Сам он был безграмотным, если не считать его умение еле-еле расписаться. Никогда он ничего не читал, даже газет. В то время газеты и журналы ещё были не в изобилии, и мы газет не выписывали. Мать же робко пыталась урезонить отчима на счёт моего учения, но безуспешно, «Дома делов полон рот, пусть приучается к хозяйству, а то вырастет учёным дармоедом», категорично заявил он, и больше разговор о моей учёбе не возникал.
В трудолюбии отчим был фанатик, без дела он сидеть не мог ни часу. На лошади работал от зари до зари, круглый год и праздновал только большие престольные праздники. Такими были и все его братья и сестры, жившие в деревне. Но характер у отчима был жёсткий. Бывают люди: трезвый человек, пьяный зверь, или наоборот. К отчиму эта характеристика не подходила, он был очень вспыльчив и свою правоту доказывал с помощью кулаков. Поэтому нам с матушкой часто перепадало.
Таким вот образом отчим меня вышколил и приучил к хозяйству, отбил охотку по улице носиться без дела. Уже через год после этой трагедии, я стал работать на лошади кучером, жизнь наша становилась мирной.
Я начал вкладывать свою долю заработка в семейный кошелёк.
Судьба над нами смилостивилась, отчим однажды подвинул что-то в пояснице, долго перемогался, но всё же заболел, даже слёг в постель. На лошади работал «на паях» посторонний дядя. Много он пролечил денег, куда только я его не возил. Хочу заметить, что отчим, как только перестал работать по болезни, то стал изменяться на глазах. Стал менее вспыльчив, редко даже ругался. Я уже стал забывать о «тумаках». Толи потому, что я стал справляться в хозяйстве без его участия, мать крутилась «как белка в колесе».
К тому времени семья у нас прибавилась, весной двадцать четвёртого года появилась маленькая Галинка. Болезнь отчима усугублялась. Много он пролечил денег и выпил лекарств. Аспирину, который ему ослаблял боль, он выпивал в сутки больше двадцати порошков, но болезнь упорно вела его к смерти, в конце концов превратилась в мучительные страдания. Достаточно сказать, что в последний день жизни, отчим стал впадать в безумство и сам вытаскивал себе здоровые зубы, так велико было страдание. Мать выбивалась из сил. Иногда у него начало проясняться сознание, что слишком жестоко он к нам относился? Не будь у него грубая мужицкая натура, он кажется был готов молить прощения у матери за прошлые жестокие годы.
И нам стало его жаль, дни его были сочтены, стало понятно даже мне. Схоронили отчима осенью двадцать четвёртого года, вернулись в свой дом. В свой старый дом, в котором оставили и потеряли Ивана, но привезли маленькую крикливую Галинку.
Прожитые четыре года с отчимом, стали для меня суровой школой мужества! В последнее время, отчим даже разговаривал со мной, как с равным. Раньше он меня кликал «Колька», а потом называл «Николушка». Одно его изречение я запомнил на всю жизнь, он говорил: «Жить надо так, чтобы ржаной кусок с солью был слаще медовой сдобы».
Много годов прошло с того время, я и сам уже трижды отец, но я на отчима не в обиде. Грубо и безчеловечно он меня воспитывал, но сделал меня трудолюбивым. С тех пор у меня ничего «не выпадало из рук».
Скажу, не в угоду себяхвальству, жестокая жизнь с отчимом явилась для меня суровой школой мужества.
Если матушка возненавидела отчима, что никогда больше не посетила его могилу, то я не был так зол на него. При всей жестокости нашей с матерью жизни, он был деловой и трудолюбивый человек, но пьяница. Лично мне привил трудолюбие, хозяйственность, деловитость. И за это пусть ему будет «земля пухом».
Распродали мы конское хозяйство, купили корову и сена, поправили старое хозяйство. В доме тогда жил дядя мамин родной брат с сынишкой вдвоём. Жена дяди умерла от чахотки неСКОЛЬКО раньше Ивана. Так мы и стали жить одной семьёй.
Тогда уже на карточки давали сносно продуктов, жить стало сытнее. Мне стало уже четырнадцать лет, на этом кончилось моё детство и отрочество.
Я уже уверенно справлялся в хозяйстве и работал на лошади. Но работал не грузчиком и не на своей лошади. Работал я кучером одно время возил разных работников «Гормета», позднее назывался «Востоко-сталь», а последнее время возил директора завода «Металлист» Ладыжникого. Жизнь стала заметно легче, но продолжать учёбу в школе мне не пришлось. С начала двадцать пятого года началась моя самостоятельная жизнь. Учёбу опять пришлось отставить. Матушка стареет и ей надо было помогать, да Галинку растить.
Однажды матушка встретила случайно приятеля отца Симоранова Терентия Анисимовича, который тогда работал на электростанции «Луч» председателем заводского комитета профсоюза. Он живо поинтересовался нашим семейным положением и настоял привезти меня к нему на работу.
Тогда ещё была безработица в городе и нам малолеткам очень трудно было устроиться на какую-либо работу. Мы конечно обрадовались, ибо это та электростанция где работал когда-то дед и мой отец.
Яркой фигурой в моей жизни прошёл ещё один человек, который как бы дал мне путёвку в жизнь. Звали его Георгий Ситников, выходец из «старого мира». Был он когда-то офицером царской армии, но белой армии не служил из-за расхождения взглядов. Не служил и в Красной армии из-за неверия в её победу. Но репрессирован не был, так как не представлял враждебной опасности. Не мог работать и по образованию, как офицер царской армии. Он работал механиком по отоплению в новом доме Пассаже, ныне центральный универмаг.
Я тогда заканчивал там монтажные работы по электрооборудованию. Работать приходилось вечерами, так как Пассаж днём уже работал вовсю. Вот тогда я и познакомился ближе с этим человеком. Он не скрывал своего прошлого и настоящего и не гнушался, что работает простым слесарем механиком, имея высшее техническое образование. Я ему верил и не верил, видя его усердие в работе, он не считался со временем, если нужно для дела. Я думал, что он выслуживается за прошлое. И верил, потому, что это был высококультурный человек, учтивый и вежливый, справедливый и бескорыстный. Он никогда не повышал тона и не оскорблял человека. А сколько он сам перенёс оскорблений, унижений за своё прошлое.
Но Ситников не помнил зла и безропотно прощал все обиды. Открытый, беззаветный, доброжелательный, отдавал последнюю копейку при нужде, шёл на помощь всякому.
Вот ещё не все черты характера человека, с которым я сдружился тогда, и которому долгое время не доверял вначале.
Жил Ситников вдвоём с матерью, о жене он говорил не охотно, и я понял, что он она не разделила его либеральных взглядов на жизнь, и ушла от него ещё в гражданскую войну.
Да, возраст у меня был такой, что мне было не прилично интересоваться интимными вопросами взрослого человека, вдвое старше. Занимали они две комнатушки в частном домике, мебель была старинная с гербами предков, отпугивала меня изяществом. Иногда Ситников зазывал меня к себе, и я с величайшим интересом копался у него в старинной библиотеке. Говорят, что «яблоко от яблони не далеко падает», если Ситников располагал к себе самые грубые натуры, то мать его была что-то необъяснимо большее. Маленькая шустрая старушка, где-то лет за шестьдесят, не отступится, пока не усадит за стол и не заставит отведать всего.
У Ситникова дома меньше, больше на работе засиживались мы с ним. Особенно когда он оставался дежурить за заболевшего, или просто прогулявшего кочегара. Многое он порассказывал мне о жизни вообще и о своей в частности. Было ему тогда лет около сорока, но прожил он большую жизнь. Вышел из дворянства, рос в неге и роскоши, окончил техническое училище, в армии дослужился до капитана в сапёрных войсках.
Я ещё пригожусь, говорил Ситников, и то, что сейчас работаю простым слесарем, это временно. Вот развернётся строительство, моя профессия будет нужна. Глядя на меня, он говорил: «-В бурное время ты, Колюшка растёшь, и дело у тебя хорошее, начинается эпоха электричества, учиться и учиться тебе надо». до сих помню один зимний вечер. Я и Ситников закончили работу в двенадцатом часу. Он исправлял повреждение в котельной, а я делал освещение над книжным столом. днём лазить под потолком народ мешает, а вечером после закрытия ничего не мешает.
Был тихий зимний вечер, шёл крупный редкий снег, тонкий слой облаков рассеивал свет полной луны, было светло и не морозно. Просто приятно быть на воле в такое время. Трамваев тогда ещё не было в нашем городе, и тихо шли домой по пустынным улицам. домой нам было по пути. Ситников больше, я меньше уставшие. Было очень приятно вдыхать зимний воздух и наслаждаться тишиной. Всё окружающее располагало на мечтания, на сокровенный разговор. Ситников вспоминал свою молодость и советовал мне как надо жить и к чему стремиться.
Если бы мне пришлось начать жизнь сначала, говорил мечтательно Ситников, я бы её прожил по-другому. У тебя, Колюшка, жизнь впереди и проживи её лучше моего, говорил он, обнимая меня левой рукой за плечи. Если нет прирождённого таланта, не нужно искусственно лесть в передовые общества, Но не следует и отставать от жизни общества. Что нужно для начинающего жить человека? Прежде всего учёба, выучиться в меру сил, средств и возможности. Также в меру способности овладеть всем необходимым, увлекаться спортом, музыкой, танцами. Когда будешь повышать образование, легко будет отделять плохое от хорошего. Молодой человек должен уметь в меру способности всё, чтобы не быть замеченным с плохой стороны. Чтобы можно было вращаться в любой среде общества. И тогда порочные поступки к тебе не пристанут. для той душевной беседы нам не хватило пути, ещё долго мы стояли у ворот его квартиры забыв о времени. Вскоре я закончил работу в этом доме и Ситникова встречал реже. А через неСКОЛЬКО месяцев проводил его с геологической партией в Сибирь, куда он устроился инженером-механиком. долго переписывались, но дальнейшую судьбу не помню.
Пока рос и мужал, много встречал хороших людей, которые словом и делом помогли мне в жизни, оставили светлую память до последних дней. Такими были: Николай Данилович Ослоповский, который учил меня работать чисто и прочно. Комиссар Кузмицкий, когда я служил в армии, выражал яркий, кристальный пример коммуниста-ленинца, мой сослуживец в армии Антонов Герман Николаевич, был моим, как-бы, старшим братом и наставником, который так же выражал пример скромности, честности, принципиальной справедливости и мягкосердечности.
И много много других старших товарищей и наставников.
И так со второго марта, тысяча девятьсот двадцать пятого года, я стал работать учеником электромонтёра на электростанции «Луч». Так я вступил в рабочий класс, в этом же году вступил в комсомол. И проработал я на этом предприятии от начала и до конца, с учётом службы в армии и участия в Великой отечественной войне, всего-навсего сорок шесть лет и четыре месяца!
Годы шли, страна вставала из руин, набирая силу и мощь. В этом общем трудовом героическом потоке росли и мы. Всё пережили, преодолели: разруху, безработицу, карточное ограничение потребления. Превзошли неоднократно дореволюционный уровень всего; промышленности, сельского хозяйства, образования, культуры. И вышли на широкую дорогу «пятилеток»!
Очень много, мимо меня, прошло разных людей, и оставили хорошие люди- светлую и вечную память, плохие люди плохое воспоминание. И все они вместе взятые, помогли мне прожить не плохую и не малую жизнь. Надо, чтобы в общей жизни человек имел достойное место. И в этом общем потоке прожитых лет, мне не стыдно оглянуться назад.
Правду говорят, что мир не без добрых людей, как кому, а мне очень повезло на добрых людей.
Терентий Анисимович Симоранов сразу меня напутствовал:-«Николушка, чтобы стать мастером своего дела, не гнушайся никакой работы, пока учишься». Так оно и случилось, нас подростков посылали чистить от копоти и пыли электромашины после ночной работы. днём на электростанции работала только одна машина, остальные работали только вечером и ночью. Вот мы и драили эти отдыхающие электрогенераторы. Всего на станции было четыре иностранных генератора, и общая мощность всех генераторов была восемьсот с небольшим киловатт.
Я свою профессию начинал с обработки свинца для предохранителей. Определили меня в учение старому дореволюционному специалисту Михаилу Кузьмичу Черепанову. Чёрный. Как цыган с длинными усами, не большой ростом, но шустрый старикашка, любил в обед «раздавить» шкалик. Я первый год, до шестнадцати лет, должен был работать четыре часа, но так почти не было. Мне всё было в диковинку такие огромные, красивые машины долго не отпускали от себя. И я был на электростанции сколько хотел! Как всё казалось грандиозно, красиво и шумно. От кобылы да к машине, это меня почти потрясло!
Так что в то время мне заняться вплотную образованием было не возможно. Мне было нужно работать и работать и не только наравне с матерью, а больше, чтобы «затыкать дыры» нужды и разрухи. По профессии я продвигался успешно, а профессия электрика требовала минимум необходимой грамотности. И этими занятиями после работы, вечером пока и приходилось довольствоваться.
Когда машины работали, казалось как это я к ним притрагивался! Кругом было много электрического света.
А большее время я продолжал протягивать свинцовую проволоку. Надо было от бруска свинца отрубить зубилом кусок, потом на наковальне измолотить его продолговатым, толщиной в карандаш. Следующая операция была такая была металлическая доска с множеством круглых отверстий, от десяти до одного миллиметр в диаметре. Потом меня научили делать предохранители из этой свинцовой проволоки. Так постепенно я знакомился с азами электрической профессии. Вот для полного освоения профессии электрика, мне и пришлось вместе со всеми подучиться теоретическим основам понятия об электричестве. А вместе с этим, повысить и общее образование. Таким образом я прошёл все стадии электрика-практика.
После ученика стал помощником электромонтёра, потом электромонтёром рядовым и наконец мастером-электриком. Последнюю квалификацию я приобрёл в тридцатом году, когда мы пришли от монтажа низковольтных установок, к монтажу и сооружению высоковольтных электростанций.
И вот я принёс матушке первую получку двенадцать рублей. Это был триумф в нашей семье! А за месяц я получал двадцать четыре рубля. Мой старый мастер-цыган, Михаил Кузьмич Черепанов, наконец убедился, что я хочу научиться электрической профессии, стал учить как обращаться с электричеством.
К шестнадцати годам я уже знал принцип работы электрогенераторов, умел обращаться с простыми приборами вольтметром, амперметром и другими.
Когда мне минуло шестнадцать лет, меня поручили другому специалисту Борису Яковлевичу Бострём. Это был репатриированный офицер белогвардейской армии, специалист по сооружению водных переправ портовых гидросооружений и прочее. Очень культурный и образованный человек, латыш по национальности. Работал у нас на электростанции по монтажу электропроводки внутри новых зданий. Когда я прибыл к нему, он с бригадой в пять человек оборудовал внутреннюю электропроводку в новом здании Товарной Биржи, в последствии переделанной в универмаг «Пассаж». С этим человеком я близко подружился, и он очень много мне преподал полезного, что мне позже очень пригодилось.