Марселю было тридцать, хотя в зависимости от времени суток и препаратов в его крови, возраст этого парня колебался на пяток лет то в одну, то в другую сторону. Живым он напоминал хищную лису, напялившую вдруг по каким-то своим лисьим причинам лётную куртку, почти классические брюки, но из толстой джинсовой ткани и перекрасившую рыжий мех в серо-пепельные пряди. На макушке красовались обычные черные очки, хотя могли вполне быть «консервы», забрызганные каплями затяжного дождя. Он опирался на тонкую трость и покачивал головой. Я понял, что в одном его ухе яростно орет экутер навороченный наушник. Другое осторожно ощупывало пространство вокруг на предмет подозрительных звуков.
Ты уже выпил?[9] спросил я, улыбнувшись слабой тенью прежней радушной улыбки, с которой я обычно встречал его. Только наше старое приветствие сохранил.
Марсель улыбнулся, стиснул ладонями мои виски и чмокнул в макушку. Рев в его экутере походил на виртуозную игру смычком по натянутым живым нервам.
Кирилл, Кирилл Твой мандаринский все еще ужасен. Преступно ужасен. Ты говоришь как обезьяна. А все потому, что ты пьешь непонятно что, он поднял со стола и повертел в руках начатую бутылку, причем без меня. И читаешь непонятно на чем написанные газеты, Марсель укоризненно приподнял за уголок утренний номер «Женьелин[10]». Это вообще, что за язык? Все в строчку С таким же успехом вы могли бы писать газеты на пиньине[11].
Вышвырнуть тебя за дверь? предложил я.
О нет. Там я был и там чрезвычайно паршиво.
Он вернулся и обнял меня. Уже по-человечески. От него пахло духами и тонким горьковато-терпким запахом каких-то сигарет. Спиртным пока еще нет.
Трость? Серьезно?
Марсель упал в мое кресло. Сочувственно ухмыльнулся и покачал головой.
Там, где я был последний год, ходить с тростью было хорошим тоном еще каких-то сто лет назад. Там же мне прострелили голень и теперь я просто законодатель ретро-моды.
Я засмеялся. Марсель тоже, прикрывая рот ребром ладони противная и никуда не исчезающая его привычка с самой школы. В ненадолго наступившую тишину вкрадчиво вклинился голос Сяо.
У вас гости, господин Лим?..
Заткни эту штуку, пока я этого не сделал, Марсель ткнул пальцем в сторону бокса. Я могу, ты же знаешь, он наклонился над столиком и понюхал стакан. Водка. Вы северяне пьете всякую дрянь. Зато тут у вас можно действительно опрокинуть по паре стаканов с другом. Не чая, заметь. Я больше не могу вести душевные беседы за чаем. Я устал от этого, дружище.
За потоком его мыслей следить было сложно, но я и не пытался. Принес второй стакан и плеснул на два глотка в каждый.
Давно из Поднебесной?
Скорее не был там уже много лет. Возвращаюсь как в любимый дом. Не верится, что еще неделя-другая и вокруг меня будут уже горы и облачные башни Цзянси. Ты видел эти реки огней и лазурное небо? он выпил содержимое стакана до дна и облизнул губы. Там, где я был все иначе.
На западе?
Дальше, чем ты можешь представить.
Марсель был в разъездах всегда. Я не знал, чем точно он занимается и на какие деньги живет и колесит по континенту. Мне это не было интересно даже тогда, когда я носил погоны городового. По одной из традиций нашего негласного соглашения, мы не задавали друг другу неудобных вопросов. Марсель приезжал редко и первым человеком, кого он навещал всегда был я. Даже в тот день, когда он заявился без кисти руки. Хирург с Агатового рынка был вторым в его списке. Два года назад в тех же очках, но в длинном темном плаще он стоял у входа в храм с белыми ирисами[12]. Он заметил меня тогда, но даже не кивнул. В тот день я единственный раз был в списке не первым он приехал к Марте.
И все же по куче паспортов и карточек, по нелегальному пистолету в кармане его плаща и ненастоящему имени я сделал вывод, что Марсель скорее всего чем-то торговал. Не слишком законным и куда более ценным чем то, что можно раздобыть на Агатовом рынке. И речь не шла о контрабанде через границы с Поднебесной. Его тропы шли куда дальше.
Говоря словами мест откуда я прибыл, там истинный рай. Тут же точно чистилище, а все дальше к западу за Тураном и Уралом то, что называется Преисподней. Впрочем, все равно ты ничего не понял. Налей-ка мне еще и расскажи лучше, как ты тут существуешь.
Существую, согласился я.
Я указал на его экутер, в режиме ожидания подмигивающий зеленым огоньком.
Ты тоже подсел на эту дрянь?
Марсель медленно стащил его с головы, уставился на хрупкий хромированный обруч, словно увидел его в первый раз.
Я постоянно подсаживаюсь на какую-нибудь дрянь. Что тебя удивляет? Хотя в этой штуке меня больше волнует ее название, чем та эйфория, которую она вызывает. Я про крикеры. Почему мы называем их именно так? У всякого сленгового словечка должна быть основа. Может от французского «cri»? Хотя в русском, насколько мне известно, есть даже более подходящее слово «крик». Ты никогда не думал об этом?
Я стараюсь не задумываться о всякой ерунде.
Марсель пощелкал языком, осмотрел стены моей квартиры еще раз, остановился взглядом на фотографии Марты и протянув руку поднял со стола мою карту.
Упаковщик. Все еще. Что ж, в одном местечке, где я был, говорят, что честный труд не бывает позорным. Ты делаешь хорошее дело, Кирилл. Одного только не хочу чтобы мои вещи оказались однажды в твоих коробках, он засмеялся. Слушай, а в подписку входит алкоголь? Хотя молчи, наверняка какое-нибудь дешевое суррогатное пойло.
Не входит.
Вот и прекрасно. Знаешь, там за лесами к западу о подписках и не слышали. Живут как дикие звери, копят на такую вот конуру как у тебя и питаются отбросами по акции из дешевых магазинов, но за свои честно заработанные. Да и тут, прости меня, Кирилл, все как-то убого и коряво сделано. Словно причесали и умыли портовую девочку, а нутро осталось прежнее.
То ли дело в твоем раю, да? я долил в его стакан остатки водки. Или как ты его там называешь.
Именно!
Господин Лим, у вас, я вижу
Эта штука не заткнется, верно? Ладно! он поднялся с кресла и взъерошил мокрые волосы на макушке. Бери куртку и оставь тут чертовы деньги, телефон и надежды вернуться домой в сознании. Мы идем покорять самые прекрасные и мерзкие кварталы этого городка. Насчет денег я не шутил твой друг Марсель берет этот вечер на себя, он оглядел унылым взглядом мою квартиру. Слушай, я же могу оставить у тебя кое-что? Просто сумку. Не хочу тащиться с ней в отель. Надеюсь, твой электронный болван не поднимет визг по этому поводу. Только пристрой ее как надо и куда надо. Не хочу слышать про твои надежные замки и честных граждан Яндаша.
Я усмехнулся.
Сам знаешь куда положить.
Я закрывал входную дверь, а Марсель разглядывал стены, от которых отслаивалась слой за слоем темно-синяя краска. Паутина кабелей тянулась по стенам вверх, буравя низкий потолок в сырых разводах.
У тебя же не самая дешевая подписка, верно? Хотя и похоже, что это самое дно. Но я видел дно и похлеще, он вздохнул, глядя как я пытаюсь закрыть дверь плохо работающей картой. Вы дикари, Кирилл. Неужели нельзя настроить это через ВейСинь[13]? Северные дикари.
Я пропустил его замечание мимо ушей. Карточка никак не хотела работать. Словно кто-то покопался в моем замке и потом неумело собрал его обратно. Марсель опирался спиной на грязную стену и постукивал хромовой тростью по перилам.
Версаль, Кирилл, в этот раз я видел Версаль. Что сказать красота запустения. Изрисованные граффити древние стены, но все еще величественные. Дом королей. Представь полная тишина, желтое предзакатное небо и я в центре поросшего травой древнего дворца. Погруженный в медитацию и наслаждение одиночеством. Ради этого стоило тащиться на край мира.
Это тебе там ногу прострелили?
Он задумчиво посмотрел на лодыжку.
Нет. Это в Лондоне. Знаешь, я смотрел этому подонку в глаза, прежде чем тот спустил курок. Там первобытная ярость. Такой у нас уже не найти. Иногда не хватает среди всего этого, Марсель стукнул по кабелю кончиком трости.
На улице пахло недавним дождем и горелым маслом. Марсель пощелкал пальцами и закрыл глаза. В лужах отражались желтые и оранжевые фонари. По мокрой улице сновали прохожие. Пожалуй, слишком людно. Марсель поднял руки, пропуская толпу цветных курток, выбритых затылков, мигающих в такт крикеру вызывающему эйфорию смешению звуков и электромагнитных волн экутеров. Девушки и парни с тонкими шеями и горящими глазами: одни пятились задом, стараясь не выпасть из шумной беседы, другие фотографировали свинцовое небо, третьи неспешно орудовали палочками, держа навесу коробочки с рисом. Парень в пестром шарфе задел меня локтем, обернулся и с улыбкой сложил «десять» из двух пальцев. Единственное, что успел выучить, видимо. Такое же поток брел в обратном направлении. У фонарей собирались хангеры, ловили бесплатную сеть от кафе и оглядываясь загружали дорожки крикеров в запароленные телефоны готовились к ночи.
Один поток следовал к площади Тайянг, где в небо летели горящие фонарики, а с огромных экранов лились потоки музыки и света от сменяющей друг друга рекламы под светящейся аркой. Другие спешили к подземным лабиринтам закрытых переходов метро, где закусочные, мелкие магазинчики, салоны тату и букмекерские будки сменялись и переплетались с замаскированными дверками и ходами в подпольные бордели и притоны и с закрытыми станциями, на которых постоянно было людно. Тут неон заменял солнце, а мощные колонки шум города наверху. Моя улица была потоком людского трафика между этими конечными пунктами.
Я скучал по этому всему, голос Марселя едва прорезался сквозь шум толпы и музыки. Там такого нет. Дома такого нет. Так что твои замечания о рае еще очень и очень сырые. Или это мои замечания? он снова засмеялся, прикрыв рот запястьем. Нет, правда. В Ухане, Чэнду и даже Сянгане полиция разворошила бы этот праздник в считанные минуты. Там спокойствие и безопасность, умиротворенность дорогих ресторанов и кафе, безмятежность чайных церемоний и наслаждение призрачным настоящим, возведенные в степень. Богатство и роскошь не ставшие самоцелью. Постоянное ощущение того, что Учитель называл нирваной или чего-то близкого к этому. И там я встречу старость. А тут я проведу остатки молодости!
Я понимал, о чем он, но лишь отчасти.
Тут можно также оставить и изрядную часть здоровья, напомнил я.
Людей вроде меня это не интересует. Как и большинство вот их, Марсель ткнул пальцем в толпу. Ты посмотри. Они все молодые и приезжие. Откуда? С Урала, Турана, Ирана, Элосы[14], Ливии и даже Европы. И у каждого призрачная надежда получить миграционный пропуск или хотя бы визу, прикоснуться к мечте, окунуться в нее. И у одного из ста тысяч есть такой шанс, но и он призрачный. А что они видят тут? Отражение недостижимого, и многих это вполне устраивает. Вот этого парня, например.
Он склонился над сгорбленной фигурой у подъездной двери.
Есть юань? спросил он меня и заполучив монету вложил ее в грязную ладонь бродяги. Из-под капюшона на нас смотрели настороженные глаза. Большинство вернутся обратно, а часть займут место вот этого бедолаги и только счастливчики твое. Держи, он порылся в карманах и сунул за пазуху бездомного слегка потрепанную желтую карточку. Фальшивая карта на социальную подписку. Пару дней поживешь в приличном общежитии, поешь субпродуктов и послушаешь радио, пока службы не разберутся что к чему. Хотя и потом ничего серьезного с тобой не сделают. Хуже точно не будет, он поднялся и отряхнул руки. Знаешь, Кирилл, по-моему, этого парня больше обрадовал юань.
Хлопали двери кофеен. Из них вырывались запахи пряных соусов и жареных грибов.
Вот! Марсель втянул носом аромат свежей еды. К этому добавить немного риса, немного устричного соуса. Гунбао и пару стаканов холодной сиболийской водки. Идем, я чувствую, что мы сейчас поедим.
Он остановился взглядом на ресторанчике Во. Над низкой крышей висело свинцовое небо.
Эй, стоп! Не сегодня, дружище.
Я остановил его, потянув за рукав. Марсель удивленно уставился на мои пальцы.
Хочешь испортить мне ужин? Тут есть гунбао? Или только вьетнамская стряпня?
Я кивнул на плотно прикрытые двери ресторана.
Спецобслуживание, понимаешь?
О! Марсель сделал большие глаза, задумчиво покачал головой и поманил меня пальцем. Это я понимаю. Это хорошо. Только ведь и я спецклиент, верно?
Мне следовало быть более настойчивым. Но я не знал как. Марсель уже вошел в ресторан. Я видел его, подходящим к стойке. Видел, как подбежал и поклонился господин Во. На его лице сменяли друг друга услужливость и ужас. А еще видел настоящий бамбуковый пол и низкие столики, за которыми копошились силуэты в темных куртках. Один был совсем близко. Старик в маленьких круглых очках разминал в руках тонкую сигарету. Справа от него копался пальцами в тарелке круглощекий тип. Его пиджак едва не рвался по швам на широкой спине. Тонкая как стебель бамбука девушка в черном парике курила и водила пальцем по этикетке открытой бутылки вина. Старик наклонился и что-то шепнул ей, не отрывая взгляда от валика в пальцах. Девушка поднялась, изящно изогнувшись и прикрыла дверь.
Я стоял на улице. Раздраженно гудя, меня объезжали редкие машины. Наконец Марсель вышел. В руках он держал сверток, от которого поднимался белый пар.
Для нас с тобой нашлись две порции бань куон[15]. Забавное место. Мне тут понравилось, он присел на ступеньку крыльца и отдал мне сверток. Потом посмотрел на низкое небо, втянул воздух. Знаешь, там, он точно кивнул в сторону запада, я уже начал теряться, забывать о том, что не нужно пытаться, нужно плыть по течению реки в безмятежности, не сопротивляясь потоку. Там все не так.
А теперь вспомнил? усмехнулся я. Ты знаешь, что этот ужин мог стать для тебя последним?
Вот и я о том же. Последним, первым какая, по сути, разница? Тот, кто прострелил мне ногу там в Лондоне выбил бы эту дверь и взял свои бань куон. Я же поддался потоку, и он привел меня к моим бань куон, хотя мог бы и не привести. Понимаешь, о чем я?
О какой-то дурацкой философии?
Да нет же! он засмеялся. Я говорю о бань куон. И всего-то.
Он посмотрел вдоль улицы, потянулся.
Знаешь, сказал Марсель. Мы вышли чтобы выпить, и мы это сделаем. Десяток чертовых стаканов на каждого. Только не того пойла, которое продают здесь.
Ты не в себе, заметил я.
Он поежился.
Немного прохладно, его трясло. Знаешь еще что забавно? Там, где я был нет ни одного даосского храма. Нет, там полно храмов и самых разных. Только богов поменьше строго говоря вообще один. И там в этих храмах тоже говорят о душе. Только не как у нас. Их душа не изменчива она как нефритовая копия тебя самого с твоими мыслями и воспоминаниями, с твоими шрамами и царапинами. Как вечный памятник твоему истлевшему телу. Представить себе можешь такое?
Ты чего? Поешь.
Да. Сейчас.
Он поднялся и поправил куртку.
На минуту отойду только. Ты начинай.
Марсель скрылся в маленьком переулке, отделявшем ресторан «Бао» от магазина с пустыми пыльными окнами. Там за углом послышались голоса и возня. Я вбежал в узкий проулок, все еще держа в руках теплый сверток. На узком пятачке между задней дверью ресторана, глухой стеной и темными окнами домов уже было тихо. Единственный фонарь заливал пятачок желтым светом. Парень в черном пиджаке и светлых штанах сидел в пыли, сжимая ладонями ногу чуть ниже колена. По темной ткани расплывалось бурое пятно. Марсель вертел в пальцах трость.