Тревожная картина, правда?
Изумрудные оттенки. Голубовато-белое небо. Верхушки деревьев вдали. Лицо у мужчины грубое, опаленное. Женщина парит почти горизонтально, раскинув руки, точно распятая, губы ее поджаты.
Пожалуй, согласился я, но красивая.
Мне всегда казалось, что больше всего она нравится тем, кого не пугает сверхъестественное. Тем, кому хватает смелости вырваться из обыденной жизни. Он улыбнулся про себя. Понимаешь, что я имею в виду?
Не совсем.
Он повернулся ко мне:
Это любимая картина Леона Беллоу по крайней мере, он так говорит. Знаешь ее?
Нет.
Это Шагал. Прогулка.
А.
Ты не знаешь Шагала?
Там, откуда я приехал, искусству не придают большого значения.
И где же это? В Антарктиде?
В Боро-Парке.
Он снова отпил большой глоток.
Шагала стоит знать. Теперь ты будешь видеть его часто.
Это еще почему?
Он есть у всех.
У нас нет.
Скажи, он прищурился, откуда ты знаешь Софию?
Я ее не знаю.
Однако ж она разрешила тебе послушать свою Аппассионату.
Да я сам пришел. И добавил, помолчав: А как ты узнал, что она играла?
Слышал отрывки, пояснил он. Из коридора.
Так вы друзья?
Мы с ней давно знакомы. Он сделал глоток и равнодушно посмотрел на меня, ожидая ответа.
Пойдем вниз? наконец нашелся я. Мне не терпелось уйти от него, и я поднялся с банкетки.
Мы не спеша прошли по коридору, спустились на первый этаж и смешались с толпой. Мне опять стало жарко, по спине потек пот.
Мой спутник оглядел гостей, которых за время моего отсутствия заметно прибавилось.
А Оливера ты близко знаешь?
Я бы сказал, мы просто знакомы. Меня сюда привезли.
Кто?
Я поискал глазами Ноаха, но не нашел.
Вон тот парень, я указал на стоящего у стены Амира, который обнимался с Лили.
Амир?
И Ребекка с Ноахом, добавил я, чтобы произвести на незнакомца впечатление.
Харрисом?
Он мой сосед. Я протянул руку: Арье Иден.
Какое библейское имя. А английское у тебя есть?
Я им не пользуюсь.
Но оно существует?
Да, осторожно произнес я, Эндрю.
Эндрю Иден, проговорил он, годится.
А тебя как зовут? смущенно помолчав, спросил я.
Эван Старк, он наконец пожал мне руку, рад познакомиться.
Я слышал о тебе.
А я слышал, ты знаток Шекспира. Какая у тебя любимая пьеса?
Я закусил губу, напустил на себя невозмутимость, не зная, то ли радоваться, что обрел единомышленника, то ли насторожиться.
А что?
Просто интересно.
Ну, Антоний и Клеопатра.
Порфиру мне подай. Надень корону, процитировал Эван. Бессмертие зовет меня к себе[83].
Я впился в него взглядом.
Почему ты это сказал?
В смысле?
Почему ты выбрал именно эту цитату?
Не знаю, она всегда мне нравилась. В ней говорится и о том, что значит быть человеком, и о наших желаниях. Он с любопытством взглянул на меня: А почему ты спрашиваешь?
Нипочему, просто так. Я решил не упоминать, что не раз использовал эту фразу в сочинении, которое подавал вместе с заявлением в ешиву, и даже вынес ее в заглавие. А у тебя какая любимая?
Лир. Но ничто не сравнится с сонетами.
Правда?
Мне их читала мама, когда я был маленький, пояснил он. Ни Марса меч, ни битвы пламена преданья о тебе не изведут. Ты будешь вечно шествовать вперед, забвение и смерть переборов[84]. Эти строчки меня убаюкивали. Странно, правда?
Да, ответил я, догадываясь, что меня проверяют, хотя и не понимал, в связи с чем. Я вновь беспокойно оглядел толпу, выискивая Ноаха, мне хотелось, чтобы кто-нибудь кто угодно увел меня прочь. Странно.
Выпей. Эван протянул мне стаканчик, на этот раз настойчивее. А то ты так озираешься, что мне даже неловко.
Нет, я
Давай, Иден. За новую дружбу, подкрепленную бодрящей жидкостью.
Я за рулем.
Все за рулем. Один стаканчик. Отказываться невежливо. К уходу уже протрезвеешь.
Я взял стаканчик, поднес к губам.
Погоди, Эван остановил меня, сперва нужно сказать тост.
Тост?
Мы же не дикари.
Я не знаю тостов.
И еще называешь себя ученым человеком. Что, ни одного? Он покачал головой. Тот, кто превращается в зверя, избавляется от боли быть человеком, торжественно произнес он, поднял стаканчик и допил остатки. Я глубоко вздохнул и принялся пить, жидкость обжигала горло. Знаешь эту фразу?
Нет, ответил я. Глаза у меня слезились.
Доктора Джонсона[85] надо знать. Он прижал мой стаканчик к моей груди. Допивай, велел он, и я повиновался. Хоть расслабишься.
Что это было?
Самодельный коктейль. Он вырвал из рук проходящего две банки пива. Тот обернулся, хотел возразить, но, увидев, кто отнял пиво, решил промолчать. Эван протянул мне банку: Расслабляйся, наслаждайся, будь собой.
Я открыл пиво, выпил с ним. Он спросил, откуда я, почему переехал в Зайон-Хиллс. В голове моей туманилось, комната превратилась в неопределимое пространство, освещенное вращающимися огнями. Я потряс головой, пытаясь прийти в себя.
Эван допил пиво, бросил банку на пол.
Все окей?
Конечно, отозвался я, не обращая внимания на сгущающийся туман. Подняв глаза, я увидел, что к нам направляются две девушки. Даже во внутреннем тумане я осознал бледную красоту Софии. На стоящую рядом с ней Реми мне было плевать. Что-то в Софии ослепленные светом глаза, проницательный взгляд, надменно поджатые губы откачало кислород из моего мозга.
София, еле слышно сказал Эван и немного побледнел. Посмотрел на Реми, на меня, оглядел комнату и снова уставился на Софию. Их взгляды встретились. Казалось, они остались наедине, хотя мы были тут же. Рад тебя видеть.
Она медленно повернулась и кивнула, глядя сквозь него.
Как Кения?
Хорошо.
Когда ты вернулась?
Пауза.
Недавно.
Понятно.
Снова молчание. Я опьянел и не соображал, кто что говорит. Я изо всех сил старался не шататься. Наконец Эван сунул руки в карманы и кивнул на меня:
Я познакомился с твоим новым другом.
По-моему, ему нехорошо, заметила Реми.
Все у него в порядке. Правда, Дрю?
Я хотел ответить, что меня зовут не Дрю. Но не выдавил ни слова.
София бросила на меня подозрительный взгляд.
Что с ним?
Я обливался холодным потом, глаза остекленело уставились в никуда, музыка звучала приглушенно, пружинила, сбивала с толку.
Ничего, ответил за меня Эван. Подумаешь, выпил стаканчик.
София оглядела меня с головы до ног.
Тогда почему он выглядит так, будто Ее тон действовал мне на нервы. Я хотел спросить, что она имеет в виду. Но вместо этого уставился на вмятины на своих ладонях. Он таким не был.
Эван пожал плечами:
Не понимаю, о чем ты.
Значит, вот как ты себя ведешь? сказала София. Я осознал, с приглушенной алкоголем досадой, что стал объектом ее жалости. Портишь все, что тебя окружает?
София. Он так произнес ее имя, что она замолчала. Эван, похоже, и сам удивился.
Она покачала головой и, не глядя на меня, ушла.
Ну и ладно. Эван покосился на меня. Все в порядке?
Тошнота проходила. Я кивнул, не зная, что еще делать.
Эван обернулся к Реми:
Сейчас принесу тебе выпить.
Эван принес водки. К четвертой или пятой рюмке она утратила вкус, и все закружилось с умопомрачительной скоростью. Мы танцевали, музыка во всем, Реми прижимается ногами к моим ногам. Мы играли в пиво-понг Эван и Реми против нас с Николь, потом Николь вспомнила, что мы с ней виделись на вечеринке у Ниман, и уговорила меня допить наши стаканчики, а какой-то здоровяк (кажется, его звали Донни?) плюхнулся задницей на стол и разломал его пополам.
Я очутился в темной комнате, надо мною раскачивалась Николь, ее волосы падали мне на лицо, мы горячо и тяжело дышали. Мягкие губы, ловкие пальцы скользят по моей коже, комната невыносимо вертится, стены надвигаются, пол черная лужа, что-то обезображенное на стене, я то прихожу в сознание, то вновь уплываю. Паника сменилась желанием, наслаждение тяжестью. Я падаю, думаю я, парень из Бруклина. А потом лицо моего отца в окне. Я моргнул, вспомнил, где нахожусь. Отодвинулся, открыл дверь. Николь нахмурилась, спросила, куда я. Я извинился и, пошатываясь, вышел на свет.
* * *
Проснувшись наутро, я осознал лишь, что комната не моя и прошлый вечер не привиделся мне в кошмаре. Я поспешно сел и вынужден был снова лечь: голова раскалывалась. Я зажмурился, отдался страху, растущему в груди. Я у Оливера? Искали ли меня родители? Я представил массовые поиски, распространившиеся на все побережье Флориды. Заставил себя дышать глубоко и ровно.
Я открыл глаза, вновь попытался сесть, на этот раз медленнее. Комната красивая чистая, яркая, на подоконниках спортивные награды, на стенах футболки с автографами Дуэйна Уэйда и Дэна Марино[86]. Я помассировал виски, услышал, как льется вода. Меня охватил ужас: я с Николь? Вернулась тошнота.
Воду выключили, послышался гортанный смех.
Первое похмелье?
Из прилегающей к комнате ванной вышел Ноах в одних трусах, с зубной щеткой во рту.
Я кивнул.
Мазл тов. Он вернулся в ванную, сплюнул. Я решил, тебе лучше переночевать у меня, чтобы родители тебя не видели.
Который час?
Почти два.
Ночи?
Дня, крикнул он из ванной.
Господи, простонал я и поднялся на ноги. Я был в штанах, но понятия не имел, куда подевалась моя футболка. Мне надо домой.
Расслабься. Вернулся Ноах, натягивая майку на скульптурный торс. У меня снова закружилась голова, перед глазами поплыли красные пятна, солнце слепило. Я отправил твоим родителям сообщение с твоего телефона, что ты заночуешь у меня. Все в порядке.
Я благодарно вздохнул и рухнул на кровать, стараясь отогнать тошноту.
Ноах протянул мне бутылку воды:
Попей, прими душ, а потом мы приготовим тебе яичницу и кофе. Ровно дыша, он принялся отжиматься. А ты не дурак выпить, ты это знаешь?
Я глотал воду и лихорадочно моргал, пытаясь вспомнить случившееся.
Спасибо, произнес я между глотками. Вода текла по моему подбородку. Что помог.
Он выпрямился, отдохнул.
Для чего еще нужны друзья, если не для того, чтобы возиться с твоим коматозным блюющим трупом?
Сам не понимаю, как так получилось.
Я тоже. Ты же вроде должен был отвезти нас домой?
Прости.
Не парься, чувак. С кем не бывало.
Я открыл рот, закрыл, попробовал снова:
Это Эван?
Ноах подошел к комоду, достал из ящика носки с логотипом НБА, потер дезодорантом под мышками.
Что Эван?
По-моему, он мне что-то дал. Я уставился на Марино и Уэйда, мой вопрос деликатно повис в воздухе.
Еще как дал. Он то и дело наливал тебе водки. А тебе, мой друг, надо научиться отказываться.
Я не об алкоголе.
Ты курил траву?
Нет.
Тогда о чем ты?
Не знаю, в том первом стаканчике, который он дал мне, была какая-то мешанина, и еще София сказала, что я какой-то
Пьяный?
Возможно, но вряд ли. Скорее, как будто я выпил что-то такое даже не знаю как будто мне что-то подлили в стакан.
То есть коктейль был, типа, с ксанаксом?
Я пожал плечами. Я никогда не слышал о ксанаксе.
Ноах сел в кресло у письменного стола, покрутился туда-сюда.
Эван такого не сделал бы, сказал он наконец. По крайней мере, намеренно.
Точно?
Тебе сейчас лучше поспать. Он неожиданно поднялся. А я пойду.
* * *
Когда я проснулся, мне ужасно хотелось пить. Я потянулся тело затекло, руки-ноги дрожали и направился в ванную. Уставился на себя в зеркало: лохматый, глаза красные, лицо какое-то нелепое, и чем дольше я всматривался в себя, тем меньше узнавал. Тощий, измученный. Я умылся, взглянул на часы. Половина восьмого. В животе клубился стыд, в горле стоял комок впервые с тех пор, как мне исполнилось тринадцать, я забыл надеть тфилин и помолиться. В окно я видел задний двор Харрисов, залитый неярким оранжевым светом, солнце уже садилось. Во дворе Ноах в баскетбольной майке, коротких белых шортах и кепке Найк, повернутой козырьком назад, подбрасывал в воздух красные мячики и отправлял их за изгородь, на поле для гольфа. Я смотрел, как мячики поднимаются все выше и выше, превращаясь в красные крапинки в небе.
Я вышел из его комнаты, спустился по винтовой лестнице, миновал длинный коридор. Пробрался на кухню и налил себе воды: меня мучила жажда.
Здравствуй, дорогой.
Я едва не подпрыгнул. За длинным кухонным столом сидела Синтия, листала поваренную книгу.
Миссис Харрис, прохрипел я, прошу прощения, я
Все в порядке. Пей на здоровье, она кивнула на кружку в моей руке. Давай я тебе что-нибудь приготовлю? Ты, наверное, умираешь с голоду.
Нет, спасибо, не нужно. Мне пора домой.
Уверен? Не хочу показаться нескромной, но я готовлю сказочно вкусно, спроси хотя бы мою дочь. Я говорю об этом потому лишь, что я повар. Она указала на книги, аккуратно разложенные на столе, на всех обложках красовалось ее лицо. Кошерная кухня. Даже написала несколько поваренных книг.
Ух ты. Есть не хочется, но все равно спасибо.
Тебе хоть легче? Она понимающе улыбнулась. Лег ты явно под утро.
Да, пробормотал я.
И нечего так стесняться. Я тоже была молодой. Да и ведешь ты себя в таком состоянии приличнее Оливера. Ты ведь знаком с Оливером?
Я вспомнил, как тот в халате отбивал на столе чечетку.
Еще бы.
Он, как переберет, начинает буянить. Она рассмеялась. Кстати, я недавно видела твою маму.
О боже.
Не волнуйся, я тебя прикрыла. Сказала, вы с Ноахом играете в гольф.
Спасибо, миссис Харрис.
Да ладно, отмахнулась она. И зови меня Синтией, это даже не обсуждается. А теперь иди к Ноаху. Он за домом. Только сделай мне одолжение. Поиграй с ним в гольф, чтобы не оказалось, будто я наврала твоей маме.
Я вышел из двери с витражным стеклом на задний двор. Ноах размахнулся, заведя клюшку за спину, обернулся ко мне:
Доброе утро, солнце.
Доброе утро. Я выдавил слабую улыбку.
Как ты?
Гораздо лучше.
Вот и хорошо. Он подбросил в воздух очередной мячик, вновь замахнулся. Удар у него что надо. Мяч улетел вдаль. Играешь?
В гольф или бейсбол?
Да какая разница, чем бить по мячу, рукой или битой. Мы с папой часто играем в гольф. Он протянул мне клюшку, бросил мячик на землю. В Бруклине в гольф не играют?
Нет. Но это не значит, что мы вообще ни на что не годимся.
Я подошел к мячу, взмахнул клюшкой и отправил мячик мимо цели.
Да, я вижу. Он поднял с газона другую клюшку и вновь принялся перебрасывать мячики через изгородь. Расскажешь, как все прошло?
Что прошло?
С Николь.
Я опять ужасно промахнулся, и мячик пролетел всего два ярда.
Ничего не было.
Вообще ничего?
Нет, ну что-то все-таки было.
И что же?
Кое-что, неловко ответил я. Но, в общем, не это.
Ноах рассмеялся.
Это ж не высшая математика. Хочешь, начерчу тебе график?
Нет, я
Шутка, чувак. Я и не имел в виду это.
Ясно. Я покраснел. Ну, в общем, я ушел в самый разгар этого.
Ноах подошел к мячику, замахнулся.
Что-что? Шутишь? Он окинул меня взглядом. Ты раньше когда-нибудь занимался
Нет, смущенно перебил я.
Ноах изумился.
И все равно ушел? От Николь? Николь Хониг? Которая на вечеринке у Ниман даже разговаривать с тобой не захотела?
Да, сказал я, именно так.
Он присвистнул, указал на меня клюшкой:
Зачем же ты это сделал?
Я пожал плечами и наконец отправил мяч поверх изгороди.
* * *
В ту ночь мне приснилось, будто я в шуле. Рыжая вошла в святилище, взяла меня за руку и повела по винтовой лестнице в сумрак.
Где мы? Я чувствовал, что ухожу глубже и глубже под землю, хотя почему-то стою на ногах, грудь теснило, словно при погружении. Я чувствовал, как рассеивается заклятие нереальности, я сознавал, что сплю, но столь же ясно сознавал и то, что если не проснусь сейчас, не проснусь никогда.
Она приложила палец к губам. И привяжи их как знак к своей руке, процитировала она, не мигая, и сделай меткой на лбу[87]
Проснулся я в поту. Некоторое время таращился в потолок, пытаясь снова уснуть, но вместо этого вспоминал тот день, когда отец вручил мне тфилин. Прежде он принадлежал его отцу, этот тфилин тайком провезли в Дахау. Дед каждое утро накладывал тфилин, не пропускал ни дня. Отец тоже, и я знал, что он не пропустит ни дня. Я же прервал эту цепь, едва приехал в Зайон-Хиллс.
Я сдался и включил ночник. Тот, кто бодрствует ночью, невольно думал я, поплатится жизнью. Я читал почти до половины седьмого, на стене лежали тонкие тени, перед самым рассветом я выключил ночник и забылся беспокойным сном.