«Нина, я другую лошадь тебе купил!».
Та вышла и обомлела. Это опять была ломовая лошадь, как ранее денисовская. Но эта лошадь была старой, и в одном глазу было бельмо. Зато ноги её были громадные.
Но поняв, что отец продал её любимого Соколика, Нина сильно разревелась:
«Тятенька! Зачем ты Соколика продал? Ведь он такой хороший, прыткий и ржёт всё время! А эта старая лошадь!».
Отец долго и всячески успокаивал дочь, а потом сказал:
«Нина, собери всех девчат и всех ребят в деревне, запряги сноповую телегу, сажай всех, и не слезайте с неё ни в гору, ни под гору! Узнаете, как она ходит в гору и как с горы на шлее спускает! «Накладите» в лесу побольше дров берёзовых, сколько сможете по самые спицы и сами сядьте все, сколько вас есть, и в гору и под гору не слезайте! Тогда узнаете, какая это лошадь!».
Они так и сделали. Уложили в телегу «сажень», а потом ещё столько же добавили, связав всё. И все сами сели в большую телегу, кто где, всю дорогу до самого дома не слезая с неё.
После этого дети успокоили Нину:
«Нинушка, не жалей Соколика. Этот сильный. Не бойся его, он тебя не убьёт, как тот!».
И Нина смирилась с этим ломовиком. Она продолжала хозяйствовать в доме и во дворе, пока не подпуская к делам Павлину. А Мальчика всё держали, и он рос, а на этом ломовике Нина работала.
Когда отец приезжал на велосипеде из Ворсмы на воскресенье, мать говорила ему:
«Поди, отец, посмотри, что Нинка-то там делает и как!».
А он, для проформы будто бы посмотрев издали, успокаивал жену:
«Нина лучше нас с тобой сделает!».
И когда Нина вернулась с поля домой, мать порадовала её откровенной высокой оценкой её труда:
«Отец даже за тобой и не проверяет ничего. Говорит, что ты лучше нас делаешь!».
И Нина делала, работая каждый день. Она осенью сеяла рожь, а весной горох, гречиху, лён, овёс, просо, даже чечевицу, и, конечно, картофель.
У семьи было и много загонов со скотом. И со всей работой они справлялась без посторонней людской помощи.
Поэтому, когда по стране прокатился голод, семья Ерёминых выжила на своих запасах хлеба и картофеля.
Когда их подросшему жеребцу Мальчику исполнилось три года, ему сделали кастрацию, превратив в мерина. После болезненной операции Нина ухаживал за ним, протирая ранку между ногами. Но Мальчику было больно, и он отставлял заднюю ногу и не сходил с места, препятствуя её действиям. А когда шов загноился, Нина стала промывать его «синим камнем» (квасцами) и всё прошло.
И как только у коня всё зажило, по первой пороше Нина стала обучать его.
Приехав из леса с дровами на ломовике, она объявила дома:
«Завтра буду обучать Мальчика, как ему запрягать и возить сани!».
«Нинка! Он тебе башку разобьёт!» возразила мать.
«Нет! Не разобьёт!» уверенно возразила та.
На следующий день Нина подошла к коню и, погладив по морде, объявила ему:
«Ну, Мальчик, тебе предстоит работа. Надо же тебе учиться когда-нибудь!?».
Она взяла его за гриву и сначала надела, давно к этому привыкшему коню, уздечку. Тот даже сам головой лез в неё. Затем Нина надела седёлку, хомут и прочую упряжь.
А мать в этот момент заохала, запереживала.
Ну, раз нет мужчин, значит это моя работа! про себя думая, твёрдо продолжала Нина.
Она взяла вожжи, поперечник, дугу и стал пятить коня к саням. А тот упёрся и ни в какую упрямо стоит на месте и не идёт. Нина и так и сяк ничего не выходит.
Ну, погоди, Мальчик! За куском ты за мной, куда «хошь» пойдёшь! ушла она в дом.
Вышла с хлебом и к коню, а тот уже тянется к куску цапнуть его губами. А Нина не даёт с помощью хлеба пятит его к оглоблям. И тот вошёл на место между ними. А Нина зашла справа и подняла одну оглоблю, крикнув матери, чтобы та взяла другую. И та подняла и помогла. А Нина заложила (запрягла) Мальчика.
А тот повернул голову что-де это такое. Нина, взнуздав его, села в сани и крикнула матери:
«Открывай ворота!».
«Нинка! Я боюсь! Он тебя убьёт!».
«Буду держаться! Не вылечу, наверное?!».
Снег заскрипел под полозьями. А конь, вывернув на улицу, во всю прыть рванул по ней.
«Легче, легче!» кричал возница, натягивая поводья.
Но, куда там. Конь, почувствовав лёгкость скольжения, нёсся по деревенской улице во всю прыть.
Надо же? «Како» легче? Он бежит, сломя башку! с такой же скоростью проносилось в сознании Нины.
Их деревенская улица была с уклоном в сторону дола, поэтому сани разогнались и конь не чувствовал их, сейчас наслаждаясь относительной свободой. Но в конце улицы он неожиданно остановился сам, будто бы решая, куда теперь рвать свои копыта.
Нина пыталась, было, его вожжами повернуть обратно, но всё было впустую.
Может мне слезть и поворотить его? Нет! Он может меня оставить! рассуждала она.
Нина ещё некоторое время дёргала его вожжами и кричала на него, а Мальчик не поворачивался, а только пятился назад.
И тут на своё счастье она увидела, движущиеся к деревне сани. Оказалось, что это едет сын богатого местного крестьянина Флегонт Новожилов.
«Фленка! «Едь» потихоньку, а я за тобой. Он, может, пойдёт?!» обратилась к нему Нина.
И Фленка поехал, а Мальчик, как вьюрок, за ним. Фленка к дому, а на Мальчика крикнул. Тот и припустил по накату до дома, но по дороге задел стену амбара раскатившимися санями, и Нина чуть не выпала из них. Но в итоге он домчал её до дома. Вылезая из саней, девочка чувствовала, как у неё всё ещё дрожат руки и ноги.
Их поездки стали теперь ежевечерними, и конь вёз сани всё лучше и лучше.
А когда Нина ездила за Мещёры в Тренино за строевым лесом, то запрягала старого ломовика, а Мальчика пускала за ним. По пути им приходилось преодолевать три горы: большую Галкинскую, Горбуновскую и Мещёрскую. Но их преодолевали благополучно, хотя иногда сани сильно раскатывались и опускались в обвалину, что заставляло Нину сильно потрудиться.
Лес на срубы дома для среднего сына Ивана, поучившего на войне ранение и теперь работавшего учителем в местной школе, валили Василий Иванович и Нина. Затем они трелевали его в груды, и зимой Нина вывозила его на их двух лошадях. Мальчик постепенно привык и стал ходить впереди ломовика.
Для вывоза длинных стволов Нина запрягала лошадей цугом, а к основным саням привязывала короткие дополнительные сани подсанок.
Теперь Мальчик шёл впереди и был очень прыток. И, увидев впереди раскаты, успевал пробежать их, не сваливая в них подсанок. А лошадь, когда шла одна, надеясь на свою силу, сваливала подсанок в каждый раскат. Поэтому Нине, всегда ездившей одной, приходилось всё время контролировать её. И если она не успевала среагировать, то, бывало, опрокидывались и основные сани.
Зимой было особенно трудно таскать стволы деревьев по глубокому снегу, складывать, связывать и грузить их на сани, выезжая затем на дорогу. Нужны были сила и сноровка. Но нужна была ещё и голова. А у Нины она была ещё и светлой и сообразительной, даже изобретательной.
Она сама для себя придумала технологию транспортировки леса на санях. Сначала на передок саней она клала кол. В сани и в подсанки втыкала колы-задержки. Затем наваливала концы стволов деревьев на передок саней, закрепляя их колом-задержкой. Затем перекатывала стволы на сани и подсанки, закрепляя с их торца вторым колом-задержкой. Потом их утягивала и связывала, отправляясь домой.
После лазания по глубокому снегу в длинных одеяниях, все их полы промокали и промерзали. Но из-за их непомерной длины даже традиционное отсутствие на девичьем теле каких-либо штанов и трусов не приводило к переохлаждению ног, даже в сорокоградусные морозы.
По приезде домой Нина сваливала лес, выпрягала лошадей и давала корм, а сама шла обедать. Потом снова их запрягала, и снова уезжала в Тренино. И постепенно Мальчик научился работать.
А по приходе весны опять началась пахота и вывоз навоза на поля на обоих конях. Пахала она на ломовом, а волочила на паре. Сначала Мальчик ходил на поводе за ломовым, но потом привык так работать и стал всё делать самостоятельно, что очень понравилось Нине. К тому же он стал очень послушным и развитым. Поэтому Нина и предложила отцу наконец продать ломовика.
А тот всегда переживал за старшую дочь, что та всегда всё делает на лошадях одна.
В свою очередь семья переживала за отца, что он на неделе живёт один вдали от них, и стал плохо питаться.
Но, в конце концов, когда он стал частенько болеть, они упросили его вернуться в родную деревню.
А когда Василий Иванович Ерёмин возвратился в Галкино, его выбрали председателем Новосёловского волисполкома. Поэтому он всё равно отсутствовал дома, только теперь по общественным делам. Летом он ходил в Новосёлки пешком, а зимой Нина возила его на работу на Мальчике.
По воскресеньям Василий Иванович рубил сруб для дома среднему сыну Ивану, который теперь работал в Муроме редактором газеты «Луч». А Нина бывала у него и на этой работе.
Затем Иван работал инспектором народных училищ и преподавал в Левинской школе музыку по классу фортепьяно и баяна.
А летом Иван участвовал в семейных сельскохозяйственных работах. Вместе с товарищем сыном Мещёрского священника Борисом Демокритовым он помогал Нине в лугах метать стог сена.
Но не успели они дометать его, как неожиданно началась буря, и ударил гром. Да так сильно, что Борис присел к земле, Ваня бросился прочь, а Нина с граблями села на стогу. И тут же начался ливень, но к счастью короткий. Однако он успел промочить и стог, и Нину, и парней, и не поднятые копны, и не собранное в них сено, и лошадь с телегой. Пришлось им домётывать стог мокрым сеном, запрягать лошадь, и на уже подсохшей телеге возвращаться домой. А там их ждало новое приключение.
Пока все обсыхали, а Нина ставила самовар и собирала на стол для обеда, молодые мужчины принялись развлекать хозяйку домашним концертом. Иван играл на гитаре, а Борис на балалайке.
Но самовар ещё не успел поспеть, как кто-то настойчиво постучал в окошко.
«Вы что стучите?!» вбежала из кухни в комнату Нина.
«Мы? Нет!».
Тогда все сразу повернулись к окну, а под ним тётя жена дяди Якова, которым было уже около семидесяти лет:
«Ваня! Иди, помоги нам вытащить корову из погреба у Варвары на бобылках!».
«Иду!» крикнул Ваня.
«Пусть стоит там до Ноева пришествия!» отшутился своим громовитым и редким басом Борис, ещё и ударив вскользь по всем балалаечным струнам.
«Это кто у вас так крикнул?!» грозно спросила тётя.
«Попа Мещерского сын Борис!» выдала Нина кощунствующего остряка.
«Какой дурак!» подтвердила тётя.
Однако они все вместе пошли на бобылки.
«Нарядка, што тебя занесло куда?» риторически спросила тётя свою пёструю корову.
А мужчины стали спасать любопытное домашнее животное. Под живот коровы они подложили побольше одежды, обмотали её тело толстой веревкой и за два конца с трудом вдвоём вытащили её из погреба, поставив на ноги.
«Милушка, моя!» обняла тётя корову.
А взглянув в сторону её спасителей, с восхищением молвила:
«Вот силачи-то!».
Вернувшись домой, мужчины продолжили играть на своих музыкальных инструментах. А Борис, видимо от осознания сделанного им доброго дела, на радостях пустился в пляс, даже вприсядку, при этом продолжая играть на балалайке.
Нина и сама любила играть на разных инструментах, но свободного времени у неё было мало. Но ей всё же удавалось выкроить время для занятий музыкой.
«Нинка, вяжи, давай!» в такие моменты слышала она грубый окрик от матери.
Постепенно Нина освоила настольную многострунную цитру, на которой по субботам играла молитву «Достойную», а также играла и пела некоторые другие молитвы. За другое пение и в другое время мать бы надрала дочери космы.