Однажды, когда уже пробил полночный колокол, мне передали, что наставник зовёт меня к себе. Келья старого монаха-затворника была истинной обителью мастера дзен: от голых стен веяло суровостью и торжественным покоем. Я трижды простёрся в земном поклоне и опустился на колени. Наставник, похоже, пребывал в самадхи[22]: он сидел опустив веки, а его лицо было всё так же прекрасно и все так же строго.
Наконец он открыл глаза и коротко спросил:
Достал птицу?
Я перестал дышать. По спине покатился холодный пот.
Даже не знаю тихо ответил я.
Наставник жестом велел мне уйти. Я снова трижды поклонился и на цыпочках шагнул к двери. И тут за спиной раздался его стальной голос мне словно влепили подзатыльник:
Узнать то, чего не знал, это прозрение. А прозревший и есть будда.
Мой день начинался птичьими криками. Они раздавались то и дело с утра до ночи и снова с утра до ночи: унылые, отчаянные крики. Они превратились в звон в ушах и ввергали меня в омут бессонницы. Я бился, чтобы вытащить из заточения надрывавшуюся птицу, но чем больше старался что-либо сделать, тем сильнее сжималось горлышко бутылки, и я утопал в темноте.
Издалека донеслись паровозные гудки. Долгие и протяжные, они понемногу ускорились и наконец растворились в шуме ветра. Чисан сидел с опущенной головой, спрятав руки в рукава, и смотрел себе под ноги. Я поднял взгляд на небо. Оно было хмурым казалось, вот-вот польёт дождь.
Пожалуй, я поеду с вами.
Сентиментальность. Сентиментальность мать блужданий.
Я хочу знать, где та причина, что гонит вас в путь.
Думаю, в конце концов мои блуждания начались из-за того, что я не был честен с самим собой. Не имел стержня честности, и не на что было опереться. Однако считать это причиной нельзя это тоже не будет точным ответом.
Он резко тряхнул головой.
О-о, я и сам не знаю, почему скитаюсь, точно бешеный пёс Я не знаю это единственное, что я могу сказать с уверенностью.
Так вас привела в монастырь сентиментальность?
Пожалуй. В итоге так оно и было. Наверно, я осознал, насколько тщетны порождаемые ею чувства, это меня и подтолкнуло. Впрочем, будь то не сантименты, а доводы разума, острого, как лезвие ножа, какая разница? Как ни прискорбно, я увидел, что мои возможности ограничены, что я блуждаю в аду отчаяния Даже не это я узнал душу Будды и понял, что тот буддизм, на который я возлагаю надежды, не сказка о заоблачных небесах, а быль городских улиц, где люди, выживая ребро к ребру и промокая до костей, обливаются потом, смеются и плачут, любят и ненавидят. Мне открылась эта правда реального мира. Я узнал её, но не познал. Меня пугает, что опыт принесёт с собой страдания, потому я избегаю его. Вырядился в монашескую рясу и трижды в сутки забираю у людей пищу, которую они добывают в поте лица. Для меня и в аду оказаться слишком большая честь. Какое я имею право обличать продажность, поразившую наши монастыри? Раз я не могу посвятить всю свою жизнь борьбе с этим злом, чтобы полностью его искоренить, не разумнее ли вернуть монашеские одежды и уйти?.. Ведь так я всего лишь гнусный пособ-ник.
На заострённом, как нож, лице Чисана лежала тяжёлая тень обречённости. Я с горечью схватил его руку и потряс.
Почему вы постоянно об этом говорите?
Торопливо сновавшие мимо люди косились на нас.
Побун, ступай в монастырь и медитируй. Попробуй устоять на острие. Одной ногой. А когда достигнешь пробуждения, покажешь путь таким, как я.
Смешно, но от этих слов во мне проснулось что-то вроде жалости к Чисану. Жалость самая мелкая монета любви
Идёмте вместе, упрашивал я. Пробудем в монастыре хотя бы до начала затвора.
Пусть будет по-твоему, светло улыбнулся Чисан. Только рядом с пропащим тебя самого сочтут таким и тоже погонят прочь.
Автобус вдруг остановился. В салон вошёл крепкий малый в камуфляжной униформе, с карабином в руке. Проверка случилась на региональном шоссе до посёлка С. было рукой подать. Мы с Чисаном сидели в самом конце салона. Как ни странно, вошедший сразу направился к нам.
Документы, грубо и жёстко потребо-вал он.
Я порылся в кармане и вытащил удостоверение. Камуфляжный, почти вырвав карточку у меня из рук, пробежал по ней глазами и вернул.
Монашеское удостоверение.
Монашеское удостоверение? переспросил я. Камуфляжный кивнул своим мощным подбородком. Карабин в его руке грозно качнулся. Я молча достал удостоверение.
Ну, он указал подбородком на Чисана.
К чему всё это?
Чисан со своего места взирал на камуфляжного и не шевелился. Тот внимательно, с ног до головы, оглядел сидящего перед ним костлявого монаха в изношенной робе и коротко приказал:
Монашеское удостоверение.
У меня его нет.
Камуфляжный подозрительно прищурился.
Как это нет? Разве монаху не положено иметь удостоверение?
Чисан усмехнулся.
Какие доказательства нужны монаху? Какие ещё есть доказательства убедительнее бритой головы?
Камуфляжный приподнял карабин. Раздался неприятный металлический лязг.
Чудило. В такое время разъезжать без документов. На выход.
Подождите он же
Я попытался вступиться за Чисана.
Без возражений на выход, грубо отрезал камуфляжный и отвернулся.
Помолчав мгновение, Чисан снял с полки обвисшую, как бычье яйцо, котомку и закинул за спину. Потом, криво улыбнувшись, посмотрел на меня.
Ты поезжай. Обо мне не беспокойся. Будет судьба ещё свидимся.
Продираясь сквозь любопытные взгляды, Чисан двинулся по проходу. Я поспешил за ним, на ходу надевая котомку.
Раскрашенный маскировочными пятнами контрольный пункт стоял за небольшим бугром, на который взбиралась дорога. Внутри было необжито и уныло. У стола, задрав на столешницу ноги, сидел человек в такой же форме, что и камуфляжный, и стриг ногти. Увидев нас, он зевнул.
Ну так что, документы у вас есть?
Камуфляжный, опираясь на карабин, смерил Чисана взглядом.
Сроду ничего такого не имею.
Что? Ты кому, чудило, голову морочишь?!
Монахом я так и не стал, так что монашеского удостоверения нет. Гражданином тоже не стал документов не имею. Я нигде не зарегистрирован. Что ещё сказать?
Языком чесать ты горазд.
Камуфляжный приблизился к Чисану, будто собираясь ударить его.
Забавный ты, приятель, фыркнул стригший ногти.
Я схватил камуфляжного за рукав.
Подождите Я могу подтвердить
Не лезь!
Камуфляжный прикладом ткнул меня в живот. Я еле удержался на ногах. Меня сковал страх, и я больше не смел открыть рта.
Что там у тебя? камуфляжный потыкал дулом карабина котомку Чисана. Тот по-прежнему криво улыбался.
Ворох страданий. Что, желаете взглянуть?
Чисан снял котомку и вывалил вещи на стол. Каса, полотенце, зубная щётка, паста, общая тетрадь, несколько смен нижнего белья и фотоальбом вот и все его пожитки.
Простите. Надо бы избавиться от этого хлама, пробормотал Чисан, будто говоря с самим собой. Да и от этого бренного тела тоже Только так можно освободиться Хотя бы прикоснуться к свободе
Камуфляжный взял в руки альбом. На каждой странице были аккуратно вставлены фотографии Чисана. Пожелтевшие, выцветшие снимки, точно шрамы жизни, история десятилетнего монашеского пути. О да, это было лицо монаха.
Похоже, ты и правда монах А ну, давай-ка помолись.
Камуфляжный теперь решил от души позабавиться. Мне хотелось зарыдать. Из-за страха перед карабином ничего не оставалось, как молча сидеть в углу.
И вы меня отпустите?
Камуфляжный приставил карабин к стене, сел на стул и зевнул.
Ну давай, выдай класс. Я по молитве сразу пойму, настоящий ты монах или прикидываешься Ох, как же я устал!
Чисан прижал ко рту кулак, несколько раз прочистил горло, потом прикрыл глаза и затянул нараспев «Дхарани Великого Сострадания»:
Чисан самозабвенно молился, отбивая ладонью такт по столу; его голос был торжественно-спокойным, как во время храмовой церемонии.
Как душевно! Прямо до слёз
Стригший ногти поднялся, вид у него был растроганный. Камуфляжный сложил разбросанные на столе вещи в котомку и поскрёб затылок.
Зря мы вас потревожили. Но что поделаешь служебный долг. Вы свободны.
Сияя улыбкой, Чисан повесил котомку на плечо.
Святая простота! Едва заслышали молитву тут же поверили.
Да нет, вы, похоже, настоящий монах, камуфляжный похлопал по котомке Чисана. Моя покойная бабушка тоже была буддисткой.
Когда мы вышли из контрольного пункта, на улице уже стояли сумерки. Мы зашагали вдоль дороги.
Давно не молился охрип. Зайти бы куда-нибудь выпить. О, Владыка Всевидящий!
Голос Чисана звучал бодро, как будто он уже забыл недавнее унижение. В этом человеке и вправду было что-то непостижимое.
Когда мы добрались до посёлка, в лавках зажигали огни.
Время трапезы прошло сейчас у монахов воздержание Так что в Дхарма-центр на ужин не пойдёшь. Давай где-нибудь перекусим.
Даже не спросив моего согласия, Чисан вошёл в китайскую закусочную. Немного помешкав, я последовал за ним.
Что будешь? спросил он, когда мы оказались в маленьком промозглом помещении и сели друг напротив друга за стол.
Всё равно Выбирайте вы.
Я бы выпил, но сегодня решил потерпеть.
Он заказал две порции чачжанмёна[23].
Любите чачжанмён?
Просто дёшево.
Чисан прыснул сквозь зубы.
По правде говоря, даже не знаю, какая еда хороша. Всё позабыл. Что я люблю? Суть не в качестве продуктов главное, сколько вложено души. Так сказал один известный повар В монастырской пище нет ни грамма души. Однако мирянам нравится. Я размышлял об этом. Всё элементарно. Не считая городских Дхарма-центров, буддийские храмы в основном находятся в горах. После тяжёлого подъёма немудрено проголодаться. К тому же люди устают от жизни под беззвездным небом, от городской копоти и шума, от спиртного и жирной пищи, так что простой рис с овощами и дикими травами не может им не нравиться. Но все, кто в один голос нахваливает монастырскую еду, мол, на таких харчах за месяц раздобреешь бегут без оглядки уже через десять дней: больше им невмоготу. Впрочем, теперь эти веруны до самых монастырских стен доезжают на автомобилях. Конечно, время сейчас такое время запустения: простая растительная пища исчезает даже из монастырей
Принесли чачжанмён. Я стал выбирать из лапши кусочки мяса и лука[24]. Глядя на меня, Чисан поцокал языком.
Я не говорю, что вегетарианство это плохо. Но в нём нет души. Пища для нас не более чем формальность: еда необходима, чтобы заполнить голодное брюхо. Мы не смеем услаждаться. Мне сейчас положено быть в самом расцвете сил, а моё лицо покрывают старческие пятна и экземы. Каждый раз, когда я встаю на ноги, у меня всё плывёт перед глазами.
Он положил в рот кусочек лука и прожевал.
Никто не поверит, если я скажу, что за год, не закусывая, прикончил несколько сотен бутылок сочжу. Думаю, я сделал это из чистого упрямства и упёртости. Вся моя жизнь как дешёвая рисовая брага, я крепко привязан только к алкоголю. Да, я привязан к нему. Но ты не ругайся. Я жив благодаря спиртному. Конечно, это позорное прозябание, но всё же Если бы все на свете жили идеально, на кой чёрт сдалась бы нам религия?
Чисан взглянул на меня и снова поцокал языком.
Что, нам нельзя есть запретные травы? Якобы для монаха-аскета они должны быть табу, потому что в них источник мужской силы? Не смеши! Если уж лук с чесноком возбуждают влечение, что же тогда говорить о говяжьих рёбрах, о мясе и рыбе, которые продаются на каждом углу? Не надо совершать глупости: висеть на одной ветке и видеть перед собой единственное дерево, не замечая леса. Если задуматься об основной цели и смысле заветов Будды, станет ясно, что это просто нормы поведения. Эти заповеди склонность сердца, возникающая ещё до какого-либо действия. Чего я только сегодня не наговорил! Пропащая моя душа вот и разглагольствую о еде О, Владыка Всевидящий!
Настоятель в Дхарма-центре был крупный упитанный монах лет сорока. Он выложил перед нами тетрадь с надписью: «Книга регистрации постояльцев». Мы заполнили нужные графы.
Будьте добры, ваши монашеские удостоверения, сказал он с улыбкой бывалого хозяина мотеля.
Вспомнив дневной инцидент, я не выдержал:
С каких это пор в буддийской общине такие порядки?
Распоряжение свыше ничего не поделаешь Мне и самому это до смерти надоело.
Я готов был разрыдаться. С каких пор в самом деле, с каких? буддийский мир сделался таким чёрствым и жестоким? Неужели сердечное, тёплое сострадание вовсе исчезло из монашеской общины, и теперь это мир, где один буддист требует у другого документы, как полицейский на допросе? Наша монашеская семья, в которой между братией было больше любви, чем между кровными родственниками, просто потому, что у всех бритые головы и одинаковые робы, с каких пор она стала такой?
Но спорить было бесполезно: как сказал настоятель, это распоряжение свыше. Я достал удостоверение.
И ваше тоже, прошу, настоятель взглянул на Чисана.
Тот вдруг задрал до плеча рукав и сунул ему под нос руку с чётким, как клеймо, следом ожога от фитиля, оставшегося с церемонии посвящения.
Вот моё удостоверение. Моё вечное монашеское удостоверение. Нет нужны беспокоиться об утере или подделке.
Настоятель, неловко засмеявшись, махнул рукой.
Да что вы, дело не в том, что я вам не доверяю. Просто последнее время появилось много самозванцев. На днях останавливался один: не получил от нас денег на дорогу так магнитофон унёс. Я вот что хочу сказать
Некоторое время настоятель продолжал смаковать эту тему, ругая странствующих монахов: мол, монашеское дело сидеть на месте и практиковать, чего они мотаются? При этом его лицо выражало нескрываемое сожаление о пропавшем магнитофоне.
В комнате для гостей было неуютно и зябко. На полу в беспорядке валялись старые грязные одеяла и деревянные подушки; бумажные вставки в дверях были разодраны, сквозь щели задувал холодный ветер.
Самое идеальное общество то, где не требуется никаких документов и удостоверений, а всё можно подтвердить собственным телом, разве не так?
Чисан то и дело ворочался похоже, никак не мог заснуть. Мне тоже не спалось.
Нестяжание Будда считал его залогом счастья. Он говорил, что там, где есть обладание, стремление обладать, прорастают семена горестей. Страх, как бы не обокрали; жажда заполучить лучшее, а отсюда зависть, ревность, клевета в итоге доходит даже до убийства Монаху и в самом деле подобает довольствоваться малым. Иметь только робу и чашу для подаяний Однако я не имею ничего и почему-то всё равно тяжко
Может, это такой парадокс: когда ничего не имеешь, лишь сильнее одолевает желание чем-то обладать?
Наверное, так и есть Всё гонишься и гонишься за большим Думаешь: вот, нашёл а оно всё ускользает. Что же мне не спится?..
Всему виной иллюзии. Пустые иллюзии
Чисан вдруг засмеялся.
Стремление стать буддой тоже иллюзия. Ещё бóльшая да пожалуй, и самая большая на свете иллюзия. В старину какой-то «пропащий» говорил, мол, напрасно Будда пришёл в этот мир только перевернул весь дом вверх дном. Золотые слова.
Вы жалеете, что ушли в монастырь?
Вовсе нет. Просто мне очень грустно. Каждый имеет облик под стать своему лицу и способностям. Когда человек отвергает этот облик и желает обрести другой, он умаляет свою ценность. Истина, которой учил Шакьямуни, проста и ясна. Таково же и учение Иисуса. Но вот стать этой истиной задача не из лёгких. Попытаешься откусить больше, чем сможешь проглотить, дело кончится трагедией. Растеряешь и то немногое, что имеешь Окажешься не тут и не там, будешь скитаться где-то посередине. И умереть не умрёшь, и жить нормально не сможешь Серый всегда был цветом тоски Это ведь и цвет монашеской робы Не белый, не чёрный Есть ли на свете другой столь же безнадёжный цвет?..