Фири Макфолен
Помни меня
Mhairi McFarlane
DONTT YOU FORGET ABOUT ME
© Mhairi McFarlane 2019
© Фрадкина Е., перевод на русский язык, 2023
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023
Художественное оформление Екатерины Петровой
* * *
Моей племяннице Сильви,
маленькому супергерою
Любовь необыкновенная так реальна в темноте.
Подумай о том нежном, что было между нами.
«Simple Minds»[1]
Тогда
Школа Тэптон, Шеффилд, 2005
«Ты меня любила так какое же ты имела право оставить меня?.. Когда бедствия, унижения и смерть все, что могут послать Бог или дьявол, ничто не в силах было разлучить нас, ты сделала это сама по доброй воле. Не я разбил твое сердце его разбила ты; и, разбив его, разбила и мое»[2].
Мой самый неотесанный одноклассник, Дэвид Марсден, поднял глаза и вытер подбородок о рукав. Он прочел отрывок из готического романа Эмили Бронте с такой же интонацией, как читал бы меню в пиццерии. Если ты тинейджер мужского пола, тон непременно должен быть бесстрастным. Иначе другие тинейджеры мужского пола будут называть тебя слабаком.
Воздух в классе спертый и липкий, как всегда в преддверии летней жары. Уже в середине дня кажется, что одежда на тебе грязная. В нашем приземистом здании шестидесятых окна наполовину открыты. Вентиляция бедняков! Со школьной площадки доносятся веселые крики.
Спасибо, Дэвид, сказала миссис Пембертон, когда он закрыл свою книжку в мягкой обложке. Как вы полагаете, что имел в виду Хитклиф в этом отрывке?
Он хамит, потому что ему ничего не светит, ответил Ричард Харди, и мы заржали. Но не только потому, что благодаря его высказыванию откладывалась академическая дискуссия. Ведь эту шутку отпустил сам Ричард Харди! Слышалось невнятное бормотание, но никто так и не ответил на заданный вопрос. До выпускных экзаменов оставалось шесть недель, и в общем настрое преобладали радостное волнение от грядущей свободы и паника от ожидавшей расплаты. Персонажи этого романа с их переживаниями начинали действовать нам на нервы. Нам бы их заботы!
«Так какое же ты имела право оставить меня» от этого слегка бросает в дрожь, не так ли? вымолвила я. Судя по всему, никто больше не собирался нарушить затянувшееся молчание. Миссис Пембертон может рассердиться, если будет продолжаться в том же духе, и увеличит домашнее задание. По-моему, мысль, что Кэти должна была остаться с ним, а иначе заслуживает того, чтобы быть несчастной несколько бэ
Интересно. Так ты считаешь, что Хитклиф не прав, утверждая, что, отказавшись от своих чувств, она погубила жизнь обоих?
Вообще-то я делаю паузу, собираясь с мыслями, тут дело в том, что ее любовь к Хитклифу как скалы. Она постоянна, но не доставляет Кэти удовольствия. Я произношу это скороговоркой из-за неминуемого веселья, которое вызовет слово «удовольствие». Ведь эта любовь вряд ли принесет много радости? Главное обязательство Кэти перед ним.
Может быть, тогда их взаимная любовь не традиционно романтична, а глубока и стихийна?
Она, конечно, мысленная, произносит мужской голос. Я бросаю взгляд в ту сторону, и Ричард Харди мне подмигивает. Мой пульс учащается.
У нашей учительницы досадная манера принимать меня всерьез и заставлять по-настоящему думать. Однажды она задержала меня после урока и сказала: «Ты принижаешь свой интеллект, чтобы вырасти в глазах одноклассников. За стенами этой классной комнаты широкий мир, Джорджина Хорспул, и оценки на экзаменах для тебя важнее, чем их смех. Хорошенькие личики тоже стареют, знаешь ли».
Я пришла в ярость такую ярость вызывают люди, которые абсолютно справедливо обвиняют тебя в чем-то. (Правда, мне было очень приятно услышать слова «хорошенькое личико». Я не считала себя хорошенькой. А состарюсь я еще через сто лет.)
Шепот прошел по классу, и всем явно было наплевать на «Грозовой перевал».
Миссис Пембертон, почувствовав, что внимание класса может отвлечься от Бронте, бросила свою гранату:
Я решила, что вам нужно поменяться местами. Думаю, что, сидя за одной партой с друзьями, вы вряд ли способны сосредоточиться.
Она начала переходить от парты к парте, пересаживая некоторых, что вызвало ворчание. Я была уверена, что смогу отвертеться.
Джоанна, можешь остаться на своем месте. А ты, Джорджина, пересядешь вперед.
Что? Зачем?
Весь первый ряд занимали паиньки. Как это несправедливо!
За парты рассаживались в соответствии с неписаными, но строгими правилами. Зубрилы и чудаки сидели в первом ряду. Середнячки, которые работают ради хороших оценок как я и Джо, в среднем ряду. На задних партах располагались крутые: такие как Ричард Харди, Александра Кейстер, Дэниел Хортон и Кейти Рид. Ходили слухи, что Ричард и Александра, типа, встречаются. А вроде бы и нет потому что крутые.
Давай же, пересаживайся.
О, мисс!
Я поднялась с тяжелым вздохом и принялась очень медленно складывать в сумку тетради и ручки, чтобы подчеркнуть свое нежелание подчиниться.
Ну вот. Я уверена, что Лукас будет тебе рад, сказала миссис Пембертон, указывая на мое новое место. Ни к чему было произносить эту фразу, которая вызвала смешки.
Лукас Маккарти. Неизвестный, который был замкнутым, как все будущие убийцы. Не отверженный, но и не из тех, кого я бы выбрала сама.
Он худой, с острым подбородком, и это придает ему какой-то голодный вид. Лукас ирландец, о чем свидетельствуют черные как смоль волосы и бледная кожа. Некоторые шутники называли его Джерри Адамс[3], но только не в лицо. Потому что его старший брат из тех, с кем шутки плохи.
Лукас с опаской смотрел на меня темными серьезными глазами. Я ощутила его настороженность: унижу ли я его своим презрением при всех? Будет ли это мучительно? Нужно ли держать оборону?
Заметив его тревожный взгляд, я вдруг увидела себя со стороны. Значит, я похожа на того, кого стоит опасаться.
Прости, что обстоятельства вынуждают меня навязываться тебе, сказала я, усаживаясь за парту. И почувствовала, что напряжение чуть уменьшилось. (Мне нравится использовать в речи высокий стиль, но только в ироническом смысле. Иначе подумают, что я выпендриваюсь. Именно так считает миссис Пембертон.)
Вот вопрос, над которым вы будете работать вместе до конца урока, а в пятницу мы обсудим результаты ваших совместных трудов. «Грозовой перевал» это книга про любовь? И если так, то про какую именно? Решите сами, кто будет вести записи, сказала миссис Пембертон.
Мы с Лукасом обменялись неуверенными улыбками.
Ты мыслитель, так что я лучше буду писцом, предложил Лукас, небрежным почерком написав тему на листе линованной бумаги формата А4.
Мыслитель? Спасибо.
Я снова улыбнулась, на этот раз ободряюще. И увидела, что лицо Лукаса просветлело. Я рылась в памяти, пытаясь отыскать какую-нибудь информацию о нем. Он появился у нас только в шестом классе и поэтому был где-то на заднем плане.
Лукас всегда носил темные майки с наполовину выцветшими картинками, брюки, заметно обтрепавшиеся от стирок, и три красные с синим веревочки в качестве браслетов. Помнится, некоторые мальчики прозвали его за это «цыган». (Но не в лицо, потому что с его старшим братом шутки плохи.) В школьной комнате отдыха он часто сидел в одиночестве, читая какой-нибудь журнал о музыке, пристроив ногу в ботинке «Доктор Мартинс» на колене.
Я согласен с тобой насчет Хитклифа. Он скорее оборотень, нежели человек, да? сказал Лукас.
Я вдруг осознала, что, проведя с Лукасом два года в одном здании, в одной классной комнате, ни разу не обмолвилась с ним словом. Он говорил тихо, и в голосе слышалась ирландская напевность. Мне казалось, что у него должен быть акцент. Раньше я не обращала на Лукаса никакого внимания.
Да! Он как большая злая собака.
Лукас улыбнулся мне и принялся записывать.
Вообще-то, меня раздражает, что Кэти должна брать всю вину на себя, сказала я. Она принимает неверное решение, а следующим поколениям приходится разгребать все это дерьмо.
Наверное, если бы она приняла правильное решение, то не было бы сюжета?
Я смеюсь:
Верно. Тогда было бы просто: «Познакомьтесь с Хитклифами». Погоди-ка, если Хитклиф фамилия, то как же его зовут?
Думаю, у него только имя. Как у Морисси[4].
А может быть, он Хитклиф Хитклиф.
Неудивительно, что он такой сердитый.
Я снова рассмеялась. Теперь понятно: Лукас молчаливый вовсе не потому, что тупой. Просто он наблюдает и слушает. Он похож на простую деревянную шкатулку: если ее открыть, то внутри обнаружишь сокровища.
Правда, это не ее решение запинаясь, произнес Лукас, все еще зондируя почву между нами. Я имею в виду, что виноваты деньги, и классовые различия, и все такое, а не она. Она считает, что слишком хороша для него но ведь это Линтоны внушают ей эту мысль. Все меняется после несчастного случая с собакой. Может быть, вообще во всем виновата собака.
Он грыз шариковую ручку и сдержанно мне улыбался. Что-то изменилось нет, изменилось все. Я еще не знала, что маленькие мгновения могут быть невероятно большими.
Да. Значит, эта история о том, как любовь разрушает мне хотелось произвести впечатление, неблагоприятная среда.
А разве она разрушена? Кэти все еще преследует Хитклифа в облике призрака годы спустя. Я бы сказал, что любовь продолжается, изменив форму.
Но это извращенная, горькая, безнадежная любовь, полная гнева и чувства вины. Он больше не может дотронуться до нее, сказала я.
Да.
Похоже на моих родителей.
Мои шутки обычно имели успех, но я никогда еще так не ликовала, когда кто-то заходился от смеха. Помнится, я заметила, какие белые зубы у Лукаса. Он никогда не раскрывал рта, так что мне не доводилось их видеть прежде.
Вот как это началось. Нет, по-настоящему это началось с четырех слов, спустя три урока.
Они были написаны на линованном листе формата А4, в самом конце совместного эссе о «роли сверхъестественного». Мы передавали блокнот друг другу и писали, стараясь произвести впечатление.
Я на секунду смутилась, увидев эту рискованную фразу, затем теплая волна прихлынула к шее.
Я люблю твой смех. Х
Эта неожиданная сноска была написана синей шариковой ручкой. Она была в самом низу, так что я чуть не пропустила ее. Почему он не послал мне эсэмэску? (Мы обменялись номерами телефонов на случай, если возникнут срочные вопросы насчет Эмили Бронте.) Но я знала почему. Слова на бумаге очевидны, а эсэмэску можно отрицать в случае необходимости.
Итак, она была взаимной, эта внезапная одержимость Лукасом Маккарти. Никогда прежде со мной такого не случалось. Тем более с парнем, чья кожа была цвета морской раковины.
Если прежде я вообще не замечала Лукаса, то теперь была постоянно сосредоточена на нем. У меня развилось звериное чутье: я могла в любое время сказать, в каком углу комнаты отдыха находится Лукас, ни разу не взглянув в его сторону.
В конце концов я написала внизу дрожащей рукой:
Я тоже люблю твой. Х
В конце следующего урока я придвинула блокнот Лукасу. Мы посмотрели в глаза друг другу, затем с виноватым видом отвели взгляд. Когда блокнот вернулся ко мне, эта страница исчезла.
Раньше я гадала: как узнать, что ты влюбилась? Ведь со мной никогда этого не случалось. А сейчас любовь узнаешь сразу.
Мы находили любые предлоги, чтобы встречаться после уроков. А если была хорошая погода, мы встречались в Ботаническом саду.
Мы ходили на свидания, но на траве были разбросаны учебники в качестве фигового листка. Мне хотелось расцеловать миссис Пембертон.
Сначала мы без умолку говорили, жадно поглощая информацию. Его жизнь в Дублине, наши семьи, планы на будущее, любимая музыка, фильмы, книги. Этот серьезный, немногословный ирландский мальчик с темными волосами был полон сюрпризов. Он ничего не выставлял напоказ ни превосходное чувство юмора, ни привлекательную внешность (которая бросалась в глаза, стоило ему выпрямиться), ни острый ум. Он был сдержанным. Я же, наоборот, была несдержанной.
Когда я говорила, он впивался в меня глазами. Он был настолько сосредоточен на мне, что я взглянула на себя другими глазами. Значит, я достойна и мне не нужно так стараться.
Когда мы встретились в третий раз, примерно через пять дней, Лукас наклонился и что-то прошептал мне на ухо насчет компании, расположившейся поблизости. Меня начало трясти. Лукас схитрил: не было никакой необходимости наклоняться. Я чувствовала, что между нами что-то происходит.
Осторожно поправив пряди, выбившиеся из моего «конского хвоста», Лукас спросил:
У тебя настоящие волосы?
Мы зашлись от истерического смеха.
Настоящий ли это цвет! Натуральный цвет вот что я имел в виду. О господи
Я вытерла слезы.
Да, этот парик моего натурального цвета. Я прошу своего мастера делать парики того же цвета, что мои волосы.
Обессилев от смеха, Лукас сказал:
Они красивые.
Мы пристально посмотрели друг на друга и вот уже мы целуемся.
После этого мы начали встречаться под предлогом занятий каждый день. Этот поцелуй сломал барьер, и с каждым разом мы проявляли наши чувства более бурно. Мы шепотом обменивались секретами, страхами и желаниями, и рискованные интимные признания множились. Он придумал для меня уменьшительное имя. Раньше так на меня никто не смотрел.
До того как я встретила Лукаса, мне не нравилась моя фигура: недостаточно худая, слишком большой бюст, толстые бедра. Обнимаясь с Лукасом, я научилась любить свое тело. Хотя мы были полностью одеты, я не могла не заметить, как сильно действую на него. Его сердце сильно билось, дыхание становилось учащенным. Я прижималась к нему, чтобы почувствовать бугорок в его джинсах. И думала: это из-за меня. При мысли о каком-нибудь укромном месте, где мы могли бы побыть вдвоем, я задыхалась от волнения.
Мы держали все в секрете. Не знаю почему ведь мы об этом не договаривались. Просто молчали, и все.
В школе все еще существовало нелепое предубеждение насчет того, что кто-то с кем-то встречается. Я не смогла бы выдержать улюлюканье и аплодисменты в коридорах, когда тебя подталкивают локтем, и ухмыляются, и спрашивают, чем же вы таким занимались, что мы оба краснеем. Причем я знала, что меня будут дразнить больше, чем Лукаса. Меня любили, а Лукаса нет. Мальчишки бы подтрунивали, а девочки тянули: «Ну-у?»
Гораздо легче было подождать. Ведь неволя, школа и ее жестокие правила скоро закончатся.
Если строго придерживаться фактов, то первый представитель мужского пола, увидевший мой прикид для выпускного бала, был поражен, и у него отвисла челюсть. К сожалению, ему было восемь лет, и это был маленький засранец.
Когда я вышла из дома в ранний благоуханный вечер, разодетая в пух и прах, соседский мальчишка стучал дверным молотком, чтобы его впустили в дом. Точнее, он стучал по молотку палочкой от эскимо, которое сгрыз. Его физиономия была вымазана малиновым мороженым.
Почему у тебя такое яркое лицо? осведомился он.
Это замечание можно было отнести к моему радужному настроению, но он имел в виду макияж.
Отвяжись, Уиллард! весело ответила я. На себя посмотри.
Мне видны твои титьки! добавил он и влетел в дом, прежде чем я успела угостить его подзатыльником.
Я оправила платье, сожалея о том, что Уиллард (хотя он в своей заношенной толстовке «Элмо» и сам не сошел с фотографии в «Вог») вообще-то прав. На мне было темно-красное платье со слишком глубоким декольте, и груди гордо выставлялись напоказ. Готовясь к выходу, я пребывала в волнении. Дело в том, что я впервые в жизни надела нижнее белье, зная, что снимать его буду не я. От этой мысли у меня кружилась голова.