Вера Николаевна, так это НЗ. Эн-зэ неприкосновенный запас. Правильно, Ячек?
Про гимнаста и его смешную речь Орлова слышала от мужа. Довольный тем, что ему так скоро удалось объясниться, рыжеволосый студент кивнул так, что с носа чуть не слетели очки. Библиотекарь, всё ещё сомневаясь, уточнила, зачем Наталье Сергеевне понадобилось то, что она просит, именно сегодня, за день до начала экзаменов по анатомии. Довольствоваться ей пришлось лишь пожатием плеч. Избегая новых сложных объяснений с пареньком, Валентина протянула ему конверт:
Держи, Ячек! Только подпись тут поставь, она достала с нужной полки журнал для выдачи особо важных документов, тонкий, в полиэтиленовой обложке, похожей на корку апельсина оранжевой и в пупырышек. Черкнув, где нужно, Миша быстро убежал.
Студент, туды его в качель, прошептала Вера Николаевна, глядя на оставленную в графе закорючку. От горшка два вершка, а туда же анальные вопросы ему подавай. Зачем тогда их мне принесли, если им самим они нужнее? Вот и пойми этих начальников. Головой думать не хотят, потом спрашивают, почему у них тащат всё без разбора, приговаривала библиотекарь тихо и себе самой, убирая журнал на место.
В первый день сессии куратор Бережной собрал свою группу один-один на кафедре лёгкой атлетики чтобы подбодрить. Ячек, задержавшись в библиотеке, пришёл на собрание с небольшим опозданием. Заметив через окно, как он размахивает конвертом, Миша Шумкин вышел из класса. Бережного в этот же момент зачем-то позвал его заместитель Михайлов. Глянув на первую страницу раздобытых гимнастом документов, десятиборец не сразу понял, что держит. А когда понял, не поверил: распечатанные в ректорате в нескольких экземплярах, все пятьдесят билетов по анатомии для завтрашнего экзамена показались Шумкину чудесным новогодним подарком. Трижды переспросив у тёзки, где он их взял, и трижды услышав один и тот же ответ, Миша-десятиборец на цыпочках пошёл в класс. В аудитории стоял гул.
Внимание! проговорил Шумкин негромко, плотно затворив дверь за собой и Ячеком. Народ на призыв не отреагировал. Цыганок как тараторила про какие-то дополнительные баллы к зачёту, так и продолжала. Юлик как хвастал перед Станевич, что сдаст анатомию с первого раза, так и не остановился. Внимание! попросил Шумкин чуть громче. Куда там! Соснихин и его «дорогая редакция», Армен и его уверения девушек в том, что «главное на экзамене говорить хоть что-то, близкое к теме», Малыгин и его рассказы про молодую сборную СССР по лёгкой атлетике, болтали по-прежнему. Тогда десятиборец сложил ладони рупором и проговорил, как в известном кино: Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!
Немая сцена могла бы составить конкуренцию любой постановке Гоголевской пьесы. А вот то, что случилось после того, как ребята поняли, что Ячек им принёс, классикам только предстоит описать. Потому как, обрадовавшись изначально, затем студенты испугались: билеты, полученные по недоразумению, требовалось срочно вернуть в библиотеку, а ещё, неплохо было бы, признаться в случившемся Горобовой. Но у кого поднимется рука сделать это, зная как обычно сдают студенты первый экзамен по анатомии? И как не войти в положение тех же Бубиной и Малыгина? Виктор с начала года сидел на сборе в Новогорске. Ольга второго января уехала на новогодний турнир по хоккею на траве в Индию и должна была вернуться только завтра прямо на экзамен. А если подумать о тех ребятах, кто, из-за двоек лишится стипендии, то и вовсе становилось понятно, что глупо не воспользоваться предоставленной возможностью. Да и Горобовой, с её вечной занятостью, новость лишь добавит суеты: где Наталья Сергеевна разыщет Удалова, чтобы объяснить про конфуз? Когда он сможет составить новые билеты? Кто их успеет заново распечатать? Поэтому, при всей порядочности и комсомольской сознательности, старосты группы Лена Зубилина и Андрей Попинко сдались под общим напором. В конце концов, если Ячек и Шумкин уже видели билеты, а остальные нет, это уже непорядок. Поручив разобрать листы, переписать все вопросы и сдать копии в библиотеку, старосты отвели глаза, когда в аудиторию вошёл Рудольф Александрович.
Позже, собравшись в общежитии в комнате девушек на четвёртом этаже, первокурсники из «единички» решили, что нужно не только распределить, кто какой билет берёт, но и срочно распечатать их вечером на машинке матери Соснихина. Она часто помогала секретарю Орлова с документами. Печатать на машинке из всей группы могли только Зубилина и Масевич. Гимнастка Лена помогать в таком нечестном деле отказалась, гимнастка Ира, наоборот, с радостью согласилась. Соснихин тут же побежал домой и вернулся с машинкой и листами. Работа заняла чуть больше часа. Разрезав билеты, каждый забрал свой. Для отсутствующих их сложили в отдельный конверт, чтобы отдать непосредственно завтра. Сразу договорились, что выучить ответы нужно на троечку, максимум на четвёрку. Слишком хорошая подготовка может показаться Удалову подвохом. Всё же преподаватель профессор, а не дурачок какой. Зная от старшекурсников, что Удалов не проверяет номер билета, а только просит назвать его и прочесть вопросы вслух, решившимся на подлог стоило вызубрить вопросы выбранного билета. Тот, что возьмут на экзамене, «затерять» среди листов для ответа, их тоже брали при входе в кабинет, а фальшивый положить в зачётку. Тогда, подойдя отвечать, легко протянуть профессору билет подложный, а уже после того, как поставлена оценка, оставить «правильный» билет на столе у входа. Отработанные билеты все и всегда складывали в отдельную стопочку. Из неё преподаватель мог взять несколько и снова разложить на столе для тех, кто экзамен пока не сдал. А мог и не брать, так как количество билетов всегда превышало количество студентов в группах.
Конечно, все эти махинации требовали определённой ловкости рук и умения скрыть дрожь, однако тех, кто захотел играть по предложенным правилам, оказалось большинство. Тех же, для кого обман был страшнее гипотетической двойки, было всего пятеро: старосты Зубилина и Попинко, Володя Толстый, бывший студент биологического факультета МГУ, верующая в бога Симона Сычёва и её друг Миша Ячек. Он, перепуганный случившимся, боялся небесной кары уже только за то, что невольно, а значит безгрешно, стал причиной общего зла. Ведь враньё это грех. Вот только коммунистическая мораль советского государства с церковной не дружила. А потому, выслушав маленького рыжего товарища, студенты элитной группы, которую во всем времена её существования ставили в пример для подражания, оставили богу богово, а Кесарю взяли кесарево.
4
Встречая пришедших на экзамен по анатомии, преподаватель Лысков запускал на кафедру только того, кто был готов отвечать. Дрожащим предлагалось ждать либо перед дверью, либо в амфитеатре. Радостно поприветствовав ребят «единички» двенадцатого января, Павел Константинович признался, что соскучился. Со многими ребятами элитной группы молодой анатом подружился прошлой осенью в колхозе. Да и занятия с ними проходили обычно весело. Забавный хоккеист Миша Соснихин, маленький гимнаст Миша Ячек и ворчливый легкоатлет-десятиборец Миша Шумкин не давали соскучиться и вовсе.
Миша, возьми проксимальное прикрепление, а не дистальное, просил Лысков Шумкина, пробовавшего разглядеть мышцы, фиксирующие лопатку. Соснихин, думая, что это ему, тут же откладывал в сторону макет таза и брал части грудной клетки.
Да нет, Миша, это я не тебе и не про кости, поправлял учитель хоккеиста, и советовал: А стернум лучше поставить правильным концом. Тогда ты поймёшь, что вилочковая железа прячется как раз за мечевидным отростком.
Ячек с удивлением крутил в руках пинцет, пробуя взять его то ближе, то дальше, а в результате роняя.
Миша, это же не тебе сказано. Ты продолжай отделять брызжейку от брюшины.
Палстиныч, здесь нет брюшины, заверял Шумкин, разобравшись с прикреплениями мышц плеча.
Шумкин, и слава богу, что брюшины нет на спине. Кстати, Миша, скажи нам, где она находится.
Я? взвизгивал Соснихин, кое-как вставив рёбра в предназначенные им отверстия грудины, за что, Палстиныч?
Да при чём тут ты, если речь идёт о животе? Миша, ты видишь вон ту полупрозрачную серозную оболочку, тонкую и блестящую. Оттяни её.
Ячек, убедившись, что смотрят на него, изо всех сил тянул что-то из Борюсика. Так впервые назвал анатомическое тело для опытов старшекурсник Галицкий, в результате имя сопровождало труп уже четвёртый учебный сезон.
Серозная это серая?
Ячек, серозная это плотная и выстилающая полые органы. Кстати, назови мне, Миша, какие из них ты знаешь?
Я? теперь уже ворчал Шумкин, складывая одно на другое волокна трапециевидной мышцы.
Да хотя бы ты! сдавался Лысков.
Палстиныч, нет такого вопроса в билетах, качал Шумкин головой.
Точно нет, уверял Соснихин.
Пастилныч, ночно тет, Ячек отпускал вытянутую ткань и тёр затёкшую шею. Работать в анатомке было даже тяжелее, чем держать «крест» на гимнастических кольцах. Такая уверенность возмущала Павла Константиновича. Откуда и кто мог знать, какие вопросы профессор может всунуть в экзаменационные билеты? И вообще, что это за метод обучения, когда пробуешь запомнить только схему ответа, а не понять принцип строения!
Так вы знаете, в чём разница между брюшиной и брыжзейкой? Или для вас это одно и то же? И к какой стенке крепятся полые органы брюшной полости? И почему они полые?
Потому, что они пустые, радостно кричал Соснихин, выхватив из серии вопросов самый простой.
Голова у тебя, Миша, пустая, Лысков вздыхал. Три тёзки вторили его разочарованию вздохом ещё более глубоким, и всё приходилось начинать сначала. И про то, что полые органы позволяют проход или проток, а литые нет. И про то, что у каждой ткани всегда есть три оболочки, а в брюшной полости имеются как задняя стенка, так и передняя. Увлекшись, Павел Константинович ловко орудовал пинцетами, то защепив какую-то плёнку и уверяя, что она блестящая, тогда как она была серая, как прочие, то тыча в одинаково чёрных червяков, объясняя, что один из них точно артерия, тогда как другой вена. И почему белая линия живота никак не может быть чёрной, спрашивал тут же конькобежец Штейнберг. Ущемленный тем, что ему не верят, Юлик задирал майку, показывая свою густую растительность на пузе. Все принимались смеяться, а преподаватель советовал не повторять подобную демонстрацию перед Удаловым, иначе пересдача Штейнбергу обеспечена. А уж когда Лысков принимался рассказывать о том, что висцеральная мембрана покрывает орган и соединяет его с полостью, а париетальная это та, что прикрепляет орган к стенке, книжки, атласы, перчатки, а заодно и апельсины, за которыми отстояли в Москве в очереди не один час, бросали даже те, кто считал, что знает предмет на пять. Знать анатомию на пять мог только профессор. «Даже я знаю её на четыре», шутил со студентами Лысков. Потому вдруг и удивился, когда с экзамена студенты «единички» один за другим стали выходить счастливые и с положительными оценками. И нет бы порадоваться, что благодаря его стараниям Малкумов знает, что толстый кишечник бывает не только восходящим. Да ещё и про сигмовидную кишку вспомнил. А Шандобаев понял, наконец-то, что передние доли мозговых полушарий отвечают за речь и движение и не перепутал лобную кость с лобковой, как это случилось неделю назад на занятии, когда Серик рассказывал, куда крепятся органы воспроизводства. (Что позволило одногруппникам долго шутить, на какой высоте нужно крепить писсуары в мужских туалетах). Однако что-то мешало Лыскову радоваться успеху их и Кашиной. Ещё недавно Ира доказывала преподавателю, что к органам пищеварения относятся не только пищевод, но и трахея, щитовидная железа и даже голосовые связки, так как все они нарисованы на схеме, а теперь москвичка вышла с экзамена с улыбкой Джейн Фонды на обложке журнала «Советский экран». Услыхав от неё, что мышечная оболочка глотки состоит из поперечнополосатых волокон, позволяющих проталкивать пищу и воздух, Удалов тут же нарисовал в зачётке красавицы жирную пятёрку. Маршал вышла с тройкой, так как не всё рассказала про женские половые органы. Стесняясь и краснея, Таня правильно перечислила их, но на схеме перепутала матку с мочевым пузырём, а на экспонате не нашла конский хвост спинного мозга. Бубиной поставили три, так как Оля знала все мышцы колена ей когда-то делали операцию на связках. Малыгин бодро рассказал про мозжечок и его роль в сохранении равновесия, хотя уже с первого января в составе сборной СССР Виктор готовился в Новогорске к предстоящему зимнему сезону. Начинался он в конце января Открытым чемпионатом Москвы. Завершал его в марте в Милане чемпионат Европы в закрытых помещениях. Быстро рассказав про это сначала профессору, потом Павлу Константиновичу, Малыгин убежал, чтобы успеть до обеденного перерыва на электричку.
Когда после него и Соснихин выскочил и стал приплясывать с Арменом лезгинку, перечисляя предплюсневые кости стопы, Лысков ущипнул себя и пошёл на второй этаж к декану спортивного факультета.
Наталья Слушай Там что-то с один-один не то пробормотал анатом, зайдя в кабинет Горобовой. Пристально глядя на подчинённого, Наталья Сергеевна предложила ему присесть. Вид у мужчины был столь недоумённый, что обращение к ней без отчества женщина снесла на растерянность.
Что именно вас беспокоит, Павел Константинович? осторожно спросила декан, готовясь к неприятному известию. Однако, услышав объяснение, похожее на бред, всполошилась не меньше Лыскова. Взгляд декана упал на письмо на столе, с логотипом «Космос», и Горобова уточнила, видел ли Павел Константинович сегодня Николину и Цыганок. Он посмотрел неуверенно.
Быстро сложив личные вещи в шкаф и закрыв его на замок, врезанный в ящик не так давно, декан вместе с преподавателем поспешила на первый этаж.
5
Сидя в единственной в институте аудитории, Сычёва и Ячек говорили не об экзамене. Толик Кирьянов должен был сегодня попросить Горобову дать согласие на его практику не в спортивном клубе, а в Загорском детском доме. Физкультуру там вели воспитатели, вряд ли обученные учитывать особенности физического развития детей.
По сути, Толик, я с тобой согласен, но помочь тебе не в моей компетенции, ответил стайеру Ломов. Декан педагогического факультета и куратор единички четвёртого курса не мог вмешиваться в расписание производственной практики. Это не школа, куда студенты идут на третьем курсе. Поэтому Василий Николаевич отправил студента к Горобовой.
Разыскав Наталью Сергеевну ещё вчера, Кирьянов напросился сегодня на разговор. Но как бы Наталье Сергеевне ни было жаль сирот из Загорска, только руководитель учреждения мог просить чиновников из Министерства высшего образования разрешить студенту МОГИФКа пройти практику в не подведомственном ему учреждении.
Исключения подобного рода случались, и Горобова была уверена, что Орлов сможет решить вопрос положительно. Загвоздка была лишь в том, что с начала января Иван Иванович лежал в Москве в военном госпитале имени Н. Бурденко.
Ты пойми, Кирьянов, Бурденко не проходной двор, чтобы туда звонили и ходили все, кому вздумается. Узнай у Валентины Геннадьевны, как часто ей разрешается посещать мужа и можешь ли ты сходить с ней. Честное слово, при всём огромном желании помочь тебе, я даже не знаю, за какую ниточку дёргать. Наталья Сергеевна руководствовалась не только правилами субординации. Безусловно, она могла позвонить в парочку таких мест, где и ей подсказали бы, как действовать в конкретном случае. Но сейчас личное присутствие начальника в институте являлось для декана острой необходимостью. Помимо письма из гостиницы «Космос», с которым ректору тоже стоило ознакомиться, были сегодня и другие сюрпризы.