы «закрыл государство» И в этом они расходились.
А как же купцы? спросил он насчёт этого Пожарского. Те ездят, торгуют. Тем государство полнится, богатеет.
Землёй, ремеслом богатеть надо, хмуро ответил князь Дмитрий.
Землёй только пропитаться можно, возразил Кузьма. С неё не разбогатеешь
Пожарский помолчал.
А ты разбогатеть хочешь? спросил он его.
Каждый хочет, резонно заметил Кузьма.
Ты за себя говори! с чего-то рассердился князь Дмитрий. Сам же говорил в Нижнем своим торговым: что нам в том богатстве, если придут бусурмане, город возьмут, отнимут всё!
Ну, то про бусурман, примирительным голосом ответил Кузьма, чтобы не сердить Пожарского. Да, от иноземного принца добра нечего ждать Но при чём здесь купцы-то?..
Они, поговорив ещё, словно пободавшись, разошлись, недовольные друг другом.
Прошло три недели после возвращения из Новгорода Татищева, когда оттуда наконец-то прибыло в Ярославль посольство. В посольстве приехали дворяне из пятин[14], не забыли включить в него и торговых Стало понятно, что новгородцы почему-то не спешили. Хотя они знали, что ополчение в Ярославле уже признали многие волости и оно говорит от «всей земли». Во главе посольства приехали новгородский митрополит Геннадий, стольник князь Фёдор Черново-Оболенский и дворянин Смирной Елизарович Отрепьев.
«Дядя Юшки Отрепьева! Самозванца!» подумал Пожарский, ни разу до сих пор не видевший того Смирной нисколько не походил на своего знаменитого племянника У князя же Дмитрия перед мысленным взором невольно мелькнуло грубое, некрасивое лицо первого самозванца, выразительно искажённое страстью: тогда, на охоте, когда тот яростно забивал клинком беспомощного оленя
Собрался совет. Оболенский сообщил, что они год назад отправили посольство в Швецию. Звали одного из шведских королевичей на новгородское княжение. И теперь, после смерти короля Карла, встал всё тот же вопрос: кого звать на царство.
Да, посольство вернулось из Швеции, подтвердил митрополит, когда его спросили, почему так долго новгородские послы находились в Швеции. Умер король Карл! И послов задержали, поскольку новый король, Густав-Адольф, не имел время принять сразу наших послов!..
Затем, после него, выступая, Морозов обвинил новгородцев, что они хотят жить сами по себе.
Оболенский забеспокоился, стал оправдываться, что они держатся «всей земли», отстаивал кандидатуру шведского принца Карла Филиппа, за которого решили стоять новгородцы. Сообщил он также, что Густав-Адольф обещает приехать в Новгород.
Как так?! воскликнул Долгоруков. Нужен-то его брат, а не он! Он, как и Сигизмунд, сам хочет сесть на новгородское княжение!
Это было подозрительно.
Разряжая обстановку, уводя разговор в сторону от острой темы, Пожарский спросил, как там, в Новгороде, жители ладят со шведами.
Оболенский, остыв немного от обвинений, стал нехотя рассказывать, что ничего, уживаются, с Якобом де ла Гарди в дружбе
Этот ваш барон Экгольмский, владелец Кольский и Рунзенский! процедил сквозь зубы Морозов недоброжелательно о де ла Гарди.
Оболенский бросил на него хмурый взгляд, смолчал.
Нельзя долго стоять без государя такому великому государству, как наше! выступая, начал обозначать Пожарский позицию совета, сложившегося здесь, в Ярославле. Многие метят на это место! Польский король Сигизмунд обманул со своим сыном! И многие, многие города изменили делу «всей земли»! Хотят своего поставить в цари! Без «всей земли»!
В конце этой встречи он подвёл решение всего совета:
А на царство избрать только государского сына!
На очередном совете Пожарский сообщил воеводам последние новости.
Опять келарь пишет, Авраамий из Троицы!.. «Всей земли» дело, пишет, начали! Почто тогда на Москву-то не идёте? Она-де всем голова!
Он подал знак Юдину. Дьяк встал с лавки, зачитал послание Авраамия Палицына. Келарь торопил ополченцев с выступлением. Он сообщал также, что к Москве идёт с войском гетман Ходкевич.
* * *
Подошёл конец июня. Тридцатого числа, как раз в пятницу, с утра его, князя Дмитрия, поднял его стремянной Фёдор, сообщил, что из Троице-Сергиева монастыря приехал келарь Авраамий.
Это было неожиданностью.
И князь Дмитрий, полусонный, к тому же болела голова после очередного скандала в совете, быстренько умылся, поплескав воды из ковшика, выпил кружку крепкого кваса и заспешил к приказной избе, на встречу с Авраамием.
Он вошёл в приказную. Вид у него был неважный. Тусклый взгляд, мешки под глазами Увидев Авраамия, он подошёл к нему, поздоровался за руку.
Доброго здравия и тебе, князь Дмитрий! ответил Авраамий.
Тут же явился в приказную Кузьма, за ним и князь Иван Хованский.
Сразу же разговор у них зашёл о том, как скоро ополчение выступит к Москве.
Авраамий уже, оказалось, скоренько обежал по полкам, послушал ратников, их высказывания о том, как вершатся дела здесь Раздоры, пьянки, склоки из-за мест наверху
Ну что же: ты уже посмотрел и сам, что здесь творится! не сдержался, откровенно высказался Пожарский.
Сказано это было с горечью. Было заметно, что его угнетала вся эта возня с лестью здесь, в ополчении, выяснением кто кого выше
Разговор получился нелёгким.
Авраамий вернулся в Троице-Сергиев монастырь.
Пьют! лаконично заметил он, встретившись сразу же по приезде с архимандритом Дионисием. И склоки развели!.. Местничают!..
* * *
В середине июля в Ярославле наконец-то было принято решение о походе на Москву. Перед выходом из Ярославля собрался совет всех воевод.
За неделю же до того, когда Пожарский как главный воевода ополчения приступил к назначению полковых воевод перед походом, пошли новые местнические разборки.
Стар я уже, чтобы ходить в такие походы, начал князь Андрей Куракин, собираясь отказаться от похода и в то же время не обидеть Пожарского, которого уважал за характер, но ходить под ним не согласен был. Мне бы лучше на воеводство
Совет удовлетворил его просьбу, зная, что дело здесь не в возрасте. И князя Андрея назначили воеводой в Ростов Василий Морозов как боярин, посчитав, что тоже не может быть ниже Пожарского, попросил совет оставить его на воеводство здесь, в Ярославле. Семён Головин демонстративно уехал в свое поместье. Дмитрий же Черкасский сам, никого не предупреждая, отправился в Кашин, всё туда же, где до того стоял с полком.
И у Пожарского остались те, кто признал его стоящим выше по «лествице», подчинялся его приказам: его свояк Иван Хованский, Лопата-Пожарский, Фёдор Дмитриев, князь Василий Туренин и неизменный верный делу Кузьма. Да ещё полтора десятка стольников, ниже рангом, к ним четверо стряпчих и десяток московских дворян.
На совете был принят план, предложенный Пожарским: послать сначала небольшую силу, разведать, встать под Москвой, укрепиться.
Для этого отрядили опытного в военном деле Михаила Дмитриева с немногими конными, всего четыре сотни. Стар был уже Дмитриев, помнил ещё Ивана Грозного, всем рассказывал о нём Но и надёжным был старый служака, не доискивался зря по местнической «лествице», видя здесь многих выше себя, на бою же действовал умело и отважно.
Михаил Самсонович, в помощники тебе Фёдор Левашов! начал Пожарский расстановку воевод.
Обратил он ещё внимание Дмитриева на то, чтобы он, придя туда, не становился в таборах у Трубецкого. Тот стоял у Яузских ворот. А встал бы отдельно, своим острогом, у Петровских ворот.
Смекаешь, князь? спросил Минин его.
Да, ответил Пожарский. Придёшь в чужой дом будешь самым распоследним
Казаки заедят тогда! загорячился Кузьма.
Да, они не пощадили Ляпунова! Такой был муж! отдал должное тому Пожарский.
На этом же совете было решено, что затем отряд поведёт Лопата-Пожарский. Но только тогда, когда будут получены известия от Дмитриева, что он встал под Москвой, укрепился. Лопата же встанет острогом у Тверских ворот. А когда получат от него известие, то двинутся всем войском следом. Нельзя было рисковать всей ратью Он же с Кузьмой придёт и встанет у Арбатских ворот. Так они перекроют Ходкевичу все дороги к Кремлю. Наказал он нарыть рвы на пути обозов Ходкевича, а по бокам от дорог засечь засеки. Если Ходкевич собьёт ополченцев с шанцев, то будет вынужден возводить дорогу для обоза. А вот это ополченцам как раз на руку: проиграет время
А мы подведём помощь, отобьём у него обозы! Надо лишить Гонсевского кормов! Пусть голодает! Из-за стен доносят, что поляки уже поели ворон! Жрут всякую падаль Вот так мы их! зло, с силой заключил Пожарский.
Ходкевич может пройти в Кремль из-за реки, возразил Кузьма.
Пожарский на секунду задумался.
Ну и пусть, сказал он.
Он не нашёл ответа на то, как остановить Ходкевича, если тот попытается прорваться в Кремль из-за реки. Да, его гайдуки могут перекинуться на другой берег. С обозом было сложнее. Громадный обоз не так просто переправить через реку.
А по городам, запиши, Василий, обратился он к Юдину. Сборщикам забивать в полки всех ратных, ещё оставшихся людей! Нечего им сидеть на печках! Государство спасать надо!..
Суровая складка прорезала большой с залысинами лоб Пожарского.
Всё, товарищи, всё! сказал он воеводам. Михаил Самсонович! обратился он к Дмитриеву. Дело делать без мешкоты! Выходить завтра же! С тебя зачин пойдёт!
Воеводы поднялись с лавок и покинули приказную избу. Пожарский остался с Юдиным и Мининым. Им ещё предстояло писать грамоты, подсчитывать расходы по войску.
В это время завершились и переговоры с князем Фёдором Оболенским. И новгородские послы уехали из Ярославля, назад к себе, с новым посольством от совета «всей земли», во главе с московским дворянином Порфирием Секириным. Перед отъездом Оболенского предупредили в совете, что если шведы не пришлют в ближайшее время королевича в Выборг, чтобы начать переговоры о возведении его на царство, то совет «всей земли» будет считать себя свободным решать это с иным претендентом.
Глава 3
Бегство Заруцкого
На день Прохора и Пармены [15]с самого утра под Москвой шёл мелкий моросящий дождик. Но холодно не было.
Ещё днём, в это ненастье, Заруцкий переговорил с Бурбой. Разговор вроде бы должен был быть недолгим. Но на этот раз он затянулся, когда Заруцкий заявил, что отсюда надо уходить.
Если на Калинов день туман припасай косы про овёс с ячменем, почему-то не приняв всерьёз его слова, потянувшись, пробормотал себе под нос Бурба.
Ты что с Пахомки взял это! рассердился Заруцкий на него. Тут бежать надо, а ты про свою пашню! Пожарский идёт! Земцы! выругался он.
Бурба смутился, смолчал, затем спросил его:
Что сейчас-то делать? Отсед.
Пока никому ничего не говори, стал наставлять его Заруцкий. Все атаманы, наши донские и волжские, участвуют в этом деле.
Кто? И Тренька Ус?! насторожившись, спросил Бурба его. Ну, Микитка-то ещё ничего, наш, как и Юшка Караганец! А вот Треньке и Ворзиге я бы не стал доверять!
Да, да, и они! занервничал Заруцкий.
Он знал, что Бурба не доверяет волжским атаманам.
И уходим сегодня ночью! заговорил он зло так, когда уже решил для себя всё, и не терпел никаких возражений. За час до темноты атаманы сообщат своим казакам! Кто пристанет к нам с теми и уйдём! Иные же, из воровских, не успеют донести, до того же Трубецкого!.. Теперь-то всё?! резко спросил он Бурбу.
Тот кивнул головой, затем, что-то прикинув, проговорил:
Из моих уйдут все.
Молоды, потому и с тобой, рассудительно заметил Заруцкий. Старые-то уж больно расчётливы. За сытую жизнь и продать могут
По лицу у него скользнула тенью грусть о прошлых временах, когда казаки не тянулись к добыче, а больше ценили братство, свободу, «круг».
Они пойдут прямо на Михайлов. Мы же с тобой заскочим в Коломну, захватим Марину с её сыном и уйдём туда же. Там назначен сбор всему казацкому войску.
Трубецкого-то, своего приятеля, ты, поди, оповестил об этом, а? спросил Бурба его.
Открыв рот, он изобразил на лице простоватость, как обычно делал Кузя, когда прятал свои мысли, прикидываясь дурачком.
Заруцкий уже знал все эти его штучки и отмахнулся от них.
Давай дело делай!.. Да, не забудь седлать коней, когда станет смеркаться! И смольё приготовь! Ночи-то ещё короткие, но уж тёмные! Как бы коней на зашибить на ходу! Всё, у меня всё, Антипушка! Дуй к своим! Отойдём с версту там и встретимся! Тогда и запалим огни!
Бурба спросил его: почему на Рязанщину, соскучился по Ляпуновым, что ли
В иные места нам дорога заказана! А оттуда, с Рязанщины, прямой путь на Дон, на Волгу! Смекаешь?!
Бурба согласно покивал головой.
А Заруцкий впервые заметил, что у его друга появилась, обелила виски седина.
Бурба, прихватив ложку и крепкие сапоги про запас, добытые им на бою, ушёл в станицу своих казаков.
Заруцкий же ещё долго ходил по шатру и раздумывал обо всех делах, что с его участием вершились здесь под Москвой за последние два года. Да, он пришёл сюда и принял на себя тяжесть московских государевых дел. За них ему пришлось драться, и крепко драться с тем же Ляпуновым. И у него мелькнула самодовольная мысль, что после Прошки он управлял всей Московией. И эта мысль слегка пощекотала его тщеславие Трубецкого он не принимал в расчёт ещё со времён Тушино Но даже Бурбе он не рассказывал о своих тайных делах. Не знал Бурба и о том, что сейчас он вёл переговоры с тем же Ходкевичем Вот это-то, что он связался с Ходкевичем, и выдал ротмистр Павел Хмелевский, поляк. Тот, сидя со всеми поляками в осаде в Кремле, крупно поссорился с Гонсевским. Поссорил же их Бартош Рудской, который доносил Гонсевскому на него, на Павла, цеплялся к нему Дело приняло опасный оборот, так как за Хмелевского встал весь полк Зборовского, гусары которого собрались было уже побить Рудского и Гонсевского И Хмелевский, опасаясь Гонсевского, перешёл на сторону русских, в стан Трубецкого И сейчас он выдал его, Заруцкого! И кому? Трубецкому! И казаки в стане Трубецкого возмутились на него, на Заруцкого!.. «Сам-то Трубецкой не пошёл бы на такой разрыв с ним, с Заруцким!» «Шальной вот и бегает!» мелькнуло у него о Хмелевском и вообще о таких, как тот «А свалил я всё же его! Прошку-то!» без прежней злости вспомнил он Ляпунова. Тот навсегда исчез из его жизни. А теперь настал черёд и ему убираться отсюда, из подмосковных таборов. Он понимал, что ему нельзя оставаться при царе, в Москве, при тех же боярах. Понимал, что те, как только всё закончится, выйдут из осады и снова встанут впереди всех, в той же думе, в Москве. Понимал он также, что они очень скоро примутся и за него, за его боярство, скинут его, сошлют куда-нибудь на службу, в далёкую крепостишку. И там он подохнет, как в клетке, в которой всегда будет что пожрать и выпить «И девка будет на всякий день!» со злостью подумал он о порядках в Москве, где не было места ему, как понял он это недавно. Не было места и ни его казакам, ни степнякам «Как тому же Ураку!» вспомнил он Урусова. Тот так и затерялся где-то среди кочевников, в степях И тот же Трубецкой, в каких бы ни был он с ним в приятельских отношениях, бросит его, когда дело дойдёт до собственной шкуры. Да и сам-то Трубецкой едва ли устоит против тех, что сидят сейчас вместе с поляками в Кремле «И ведь до сих пор ждут Владислава! Хм!» усмехнулся он на удивительно тупое упорство московских бояр, засевших в Кремле