Отдохнув после обеда, Розалинда часто открывает шторы спальни, чтобы увидеть, как высокая фигура Уиллоуби исчезает за деревьями на границе лужайки. Кристабель вприпрыжку бежит рядом, сжимая в руке деревянный меч. Бетти говорит, что они спускаются на пляж и Уиллоуби учит племянницу ловить крабов. Она гадает, кто это разрешил. Она гадает, чем занимается нанятая ею французская гувернантка.
Она чувствует, что у жизни Уиллоуби нет границ. Она так заманчиво свободна в противовес ее собственной, так искусно беззаботна. Жизнь Розалинды, сперва с матерью-вдовой и теперь с Джаспером, кажется бесконечной чередой воскресений: все строго по часам и строго регламентировано, бесконечные дни скучных обедов и хороших манер. Как волнующе узнать, что эта отчетность вещей ножей для рыбы, скатертей, тем для разговоров настолько же произвольна, как и решение назвать один из дней недели воскресеньем и относиться к нему по-особенному. Если воскресенье воскресенье только оттого, что мы зовем его воскресеньем, почему бы не звать его пятницей?
Однажды утром она сталкивается в Дубовом зале с Уиллоуби. Он идет на улицу, она блуждает по дому. Он кивает на список у нее в руке.
Что-то важное, миссис Сигрейв?
Розалинда опускает на список глаза.
О. Ерунда.
Уиллоуби хмурит брови.
Это список покупок? Я сегодня еду в Лондон.
Нет, это список магазинов, которые я хотела бы посетить. Когда поеду в Лондон.
Он берет список из ее руки.
Вам нужно что-то из этих магазинов?
Не узнаю, пока не окажусь там. Я не знаю, что у них есть, потому что лишь читала о них. В журналах. Это новые магазины, и я хочу посмотреть, что они продают. Тогда выберу. Возможно, шляпу. Или браслет. Что-то уникальное. У меня очень специфический вкус.
Эти девять предложений самая длинная реплика из тех, что она говорила ему.
Это точно. Он кидает взгляд на список, возвращает его и покидает дом с прощальным взмахом руки.
Два дня спустя Бетти приносит Розалинде посылку.
Пришла вам со второй почтой, мэм.
Внутри Розалинда находит обвязанную лентой подарочную коробку из шляпного магазина, что был наверху ее списка. В ней иллюстрированный цветной каталог с описанием всех продаваемых ими видов шляп вместе с запиской размашистым почерком: «Миссис Сигрейв и ее Очень Специфическому Вкусу. У.». Она мурлычет в ее руках.
Розалинда бродит по галерее, бездумно касаясь горла, следя за пыльными колоннами света, что падают сквозь высокие окна в зал, где тикают напольные часы. В будуаре она вырезает картинки из журналов, пускает их в полет к полу. Она листает свой каталог, по кругу и снова. Каталог. Записка. Каталог. Записка. Ее круг подходит к концу.
Это превращается в привычку. Перед отъездом в Лондон Уиллоуби навещает Розалинду и спрашивает, не нужно ли ему зайти в один из ее магазинов.
Уиллоуби умелец в искусстве оказывать женщинам внимание, но это развлечение ему нравится в основном из-за точности заявок Розалинды «Цветочный аромат от солидного французского дома, но не туалетную воду; либо парфюмированную, либо ничего», очень неожиданных для застенчивой молодой жены брата.
Нравятся ему и церемониальные возвращения в Чилкомб: он вносит гору коробок и смотрит, как Розалинда изучает их содержимое, внимательно и собранно, будто ювелир. Ее принятие или отказ окончательны и бесповоротны. Только тогда она принимает решения, не обращаясь к Джасперу, и он находит это завораживающим.
Иногда он сам выбирает что-нибудь, примеряя свой вкус к ее. Он говорит, что сделал это по совету менеджера магазина, и ждет ее реакции. Его веселит, что его выбор всегда отвергают Уиллоуби подозревает, что предложи он эти вещи в подарок, она бы уверяла его в своей приязни.
Единственное его тайное приобретение новый женский аромат «Мицуко» от «Герлен» проходит досмотр. Она роняет каплю на запястье, принюхивается, затем морщит нос.
Ужасно тяжелый. Но, когда он готовится закупорить элегантную квадратную бутылку пробкой в форме стеклянного сердца, она забирает ее. Нет, оставлю. Нельзя сказать, что он вульгарный.
Когда он уходит, то видит, что она полностью поглощена ароматом, нанесенным на ее запястье.
Эти мгновения время от времени всплывают в его голове. Ее радость от прибытия покупок, ее восторг от распаковки. Сиреневые вены на ее запястьях. Тени под ее глазами. Как она смотрела, не отрываясь. Будто на что-то большее, чем содержимое подарочных коробок: она словно видела в миниатюре весь мир; глаз ботаника, приложенный к микроскопу.
* * *
Однажды Уиллоуби сталкивается на галерее с Кристабель, когда несет стопку коробок ее мачехе.
Кристабель взмахивает своим деревянным мечом и говорит:
Остановись, незнакомец. Я жду брата. Он там?
Боюсь, нет, отвечает Уиллоуби. Палаш, кстати, держат двумя руками.
Скоро он прибудет. Моди рассказала мне, что делают жены.
Милая девочка, не слушай глупой болтовни горничной.
Моди не глупая. Почему ты не заведешь жену?
Не смог пока найти незанятой. Кроме того, непростая это работа. И дорогая. Предпочитаю тратить свои деньги на авто.
Когда у меня будет авто?
Когда перестанешь хмуриться на своего любимого дядю. Отправимся кататься завтра, как насчет этого? Можешь взять с собой эту французскую гувернантку. Мне нравится ее компания.
Ее я взять не могу.
Отчего же?
Новая мать уволила гувернантку.
Quel dommage[5].
Моди говорит, новой матери не нравятся те, кто милее ее.
Моди совсем не глупая, вот как? И что это за яростная гримаса?
Я не милая. Но новой матери я все равно не нравлюсь. Но мне на это плевать.
Вот и правильно. Милые девушки зачастую поразительно скучны. Запомни, обе ладони на рукояти. Вес на задней ноге. Так-то лучше.
Призывы
Март 1920
Веймут полон песка. Зябкий восточный ветер дует по широко раскинувшейся бухте, разносит белые барашки по волнам и раздувает мелкий песок с пляжа, налетающий на отели береговой линии, позаброшенные после нескольких лет уменьшившегося в военное время спроса. Ряд пустых лиц, щурящихся на крейсерно-серое море. Джасперу город кажется заброшенным, как последний форпост.
Он прогуливается по набережной, широкой дорожке, изгибающейся вдоль пляжа. В прошлом веке по ней совершали променады члены королевской семьи, но сейчас здесь только раненые анзаки солдаты из Австралии и Новой Зеландии, расквартированные в Дорсете на лечение, которых катят в укрытых пледами инвалидных колясках с аккуратно подколотыми пустыми рукавами и подогнутыми штанинами. Джасперу кажется жестокой насмешкой судьбы, что эти храбрецы, привыкшие к лазурным морям Южного океана, оказались на невзрачном Южном побережье Англии, подле самого вялого океанского рукопожатия.
Немногие туристы раннего сезона, затесавшиеся среди оставшихся анзаков, цепляются в этот ветреный день за шляпы, а внизу, на пляже, бродят дети с порозовевшими от холода руками и ногами. Пара старомодных купальных машин стоят пустые у кромки воды. Знак «Скоро вернусь» прислонен к полосатой палатке с кукольным шоу о Панче и Джуди.
На дальней оконечности набережной терраса с гостевыми домами из красного кирпича примыкает к городской гавани. Над крышами видны корабельные мачты, будто ряд распятий. У двери предпоследнего здания стоит деревянная доска, сообщающая, что это обиталище «МАДАМ КАМИЛЛЫ, ТАИНСТВЕННОЙ ЯСНОВИДЯЩЕЙ советницы КОРОЛЕЙ И КОРОЛЕВ, ГАДАЛКИ ОНА ВИДИТ ВСЕ! ОНА ЗНАЕТ ВСЕ!» Ниже мелом изображен один глаз.
Отряхивая бороду от песка, Джаспер стучит в дверь. Юный мальчик впускает его и указывает на темную лестницу. У мадам Камиллы узкая комната на первом этаже. Что-то красное и газовое накрывает обычную лампу, укутывая помещение красноватым, потусторонним сиянием. Мадам Камилла, возложив ладони на стеклянный шар, сидит за обитым сукном карточным столом у окна, выходящего на гавань. Джаспер предполагает, что это, должно быть, хрустальный шар, но с таким же успехом это может быть и выловленный из гавани корабельный буй.
Он садится напротив нее и кладет три монеты на стол. Взгляд мадам Камиллы прыгает к нему быстро, как язык у ящерицы. У нее узкое лицо, неопрятные волосы укрыты шарфом с бахромой.
Ты пришел за кем-то, кого потерял, говорит она с незнакомым акцентом. Возможно, ирландский. Или притворно-ирландский.
Джаспер вздрагивает от бесцеремонности ее обращения.
Да. Моя жена. Моя первая жена, Аннабель. Я услышал от одной из своих служанок, что вы связывались с ее покойным супругом, и
Аннабель. Сильная женщина. Сильные не всегда хотят, чтобы с ними связывались. С трудом сами готовы принять это, понимаешь ли. Мадам Камилла гладит стеклянный шар.
Понимаю. Он не уверен в этом.
У тебя есть вещь, что еще помнит ее прикосновение? Что-то, что она всегда держала при себе?
Я, думает он. Я все еще помню ее прикосновение. Он хмурится, затем лезет в карман, за бухгалтерской книжечкой Аннабель, где каждая страница заполнена мелким санскритом карандашных цифр. Мадам Камилла берет записную книжку, закрывает глаза, глубоко вдыхает через нос. Снаружи колесный пароход медно гудит, отправляясь в море.
Я слышу голоса, говорит мадам Камилла.
Джаспер шепчет:
Она здесь? Могу я поговорить с ней? Я хотел объяснить про Розалинду. Чувство долга вынудило
Боевая леди.
Она сердится на меня?
Мадам Камилла хмурится.
Она сбита с толку. Все ищет что-то. Она не теряла ничего дорогого ей? Драгоценности? Ключи?
Ничего не приходит в голову.
Может быть что-то совершенно неожиданное незакрытое окно, это их ужасно беспокоит.
Я всегда слежу, чтобы окна были закрыты. Теперь я могу с ней поговорить?
Она зовет, бедняжка.
Бога ради, почему вы просто не можете сказать ей, что я пришел? Или хотя бы доказать мне, что эта женщина действительно моя Аннабель.
Мадам Камилла приоткрывает глаза.
Я не занимаюсь доказательствами, мистер. Выдаю то, что они дают мне.
Просто смешно! Джаспер выдыхает, брызгая сквозь усы слюной.
Ее глаза теперь нацелены на него, крошечные, умные как у лисы.
Тогда, наверное, это все.
И это я получаю за свои деньги? говорит Джаспер, замечая вдруг, что деньги, которые он положил на стол, оттуда уже исчезли.
По заказу это не работает, отвечает она до бешенства безразлично.
Из коридора раздается низкий мужской кашель.
Джаспер встает и в бешенстве выбегает из комнаты мимо пустившего его мальчика, к которому присоединился крупный мужчина с огромными руками в жилете и подтяжках, слетает по лестнице, врывается в дневной свет, и внезапный удар ослепительной приморской жизни вызывает дурноту: австралийцы без конечностей, нестройный рев органа в саду, назальные крики дерущегося с женой мистера Панча. Тыщ, тыщ, тыщ. Вот как это делается.
Джаспер спешит по набережной. Его лицо раз за разом искажает что-то вроде агонии. Как глупо было поверить, что он сможет поговорить с Аннабель. Абсолютно идиотская идея отправиться к этой мошеннице-цыганке. Он находит платок. Громко сморкается. Падает на деревянную лавку. Смотрит на залив.
Его до глубины души тошнит от Дорсета. Каждое утро, читая газету, он разыскивает объявления о продаже земли в Камберленде, на севере Англии, где они с Аннабель провели медовый месяц. С Розалиндой он в медовый месяц не отправился. Не видел в этом смысла.
В Камберленде, куда ни глянь, везде наткнешься взглядом на монументальный пейзаж того рода, что заставляет удариться в религию или рисование акварелью. Но Джаспер застрял на крошащемся нижнем крае Англии, с бесконечными претензиями недовольных арендаторов и слуг, которые хотят от него все больше, тогда как дать он может только меньше. Он думает о бухгалтерской книжке в кармане, где аккуратные цифры Аннабель переходят в его собственные хаотичные каракули, размеченные знаками вопроса.
Растущие налоги вынудили его продать две фермы под аренду, и за последнюю он цепляется только из обещания оставить аренду по довоенным ценам. Собственная семья скорее мешает, чем помогает. У Розалинды до слез в глазах дорогой вкус, и хоть она и должна унаследовать приличную сумму со смертью матери, вышеупомянутая мать отказывается откинуть ноги. Уиллоуби же прожигает собственное содержание с ужасающей скоростью. Каждый раз, когда мистер Билл Брюэр, его новый земельный агент, показывает расходные книги, Джаспер видит впервые в жизни дыры, долги, вакансии. Только на прошлой неделе его последний оставшийся садовник ушел работать в отель в Торки.
Из изначальных слуг Джаспера остались лишь немногие. Едва ли пригоршня вернулась с войны, а из них большинство что-то оставили на поле боя если не ногу или руку, так то, что контролирует эмоции. Джасперу знакомо пугливое выражение в их глазах как у лошади после грозы: логика тут была бесполезна. Они придут в себя или со временем, или никогда.
В попытке подвести баланс он продал несколько семейных портретов. Он почувствовал укол грусти, когда выносили двоюродную бабушку Сильвию, но затем это чувство затихло, будто ее серьезное лицо следило за ним из окна удаляющегося поезда. Пока портреты висели в Чилкомбе, они были частичкой утешительного постоянства, но, обретя цену, будто потеряли что-то. Поезд с двоюродной бабушкой Сильвией скрылся за поворотом, дым из его трубы поднялся в небо и смешался с облаками.
Джаспер снова сморкается траурный рев горна. Море такое же серое, ветер все еще холодный. Где-то у крошащейся береговой линии стоит его дом. Древний дом с женой, которую он не любит, ребенком, которого не знает, как любить, и пустым местом там, где была его любовь.
Иногда, просыпаясь среди ночи, Кристабель кричит: «Я тут!», будто отвечая на вопрос о том, где прячется, но никто в доме не спрашивал, никто в доме ее не звал. Из своей спаленки на другом конце подкрышья Моди слышит, как Кристабель кричит раз, два, бормочет, а потом ничего, только тишина детей, спрятанных высоко на темном чердаке, слушающих, ждущих.
Каждое утро после завтрака Розалинда идет к своему письменному столу сочинять очаровательные пригласительные письма в надежде начать жизнь, которую представляла, принося брачные клятвы. Каждое посланное сообщение она представляет отважным почтовым голубем, перелетающим великую стену Хребта. В каждом письме есть завлекательное упоминание брата Джаспера Уиллоуби героя войны! и, складывая его в конверт, она испытывает странное удовольствие, будто бы она запечатывает Уиллоуби в свои будущие планы. Приезжайте! Пишет она. Обязательно!
Но ответы на свои призывы она получает редко.
Однажды вечером за ужином она говорит:
Джаспер, возможно, нам стоит задуматься о лондонском доме на время Сезона?
Я остаюсь в клубе, если мне нужно заночевать, отвечает он.
Но что мы будем делать, когда твоя дочь выйдет в свет? Тогда он пригодится.
Джаспер кашляет.
Это случится не скоро. Он отодвигает стул и покидает комнату.
Оставшись в одиночестве за длинным столом, Розалинда чувствует поспешное приближение слуг и с готовностью надевает улыбку.
Все в порядке, мэм?
В идеальном. Спасибо.
Позднее, лежа в своей новой ванне, Розалинда спрашивает Бетти:
Ребенок, дочка Джаспера, сколько ей?
Веснушчатое лицо Бетти появляется в дверях.
Только исполнилось четыре, мэм. Ее день рожденья был на прошлой неделе, если точно.
Она растет нормально, ты не знаешь?
Кажется, да, мэм. Говорят, она сообразительная девочка. Уже выучилась писать. Она ужасно забавная, Кристабель. На днях
Не могла бы ты принести полотенце, Бетти?
Сию минуту, мэм.
Розалинда мягко плещется, наслаждаясь своей новой ванной, пока Бетти не возвращается с полотенцем, а затем поднимает себя из плена воды, возвращаясь к земной тяжести.