Сцена XI
Гостиная. Поэты сидят, пьют кофе, Лоренцо и Вильгельм играют в нарды.
Лоренцо. Нам бы с тобой почаще играть: так хотя бы есть какой-то азарт, а то с Графом всё всегда ясно. (Лоренцо замечает, что Генрих хмурый.) Что стряслось? Твоё лицо горче, чем кофе.
Генрих. Да Яши давно нет, хотя я знаю, где он: у милого Бенедикта. Ты, Виля, его эгоистом называешь, а он, меж тем, часто брата навещает вот и нам всем укор.
Вильгельм. Я это замечаю и ценю, но не значит, что на остальные его поступки и слова, которые противоречат морали, я не буду обращать внимания.
Лоренцо. Гера, ты просто сейчас беспокоишься из-за Яши, поэтому и осаждаешь Вилю, но слова твои истинны. Не бойся, все мы знаем Якопо: скоро придёт к нам, осознав свою ошибку.
Вильгельм. Я тоже так считаю, в его разуме не сомневаюсь.
Генрих. Да, прав Лори. Извини, Виль, что напал на тебя. Я боюсь, как бы прошлогодний случай не повторился
Вильгельм. Я тоже того боюсь, поэтому я и стараюсь изгнать из него беса: так могу его спасти.
Лоренцо. Не повторится! Бог не даст тому произойти: Он ангела вновь к нему пошлёт, если надо будет!
Генрих. Если в глазах Господа он не будет потерян, но я о нём всегда молюсь.
Вильгельм. Как и все мы. (Слышат, как кто-то вошёл в дом.) А вот и он идёт. (Входит Август.)
Август. Всех приветствую, родные, дорогие, милые мои!
Вильгельм. Август, ты?
Август. А что, мне не рады?
Генрих. Рады. Как день, милый?
Август. Чудесный был день!
Лоренцо. Рады, конечно, но сколько эпитетов! Виля, это что, и есть любовь? Если да, то мне такого многословного счастья не надо, увольте.
Август. Ты и так не из самых молчаливых, я тоже твою Любовь пока не готов слушать: мне уши и нервы жалко. (Служанке.) Кофе, пожалуйста. (Садится в своё кресло.)
Лоренцо. Весь сияет!
Вильгельм. Что там нового у тебя?
Август. Не знаю, с чего начать. Сегодня, когда я приехал к ней, она (Вошёл Якопо.) Привет, милый, извини, начал без тебя говорить; я просто так взволнован, что не заметил ещё твоего отсутствия, прости. (Не отвечая, Якопо подходит к Вильгельму и кладёт ему руку на плечо сзади кресла, а тот кладёт на его руку свою.)
Вильгельм. Ты как?
Якопо. Спасибо тебе, что спасаешь мою душу, о спасении которой часто я сам забываю.
Вильгельм. Не был бы я твоим братом, если б того не делал. (Якопо подходит к Августу.)
Якопо. Привет и тебе, мой милый. Слушай, накануне я не очень лестно отозвался о предмете твоего обожания и Любви, прости. Правильно сказал Лоренцо: твой выбор уважать нам должно. (Обнимает Августа.)
Август (обнимает Якопо). Вижу, у вас ни дня без приключений. Мой друг, я ведь влюблён: убил бы ты меня, я бы и тогда нашёл тебе оправдание. Тем более на братьев не обижаюсь. (Август и Якопо садятся, Августу приносят кофе, служанка подходит к Якопо.)
Служанка. Господин Якопо, вам тоже кофе?
Якопо. Да, спасибо. (Она уходит.)
Август. Про Любовь я расскажу. Сегодня пришёл к ней снова на работу, мы вместе пошли прогуляться, зашли в разные магазины. Я увидел её взор, который говорил о том, как сильно она хочет поразить меня своей красотой. Глупенькая! Неужели не понимает, что не могу я быть больше поражён? Но я решил купить всякого, обрадовать не тут-то было! Наотрез отказывается, обвиняет меня в том, что я хочу купить её Любовь деньгами. Говорит, что и так её Любовь моя, зачем так её оскорбляю? Мне дико было смешно, но я держусь, храню сначала серьёзный вид, а потом дошло до того, что я чуть ли не умолял её разрешить мне что-нибудь ей купить.
Лоренцо. И что, ей понравилось? (Якопо принесли кофе.)
Август. Она осталась довольна, но, когда она меня спрашивала, идёт ли ей то или это, я, кажется, врал, говоря, что одно нравилось больше другого: мне без разницы было, что одето на ней, ведь я не мог любить эту девушку сильней. Хотя я доволен тем, что она знает, как надо одеваться: как же я люблю длинные женские юбки что в голове и в сердце девушки, то на её теле; то показывает, кем она себя считает: порядочной девушкой или пунктиком в моём списке. Затем мы где-то сели поесть, она снова захотела показать, какая она гордая и самостоятельная, но мне было уже не до смеха. «Нет, если она и дальше будет бояться моих денег, нам не по пути» думал я. Но мог ли я допустить, чтобы нам было не по пути? Ведь в таком случае мне и с жизнью было бы не по пути. Мы молча поели, она насторожилась, я позволил ей в первый и в последний раз заплатить за себя: видимо, привыкла она так делать. Мы вышли, поехали к ней, сели у её дома, она медлила со своим уходом, ожидая, чтобы я наконец заговорил: не тут-то было, я молчал. «Что случилось? Что не так?» говорит она. Тебе разве непонятно? «Нет, милый, что же?» Если я говорю, что заплачу, не перечь. И, видимо, грубее получилось, чем я думал, так как она совсем поникла, но уходить не хотела, я решил смягчиться. Для меня деньги пустышка; если ты готова из-за этого ссориться, то это малодушие, а такого в тебе быть не может, я знаю, не может; ты для меня всё, всё моё твоё, между нами денег быть не может; с тобой я считаю не деньги, а твои улыбки, которые смог вызвать; не смотрю на цену платья, а на твою прелестную фигуру лишь смотрю в новом платье; а в ресторане не цифры в счёте мне важны, а количество огоньков в твоих глазах, которые сияют от вкусной еды. Понимаешь? «Понимаю» сказала кротко, прильнула к моему плечу, обхватила руку и головушку мне на плечо положила. Просидели так немало, а затем позвала меня к себе: видимо, придумала способ загладить свою вину.
Вильгельм. И как, загладила?
Август. Я отказался.
Все вместе. Что?
Август. Я отказался. Она, как я понял, расстроилась
Якопо. Интересно почему?
Август. Видимо, подумала, что я её так наказываю за сребролюбие, но нет, не из-за того. Я потому не пошёл, что не хотел лишать себя чистой, духовной Любви ради телесного удовольствия, хоть второе мне, я уверен, очень бы понравилось. Всё равно ведь это неизбежно, так зачем тогда торопиться?! Как только перейдём на уровень тела, неминуемо возникнет, хоть в малой доле, но пошлость, а это уже страсть, это уже земное. Значит, я чистое Небесное утрачу навсегда, смешав его с земным.
Якопо. Как будто Бенедикта голос слышу.
Лоренцо. Тебе тоже так кажется?
Август. Да, раньше его слова не воспринимал я так серьёзно теперь понял, о чём шла речь.
Генрих. Постой, милый, а поцелуй не считаешь ты смешением?
Август. Мой, нежный нет; животный, страстный да.
Лоренцо. Твои принципы новые очень интересны.
Август. Поймёшь, когда сам не захочешь смешивать эти чувства.
Вильгельм. А она не обиделась?
Август. Погрустит, но подумает, что я так сделал из-за денег, и заодно урок мой лучше выучит. Я ей потом объясню, когда она будет способна понять. И ещё кое-что скажу.
Вильгельм. Что-то ещё неожиданнее, чем конец твоего рассказа?
Август. Да. Я пригласил завтра её к нам.
Все хором. Что?!
Август. Вы не рады? Я подумал
Якопо. Не ври: влюблённые не думают. Конечно, рады, но это слишком внезапно.
Лоренцо. Надо приказать уборку сделать.
Генрих. Оля! (Входит Оля.) Завтра нужно сделать уборку всего дома. Сколько вам нужно будет времени и людей?
Оля. Господин Генрих, думаю, человек двадцать за восемь часов управятся.
Генрих. Хорошо, ты за старшую в уборке: собери людей, организуй, делай как хочешь. (Августу.) Во сколько, говоришь, нам её ждать?
Август. Где-то в пять.
Генрих. Оль, начните уборку в семь утра.
Оля. Поняла, сударь.
Генрих. Спасибо, милая. (Оля смутилась, поклонилась и быстро ушла. Все со значением переглянулись и посмотрели на Генриха.)
Лоренцо. Ты понял, что сказал?
Генрих. Что?
Лоренцо. Ты её милой назвал.
Генрих. Она девица бойкая, схватывает всё быстро; без раболепства, но и без дерзости говорит она со мной. А назвал так ну не заметил, само как-то вылетело. Думаете, она обиделась?
Вильгельм. Думаю, ей понравилось. Скажи, а ты бы смог полюбить служанку?
Генрих. Если она человек, то безусловно. (Про себя.) Что я говорю? Право, я к ней что-то чувствую?
Якопо (про себя). «Если она человек, то безусловно», а если бабочка ночная, но тоже человек?
Август. Предлагаю, прислуге чтобы не мешать, в город съездить.
Лоренцо. Часов на восемь?! Это куда так?
Август. В ресторан, бильярдную.
Вильгельм. То есть всё, что у нас есть, только общественное? Хорошо.
Август. Только я должен сначала сделать кое-что. (Резко уходит.)
Вильгельм. Куда это он?
Якопо. Его поведение нынче непредсказуемо: влюблён.
Лоренцо. Сейчас точно чем-то удивит.
Генрих. Посмотрим, что там такое. (Входит Август, держа в руке пять толстых тетрадок.) Что это у тебя?
Август. Я думаю, вы знаете что. (Подходит к камину, перелистывая их.) Пустые, пустые имена, ничего мне не говорящие, то не я, я теперь прозрел! (Швыряет одну за другой в огонь.)
Якопо. Гуся, это был твой донжуанский список?
Август. Именно он, теперь всё. В том не было смысла никогда, но увидел я это лишь теперь.
Вильгельм. Ты больше не Дон Жуан.
Август. Надеюсь, что нет. Ладно, давайте поедем, а то скоро утро.
Генрих. Хорошо. (Поэты допили кофе, оделись и ушли.)
Акт четвёртый
Сцена I
Братские Земли. Разговор слуг во время уборки.
Лиза. Ребятки, подойдите расскажу!
Сеня. Ну что там?
Лиза. Не думали, с чего вдруг господам уборка понадобилась?
Филя. Кстати, интересно.
Лиза. Слышала я их беседы мимолётом: как поняла, про девицу какую-то говорили.
Стёпа. А чего ж тут необычного? Господский флигель вон полон всяких девок бывает часто, чего ж не обсудить дела, так сказать, тамошние?
Лиза. Думаешь, ради какой-то девки господа прикажут уборку и пригласят её в господский дом?
Сеня. Тогда кто она?
Лиза. Я думаю, она женщина господина Августа. Заметили, что он в последнее время сам не свой? А значит, влюбился. (Входит Оля) Оля, слышала, что говорю? У господина нашего любовь, вот почему уборку решили приказать внезапно.
Оля. Как? Кого он любит? Кого он мог найти? Или ты про его девку говоришь? Нет, не могла какая-то девка влюбить в себя такого мужчину, как Генрих!
Лиза. Какой Генрих?! Мы говорим про господина Августа. Так ты не шутила, когда сказала, что нравится он тебе?
Оля. Нет, не шутила
Филя. Глупая! Ну и на что ты надеешься?
Стёпа. Да. Где ты, а где он?!
Лиза. Не трогайте её, не ваше дело!
Сеня. Да, ребят, давайте убирать дом продолжим, а то скоро господа приедут. (Молча продолжили убирать.)
Сцена II
Оля сидит в своей комнате.
Оля. Постоянно меня дразнят. А что, не девушка я, что ли? Нельзя ли мне любить? Будто если в господина влюблена, то мне деньги его нужны нет! Пусть себе их оставит, пусть хоть подавится ими, хотя не хочу, чтобы он давился; Вот я дура, а вдруг худое загадала, а оно возьмёт да и исполнится пусть я подавлюсь вместо него! Деньги ни при чём. Разве за деньги он купил свои локоны волнистые да лоб серьёзный, да брови чёрные, густые, а глаза янтарные где купил? Нет, то, быть может, ныне и за деньги сделать можно, но характер и повадки того ты никогда не купишь; не купишь, а значит, не отнимешь. Когда меня зовёт он, всегда хочу, чтоб подольше, подольше приказывал он мне своим волшебным голоском. А сегодня сказал он мне «милая»! Никогда не забуду, до сих пор то в моих ушах звучит. Но, наверное, сказал случайно Остальные господа тоже далеко не уроды, все хороши, и все, видно, люди добрые: никогда к нам с их стороны неуважения или грубости не было. Все хороши, но Генрих Ему что братья его, что слуги, что иные важные люди или совсем не важные во всех видит лишь человека, если он есть Надеюсь, во мне он усмотрел Но нет, слишком замечталась. Иногда (прости меня, моя мораль) завидую я тем девкам, что время с ним проводят, ведь как бы я хотела но нет: он же их не любит, а мне такого не надо, чтобы во мне видели лишь тело, даже если видеть будет он. Понимает меня лишь Ирочка одна, бедняжка: влюбилась в наглеца, не то что мой. Ой, назвала его уж я своим! Размечталась! Эх, Ирочка, ей как раз приходится ощущать себя лишь телом нужной. (Смотрит в окно.) Ой, уж едут господа! (Уходит по делам.)
Сцена III
Гостиная Братских Земель. Все поэты, кроме Августа.
Вильгельм. Сеня! (Входит Сеня.) Докладывай.
Сеня. Сэр, уборка выполнена, обед уже готов хороший, а слуги приводят себя в порядок после уборки.
Вильгельм. Хорошо, спасибо, иди пока. (Сеня уходит.) Нам тоже себя в порядок надо бы привести. (Все расходятся по покоям.)
Сцена IV
Август у двери в квартиру Юли. Звонит в дверь.
Юля (смотрится в зеркало, чтобы оценить результат). Входи, милый, открыто. (Август входит.) Как тебе платье?
Август. Платье на тебе довольно бледно смотрится, а может, лишь мне так кажется, но ты сама восхитительна. Ты, конечно, молодец, что решила принарядиться для этого, но оценить твои труды не в силах буду я.
Юля (в голове). Он очень меня любит, но такое говорит, на что я бы ещё недавно обиделась, ведь думала бы, что человеку я совсем безразлична; но тут другое; хорошо, что я начинаю его понимать. Его любовь пока глубже моей; думать и чувствовать, как он, пока я не могу, но он меня научит любить. (Вслух.) Хорошо, надеюсь, им понравится.
Август. Милая, это тебе. (Дарит ей цветы.) Если честно (В голове.) Нет, честности на сегодня и с платьем хватило она молодец, но не так ведь быстро. (Вслух.) Если честно, боялся подобрать неправильный букет, ведь не знал, что нравится тебе.
Юля. Всё мне нравится, милый, что от тебя. (Ставит в вазу.) Ну что, едем?
Август. Конечно. (Вместе выходят.)
Сцена V
Август и Юля входят в поместье.
Август. Как тебе?
Юля. Ну, когда мы свернули на отдельную дорогу специально для одного дома, я поняла, что ты не в какой-то квартирке живёшь.
Август. Я об этом не говорил, потому что ты бы снова заговорила про деньги и
Юля. Нет, больше никогда не буду: я же обещала (Она мило улыбнулась и поцеловала Августа в щёку.) Меня больше смущало, как ты вместе с братьями живёшь, а ещё и меня в гости приглашаешь думала, что будет тесновато. (Август слегка рассмеялся.) Ну не смейся надо мной. Откуда мне было знать?
Август. Не злись, а то ты становишься слишком милой. (Целует её в лоб.) Скоро они спустятся, давай пройдём в гостиную. (Идут в гостиную.)
Юля. Как ты думаешь, я им понравлюсь?
Август. Ну я боюсь, как бы не слишком, а то посеешь ещё смуту и разлад между нами: начнётся кровавая битва! (Начинает дурачиться, изображая драматические сцены.) Нет, она моя! Август, извини, но кровь твою за неё пролью я!
Юля. Ну что ж ты, в самом деле! (Толкает его и смеётся.)
Август. Извини: ты ещё в пальто, а я и забыл. Филя! (Входит Филя.) Прошу, возьми наши вещи. Как там ребята, долго ещё?
Филя (сняв с них верхнюю одежду). Сэр, господа уже идут. (К Юле.) Миледи. (Поклонился ей, потом Августу и ушёл.)
Юля. Так я теперь леди?
Август. Ты всегда ею была. (Юля посмотрела ласково и покраснела.) Ну наконец-то! (Входят забытые поэты.) Я тебе всех представлю. (Подводит её к Вильгельму.) Сие старший брат для всех нас, Вильгельмом зовётся. Если что-то тебя гложет, к нему ты обратись, советом не обидит никогда, всегда поможет он, чем может.
Вильгельм (жмёт протянутую ему руку). Очень рад.
Август (подводит к Генриху). Сей господин серьёзный Генрихом наречён. Хоть строг к другим, но ещё больше строг к себе; не обидит никого, уважает лишь того, кто докажет, что он Человек; а вообще, он очень мил, умён и интересен. Хоть серьёзен, кажется, всегда, но иногда весёлостью поразит он бесконечной. Вот каков!
Генрих. Перехвалил ты меня больно!
Август. Ещё и скромен.
Генрих (жмёт ей руку). Очень приятно. (Она смущается и лишь улыбается, как и с Вильгельмом.)
Август (подводит к Лоренцо). А сей мой братец вечно весел, зовётся он Лоренцо. Бесшабашен очень часто, с умом острым, но ленивым, в принципах, как и все мы, непоколебим; азартен часто, но сдерживается, когда надо; Генриху весёлость придаёт, а тот ему слегка серьёзность. Для всех нас он просто лучик света, хоть и сам бывает грустен, но очень редко.
Лоренцо. Я очарован. (Жмёт ей руку, а она как прежде.)
Август (подводит к Якопо). И, наконец, мой личный энциклопедист, соперник, друг и юморист. Он очень часто хаотичен, людей почти что презирает, но иных он очень отличает и вчуже чувство уважает Якопо, добрый мой приятель. (Все хохочут, кроме смущённой Юли.) Ладно, ладно. Ценю его всегда, его споры очень часто занимали скучный мой досуг, когда бесцельно прожигал я свои годы. Неприязнь ко многим делает его любовь к людям тем немногим чрезмерно сильной, и привязанность его для людей достойных бесконечна.