Совсем непростой буровик и работяга, каковым он пытался прикинуться при первой встрече, Егор Плещеев выказал образованность, грамотность, начитанность, примолк, смутившись высокопарной фразы.
Мозг в однообразной, отупляющей работе застывает. Через пару лет, кажется, не смогу серую свою массу разбередить. Числюсь среди своих чужаком, словоблудом, массовиком-затейником, клоуном. Но, как понимаете, незатейливая болтовня, беседа приём разминки, оживляж мозговых извилин.
Сам болтуном стал отменным, признался Сценарист. Собеседника не расшевелишь молчанием.
Вот-вот, добродушно улыбнулся Егор. Мне хочется отдачи. Во взгляде, в интересном споре, в живой беседе. В оценке моих бредней другими.
Вы упомянули об отце, напомнил Сценарист.
Да-да. Отец по профессии был археологом, но интересовался многим. Всем. Архивариус он знатный был, собиратель всего самого необычного. Эрудит. Мог ответить на любой практически, на любой вопрос. С советских времён, когда замалчивали подобную информацию, собирал свидетельства очевидцев о самых странных земных, небесных явлениях в нашем крае, об аномальных зонах, об НЛО. О многом подобном. Раскладывал по отдельным папкам вырезки из газет, журналов.
В детстве мне запомнился его рассказ о встрече во время войны американца на «Мустанге»20 с «летающей тарелкой», которую пилот принял за летательный аппарат фашистов. Отец перевёл статью с польского языка. Под впечатлением приукрашенного пересказа отца я срисовал, скопировал журнальную иллюстрацию, хвастал перед школьными друзьями, откровенно врал, что именно мой дед воевал, летал на американском истребителе и встретил инопланетную тарелку в небе. Часть этой фантазии была правдой.
Дед по матери во время войны был лётчиком -испытателем, погиб на «Мустанге» при странных обстоятельствах, схожих со встречей с неопознанным летательным объектом. Все наши с отцом жалкие попытки выяснить подробности гибели деда ничего не принесли. Из архива НИИ ВВС приходили отписки, уведомления, сообщали: «Запрашиваемые материалы представляют государственную тайну».
Вскоре поступил «сигнал» от неких «ответственных лиц» из Москвы о «слишком» любопытном археологе. Отца вызвали в комитет партии Сургута, «проработали» на «партактиве», настоятельно посоветовали не заниматься чепухой. Разъяснили: на дворе не 37-й год, но угодить в тюрьму за «шпионскую деятельность» можно запросто, уехать далеко и засесть надолго. В квартиру к нам в тот же вечер нагрянули люди в штатском с ордером на обыск, вытряхнули ящики даже с бельём, разворошили семейные архивы. Изъяли все документы, вырезки из газет, записи отца, связанные с аномальными и необычными явлениями в крае. В то время мне было лет пять-шесть, точно не помню. Прятался от страшных взрослых в ванной комнатке. Залёг одетым в ванну, завалил себя грязным бельём, трусливо притаился. Думал, пришли нас пристрелить.
Меня впечатлили, надолго засели в детскую память рассказы отца о сталинских репрессиях, злобных чекистах, кто расстрелял нашего прадеда по отцовской линии. Заодно убили и прабабушку, «белогвардейскую подстилку». Она не отреклась, до конца цеплялась за мужа, «недобитка» и «белую сволочь».
Мальчишкой, в пятнадцать лет, прадед получил бронзовый Георгиевский крест за храбрость. В семнадцать воевал унтер-офицером в армии генерала Врангеля в Крыму, но бежать от «красного террора» не смог по болезни. Схватил туберкулёз. Вынужден был остаться в Керчи, когда уходили последние переполненные суда с беженцами. Прадед вернулся на малую родину в Сибирь, где его арестовали, отвезли в Новосибирск и расстреляли без суда и следствия в подвалах местного ЧК.
«Настигла кровавая рука возмездия пролетариата», написали о моём прадедушке в местной газетёнке «Колхозник»21 за 1937 год. Деду по отцу тогда не исполнилось и пяти лет. Остался сиротой. Выживал с трудом. Отец родился после войны. Сохранил дедовские вырезки из «Колхозника» с гневными статьями о расстрелянных, посаженных, сосланных на каторгу «подлецах, предателях, изменниках Родины». Пока не изъяли при обыске все материалы нынешние потомки чекистов.
«Кровавая рука пролетариата» жуткими виде́ниями преследовала меня в ужасных снах всю мою детскую, интернатскую жизнь, особенно, когда валялся в изоляторе с температурой, болел гриппом. Отец не пожалел психику ребёнка, воспитывал мужество и стойкость, в диких подробностях описывал ужасы репрессий ни в чём не повинных людей. Больше делиться было не с кем. Мы оставались на свете вдвоём. Мать и жена от нас сбежала.
После обыска отцу объявил строгий выговор «с занесением» по партийной линии, но в покое оставили.
Через несколько лет он бесследно исчез в экспедиции в районе падения Тунгусского метеорита. Геолог Витя Крамаренко, кто последним видел отца, заметил яркую вспышку, будто газовый факел низвергся с небес.
«Тучи резануло струей газосварки», рассказал мне дядя Витя при встрече в интернате Ханты-Мансийска. Сколько мне было? Лет девять. Я представил, нарисовал акварелькой, как злобный великан в маске с чёрным стеклом разрезал газосваркой толстую покрышку грозовых туч, как вскрывал панцирь небесной черепахи.
«Ну, ты фантазёр, Егорка! Художником будешь. Или писателем-фантастом», пошутил в следующий приезд дядя Витя, приобнял за плечи, почти как отец. У меня по щекам покатились слёзы. Понял в тот момент: остался круглым сиротой. Отец больше никогда меня так не обнимет.
Успокаивать суровый геолог меня не стал. Наоборот, отругал: «Хорош рыдать! Не баба! Мужик если он настоящий мужик, даже в девять лет, не должен развозить сопли, должен молча принимать все жизненные испытания, беды, несчастья».
Дотошный изыскатель, трудяга Витя Крамаренко собрал образцы оплавленных камней на том самом месте, на горушке, где мой отец стоял перед исчезновением. Провёл лабораторные исследования. Выяснилось: гранит, сланец, горный хрусталь до такой степени могли быть оплавлены только плазмой, разогретой до температуры в тысячи градусов. Откуда в глухой тайге могло взяться такое пламя, остаётся загадкой. Образцы, конечно же, были со временем утеряны. Но отчёты Крамаренко В.И. остались. Сохранились даже копии у меня в архивах. Храню. Надеюсь, пригодятся. Когда-нибудь статьи напишу, диссертацию планирую защитить.
Егор примолк, испытующе взглянул в глаза Сценариста, получил молчаливое одобрение для продолжения самого необычного, искреннего рассказа, какой приходилось слышать в личной беседе за прошедшие лет десять.
Буровик вынул из внутреннего кармана куртки затёртый замшевый мешочек, развязал тесёмки, выложил на журнальный столик леденец. Так, во всяком случае, с первого взгляда показалось Сценаристу. На полированной жёлтой столешнице, застывшей тёмной каплей смолы с белёсыми прожилками, лежал блескучий коричневый камешек, размером с крупную косточку персика.
Не все образцы были утеряны? шутливо уточнил Сценарист.
Не все, серьёзно согласился Егор и предложил: Возьми в руку. Прочувствуй момент. Потом расскажешь о своих впечатлениях. Смелее. Похож на янтарь, окаменевшую смолу из недр земли. Или на кусочек метеорита. Никому не показываю. Отберут. Ещё есть версия: это циркон. Минерал. Возможно, из магматических пород Земли. Изотопными методами возраст известных в мире образцов циркона определяли в четыре миллиарда лет. Удивительно! Миллиарды лет перед нами, он кивнул на камешек.
С наступлением вечера засинило пыльное стекло окна неуютной гостиничной комнатки. Тусклая лампочка под салатовым пластиковым абажуром размазывала жёлтым маревом густые сумерки.
Сценарист пытался сохранить нейтралитет к любым сочинительствам собеседника, испытующе глянул на буровика.
Загорелое, обветренное лицо молодого парня, работяги, труженика, с глубоким, внимательным вглядом серых глаз с чёрными точками зрачков словно бы обозначилось в сумерках контрастнее и ярче. Серые радужки глаз в чёрных крохотных кляксах, кровавых прожилках усталости и напряжения затянулись слёзным туманом, две крохотные галактики параллельных миров, где вместо солнц чёрные дыры посередине. Одна микрогаллактика с зёленым отливом, другая с холодным, стальным.
В этот момент возникла удивительная иллюзия. Остальное пространство номера как бы пожелтело, размылось, расплылось, удалилось в туман, отодвинулось на задний план. Казалось, декорацию стен номера разнесли по павильону дальше в разные стороны, расширяя место для съёмок.
Сценарист коснулся камешка на жёлтой столешнице двумя пальцами и укололся, как о колючку сухого репейника. В следующее мгновение по руке к плечу пробежала лёгкая волна, задёргались нервные окончания в кисти и ринулись электрическими импульсами к плечу. В сознании всколыхнулась эйфория эмоций, самых разных, от тревоги до восторга, от печали до тихой радости. Эмоции сменялись так же стремительно и неуловимо, как и мгновенно промелькнувшие в сознании видения.
Перемещения во времени
Сценарист встряхнул головой, попытался избавиться от наваждения. Уши заложило ватой слуховых галлюцинаций, неприятно свиристелом в голове, словно с высоты полёта мгновенно приземлился авиалайнер. Теперь скрипели шасси, притормаживая на взлётно-посадочной полосе.
Они сидели в кафе с деревянными столами и стульями, стилизованными под русскую старину. Пыльные витрины-окна освещались полуденным солнцем. Весело и задорно мельтешила под лёгким ветром листва берёз. От проезжающих машин испуганно вздрагивали пыльные придорожные кусты.
Дородная, мясистая официантка в белом переднике советских времён принесла на подносе серый керамический чайник и две чашки.
Зовите, ежели чо, на деревенский манер добродушно проворчала она.
Зелёный заказал, пояснил Егор. Он внимательно и участливо наблюдал за Сценаристом, за его заторможенной реакцией на происходящее. Гость Югры с недоумением огляделся по сторонам. В дневное время посетителей в кафе было немного: молодая пара с ребёнком и пожилая дама в старомодной чёрной вуальке на шляпке.
Японский чай любите? уточнил Егор, исправился при обращении на ты. Любишь?
И китайский, промямлил Сценарист и признался нерешительно:
Кажется, потерял на время сознание. Что-то случилось
Возможно, ничего особенного, ответил Егор без усмешки.
«Мы были в номере гостиницы Потом провал. Сознание затуманилось Кажется, был вечер», напряжённо размышлял Сценарист. Он чувствовал смятение, словно увидел сон, как усталого, вымотанного человека долго водили за руку в тёмном подземелье, показывали миражи в смутно освещённых нишах и пещерках, затем вывели на солнце, на улицы современного города и оставили одного. Наедине со своими смутными мыслями, размышлениями, воспоминаниями прошлого. Или будущего?
Какие впечатления? спросил Егор, угадав мысли собеседника.
Пальцы укололись о камень. Разряды проскочили, электростатические.
Соглашаясь, Егор слегка склонил голову к плечу.
Помню, сидели в гостинице в моём номере, наступал вечер. Помню, как засинило пыльное окно.
Время накатило вперёд, сказал Егор и насторожённо примолк. Ты его просто не заметил. Оно стёрлось в памяти. Ты устал. Чужой город. Много встреч. Пока не осталось ярких впечатлений. Пустой сон. Забытие.
Сценарист недоверчиво хмыкнул.
Накатило вперёд? Хочешь сказать, прошло более двенадцати часов, а я не заметил?
Превращение вечера в день, смена места действия с номера гостиницы на кафе явно произошло. Получается, растерянный гость мистической Югры определённого временного периода не заметил, не запомнил? В его сознании сместились, перемешались то ли мысли, то ли реальные впечатления.
Егор помолчал, осторожно пояснил:
Временны́е иллюзии не так однозначны, как мы привыкли их воспринимать в обычной жизни.
Ладно! легко и весело согласился Сценарист, хотя чувствовал себя рыбой, которая ещё вчера плавала в глубинах моря, а нынче обрела конечности и бродит по суше. Не стану долго тупить, умничать и рассуждать, просто поверю в ваши
Бредни, хочешь сказать? снисходительно усмехнулся Егор.
Промолчу в философской задумчивости, отшутился Сценарист.
Расскажи, мне интересно, как ты воспринял в сознании прикосновение к камню?
Спокойно. Некие неуловимые видения пронеслись. Воспоминания?
Нет, уверенно заявил Егор. Промелькнула твоя будущая жизнь.
Да ладно?! Прям-таки будущая?! За эти двенадцать часов? улыбнулся снисходительно и не поверил Сценарист. Он постепенно обретал уверенность в реальности происходящего. Свист в ушах превратился в тугую вату. В сознание звук поступал своеобразно, с лёгким скрипом, шелестом и эхом.
Почему я ничего не запомнил? Ни одного эпизода!
В Сценаристе сопротивлялся разум нигилиста и человека, способного принять любую фантазию, любые галлюцинации, миражи, фантомы, даже явления из «параллельного» мира. Скажем, выйди сейчас его собеседник сквозь пыльное стекло витрины кафе, исчезни, затем вернись постаревшим лет на десять двадцать, обросший бородой, лохмами волос, этакий бродяга времени, Сценарист воспринял бы это необъяснимое действо без сильных эмоций. Удивился бы да. Но без восторженной паники или истерики испуганного шизофреника.
Буровик, историк, замечательный рассказчик Егор Плещеев оставался спокоен, рассудителен, внимателен, снова перешёл на вы, словно доктор психолог, испытывая пациента на вменяемость.
Видения будут время от времени возвращаться в ваше сознание. Может, во сне, может, наяву, рассуждал Егор. Возможно, они станут более внятными, осязаемыми. Возможно нет. Но вы к ним присматривайтесь, запоминайте, анализируйте. Старайтесь зафиксировать такие эпизоды «возврата» в своей памяти. В какие-либо неординарные, сложные моменты жизни эти видения подскажут вам правильный выход из той или иной ситуации, решение той или иной проблемы.
Типа, перед автокатастрофой можно будет вспомнить видение, притормозить, оглянуться по сторонам и не врезаться в мажора-лихача, проскочившего перекрёсток на красный свет на бешеной скорости? пошутил Сценарист.
Типа того. У меня подобные видения регулярно вспыхивают на мгновение в сознании, отдельными кадрами, пересвеченные мощным фотоблицем. Порой всё равно не могу уловить сути эпизода и понять его предназначение. Последний год яркие эпизоды возникают довольно часто, но хаотично, обрывками. Не могу сосредоточиться, разобраться в последовательности событий. Иногда эта мозговая круговерть, психическая атака наваждений сводит меня с ума. Начинаю нервничать, психовать, истерить. Затем, через час, через день, без видимых причин успокаиваюсь. Писхоз отпускает. Настраиваюсь на философский лад ожидания. Ах, да, признался Егор шутливо и оптимистично. И всё же год жизни у меня сейчас идёт не последний. Года четыре мне должно быть ещё отпущено. Надеюсь на это.
Любопытно, проворчал озадаченный Сценарист. Его сознание сопротивлялось верить в чудеса «необычного камня», в экстрасенсорные способности собеседника. Давайте уточним кое-что, не успокаивался он.
Человеку с двумя высшими образованиями надо было всё услышанное, прочувствованное, случившееся разложить по логическим полочкам разума, а не только предаваться буйным фантазиям, своим и нового знакомого.