Рецензенты отмечали, что Платонов не был сторонником внешнеполитического характера самозванческой интриги, как, например, Д. И. Иловайский, и на первый план выдвигал внешнеполитические проблемы, ставшие почвой для социального конфликта. Однако, некоторые историки (среди них на первом месте следует отметить В. С. Иконникова) справедливо замечали отсутствие необходимых для такого полного исследования характеристик основных действующих лиц Смутного времени.
Эту задачу взял на себя и успешно решал граф Сергей Дмитриевич Шереметев. Его работы представляют собой разработку отдельных сюжетов, казавшихся автору ключевыми для той эпохи. Но этим сюжетам присуще то, что, в конечном счете, не хватает практически всем исследователями психологических портретов деятелей времени и психологической характеристики их поступков. Подробно о работах графа Шереметева о Смутном времени будет рассказано ниже.
В работе Н. И. Костомарова «Смутное время Московского государства» приводится широкий источниковедческий материал, на основании которого автор приходит к выводу, что причину «московской трагедии» следует искать за границей в Польше и Риме. Там специально был создан Отрепьев с «легендой» достоверно убитого Димитрия, и сам самозванец прекрасно знал, какая у него роль в этом «действе». Внутреннее развитие России, по мнению Костомарова, «вообще идущее чрезвычайно последовательно, но его разумный ход будто перескакивает через Смутное время», то есть эпоха катаклизмов вовсе не была подготовлена событиями предыдущих десятилетий, а была принесена извне. (Костомаров Н. И. Смутное время Московского государства в начале XVII века: исторические монографии и исследования, кн. П, СПб. 1904.).
С таким взглядом полностью согласен и Д. И. Иловайский. В своей работе «Смутное время московского государства» он прямо называет виновниками кризиса поляков и иезуитов. Смута в его представлении «адский замысел против Московского государства» (Иловайский Д. И. Смутное время Московского государства. М. 1894, с. 3.). Самозванство он представляет как главную черту времени, а «заводчики» ее в России Мнишки, Вишневецкие и Сапеги. «Идея самозванства витала в воздухе как внутри Московии, так и за ее пределами».
Другое кардинальное отличие концепции Костомарова это утверждение, что Смута ничему не научила русское общество. «Чаще всего в истории за потрясениями такого рода следовали важные изменения в политическом, общественном и нравственном строе той страны, которая их испытала. Наша смутная эпоха ничего не изменила, не внесла в государственный механизм, в строй понятий, в быт общественной жизни, в нравы и стремления Таким образом, рассмотрев разные стороны русской жизни, мы приходим к заключению, что смутная эпоха не произвела коренного переворота во внутреннем мире исторической жизни русского народа и русской земли» (Костомаров Н. И. Указ. соч. С. 779.). Тезис этот довольно спорный, однако же внешние влияния (им уделял и особое внимание и С. Д. Шереметев) в эпоху Смуты интересовали многих исследователей, и точка зрения на нее, как на привнесенную извне, нашла признание у некоторых исследователей, кроме названных (в частности, у И. С. Беляева).
Ближе всех к пониманию и изучению событий Смутного времени позиций, близких С. Д. Шереметеву, стоял К. Н. Бестужев-Рюмин, автор «Русской истории». Одна из глав этой работы была посвящена проблемам рассматриваемой эпохи (Бестужев-Рюмин Н. К. Русская история, гл.10 «Обзор событий от смерти царя Ивана Васильевича до избрания на престол Михаила Федоровича Романова» Журнал Министерства народного просвещения, 1887, 7,8.). Исходя из представлений о закономерности кризиса конца XVI начала XVII вв. автор пишет: «в беглецах в пограничную Северскую землю и в казаках разных наименований было уже готовое войско Новый порядок только еще создавался в русской земле, еще не примирились с ним окончательно те, кто не успел забыть старого боярство ожило в своих надеждах ввиду возможного пресечения династии В старых вечевых городах ожили старые предания Правительство Годунова было непрочно, выбор Годуновых на царство хотя и свершился в самых торжественных формах, но в полную искренность выбора едва ли многие верили» (там же, с. 94.). Наряду с внешними факторами (благодаря особым отношениям с Польшей, Швецией и Австрией) была создана взрывоопасная ситуация, «но для успеха всех этих разнообразных стремлений необходимо найти общее знамя. Таким знаменем мог стать только представитель старой династии» (там же, с. 95.).
Бестужев-Рюмин выдвигал на передний план две основные, на его взгляд (а также и на взгляд С. Д. Шереметева), проблемы в исследовании эпохи события 1591 года в Угличе, а также связанный с нею вопрос о происхождении и личности Димитрия (самозванца?).
Особым «мотивом» в историографии Смутного времени является переписка исследователей-единомышленников. Например, граф С. Д. Шереметев в процессе работы обращался за помощью в архивных розысках к Н. К. Никольскому одному из крупнейших исследователей истории монастырей, в том числе и Севера России, автору книги «Кирилло-Белозерский монастырь и его устройство во второй четверти XVII века». Это был запрос о дьяках Огурцове и Истомине. Ответ на этот запрос должен был заложить фундамент под новую гипотезу (Никольский Н. К. Письмо Н. К. Никольского графу С. Д. Шереметеву о дьяках Кирилло-Белозерского монастыря Огурцове и Истомине 8 июля 1893 года. Архив русской истории, 1995, вып. 6. Cc.170180.). Еще одним корреспондентом графа Шереметева был И. С. Беляев, который занимался архивными поисками документов Смуты, особенно по Угличу. Беляев разделял сомнения графа в правоте официальной версии о судьбе царевича Димитрия. (Беляев И. Д. К вопросу о смерти царевича Димитрия. Русская старина, 1913, 4.). Огромный интерес вызывает и переписка С. Д. Шереметева с Н. К. Бестужевым-Рюминым (Н. К. Бестужев-Рюмин Письма Н. К. Бестужева-Рюмина С. Д. Шереметеву о Смутном времени. СПб., 1898.).
«Письма» были написаны в период с 1892 по 1896 год, в самый разгар подготовки С. Д. Шереметевым своего труда по угличским событиям и позволяют нам определить ход и динамику процесса исследования. В конце концов, Бестужев-Рюмин принимает концепцию графа, однако в переписке предлагает ему ряд своих вопросов, в том числе и о роли патриарха Филарета в Тушине.
Ответам на них посвящено «Угличское событие», написанное с благословения Бестужева-Рюмина, отмечавшего, что «путь, выбранный Вами, самый надежный. Если до сих пор Смутное время оставалось книгой за семью печатями, то причиной было отсутствие детальной разработки; в такой разработке на первом плане стоят взаимные отношения деятелей, разумеется, на общих основаниях условий времени» (Н. К. Бестужев-Рюмин. Письма Бестужева-Рюмина С. Д. Шереметеву о Смутном времени. СПб., 1898. С. 8.). Этот методологический посыл был в полной мере реализован графом в своих трудах
С. Д. Шереметев, современник расцвета «государственно-юридической школы», по своим методологическим взглядам и манере исследования был близок к М. П. Погодину. Его исследования отличали психологизм, личностный подход к описанию исторического процесса, основным объектом его разработки становились судьбы людей на арене исторических событий. Отсюда и проблематика его работ о Смутном времени, где нет целенаправленного стремления рассмотреть социальные процессы, политическую борьбу. Правда попытка такого рода, естественно, просматривается, но она не является главной в исследовании). Здесь нет и оценки глобальных сдвигов в общественном сознании и в истории государственных институтов (как у Ключевского, Платонова), а есть стремление разобраться в психологии поступков героев Смутного времени.
Несомненно, самым масштабным трудом графа Шереметева стало, так и не увидевшее свет «Угличское событие» (РГАДА, ф.1287, дд. 44104424.) в двадцати четырех томах. Здесь автор на архивных материалах, краеведческих и биографических данных о представителях крупнейшей поместной дворянской аристократии Романовых, Шуйских, Мстиславских и их многочисленных родственников, а также на глубоком исследовании событийной канвы Смутного времени в центре и на окраинах государства, приходит к обоснованию новой гипотезы о судьбе царевича Димитрия в 1591 году.
В этом контексте очень важна одна из магистральных работ Шереметева «От Углича к морю Студеному». Здесь автор прослеживает связи Углича с северными областями Московского государства Беломорьем, побережьем Северной Двины, Вологодской землёй (Шереметев С. Д. От Углича к морю Студеному. Старина и новизна, кн.7, Спб. 1904, с. 200.).
Через судьбы и родственные связи двух непосредственных современников событий в Угличе Ивана Пашина и Василия Буторина, посадских людей, чьи фамилии упоминаются в «Следственном деле». Автор прослеживает их перемещение на север страны после достопамятных событий 1591 года. Далее исследователь также обращается к непосредственной политической связи Углича с Антониево-Сийским монастырем и прилегающими к нему владениями «Сложное и загадочное Угличское событие побуждает искать других путей, других беспристрастных показаний, вопрошая даже землю, ради некоторого частного освещения отдельных событий Смутного времени. Такая детальная разработка признана покойным профессором Бестужевым-Рюминым», как объективное исследование (Шереметев С. Д. От Углича к морю Студеному. Старина и новизна, кн.7, Спб. 1904. С.200.). Эта фраза, по нашему мнению, является квинтэссенцией методологии Шереметева историка.
Опубликованная двумя годами ранее работа «Царевна Феодосия Федоровна» наполненное разнообразным исследовательским материалом (прежде всего дипломатическим) попытка автора проанализировать расстановку политических сил от смерти Грозного и до событий, непосредственно предшествовавших 1591 г. (опала Шуйских, деятельность Андрея Щелкалова и Федора Романова). Особое внимание автор уделяет внешнеполитическим связям московской аристократии, а также впервые акцентирует внимание на исследовании «женских влияний» на политику московского двора, в частности, на ролях Ирины Годуновой и Марии Скуратовой жены царского шурина (Шереметев С. Д. Царевна Феодосия Федоровна. СПб.,1902.).
Генетически близка к этой работе «Ближняя дума царя Федора Иоанновича». Это еще одна попытка на основе биографического подхода рассмотреть политическую ситуацию накануне 1584 года (смерти царя Ивана Грозного), определить, почему верх одержали именно Годуновы и Романовы, а Нагие и Бельские оказались не у дел и были удалены из Москвы. Рассматривая истории родственных связей между членами Ближней Думы, Шереметев делает вполне обоснованные выводы о формировании родовых группировок при дворе, уже ко времени смерти Грозного, готовых вступить, в случае необходимости, в борьбу за власть. (Шереметев С. Д. Ближняя Дума царя Федора Иоанновича. СПб., 1910.). Примыкает к этой группе и исследование «По поводу родословия Нагих».
Психологизм и личностный подход Шереметева историка ярко проявляется в еще одной группе трудов, куда можно отнести «Василия Ивановича Шуйского», «Тушинцев» и «Расстригу». Последняя работа так и не увидела свет, видимо, из-за слишком смелых идей.
«Расстрига» (неопубликованная работа, РГАДА, ф. 1287, д. 4449.) полностью посвящен попыткам автора исследовать психологический облик одного из главных творцов Смуты, человека, по мнению автора, безусловно, неординарного и смелого. Задвинув на периферию исследования внешнюю канву событий, автор по-новому пишет исторический портрет человека, царствовавшего в Москве в 16051606 гг. и окружавших его людей, прежде всего Филарета, Андрея Щелкалова, Афанасия Нагого, Марии Нагой, Марины Мнишек и др.
Большинство работ графа, посвященных Смутному времени, стали составными частями его глобального труда «Угличское событие». Работа еще до своего выхода ожидалась с огромным интересом в обществе и среди историков-профессионалов, так как от нее ждали и нового комплекса материалов, и нового истолкования уже известных событий и фактов. Этот труд логическое завершение десятилетних изысканий и еще одна попытка «заполнения белых пятен русской истории» именно в этом Шереметев видел основную задачу профессионалов. (Шереметев С. Д. О задачах русского историка. РГАДА, ф. 1287, оп.1, д. 3240.).
Граф уделял большое внимание и сюжетам Семибоярщины (в работе 1906 года «Заметки по поводу Семибоярщины» автор тщательно разбирает ее состав и судьбу ее членов и опровергает стремление историков навесить на них ярлыки изменников). Часть работы он посвящает также личности Расстриги. Одной из задач историка он называл «оправдание личности Расстриги и установление его подлинности, так как под наслоением клевет, подтасовок, подлогов скрывается тайна, освещающая весь последующий ход истории». К примеру, Шереметев считал, что личность Петра I получила бы совсем иное толкование, а переход из истории средневековой Руси в Новую историю России не был бы столь резким, если бы благоприятные обстоятельства оставили на троне «законного государя» (РГАДА, ф. 1287, оп.1, д.70, л.161.).
Фигура Расстриги выбрана не случайно это еще одно «белое пятно» русской истории. Сомнение по поводу происхождения этой личности выражали многие историки, начиная с Миллера и Карамзина до Погодина и Костомарова (который особо отмечал слишком слабую изученность темы и недостаток материалов для того, чтобы делать окончательные выводы и склонялся к той или иной точке зрения).
Своими изысканиями по истории Смуты Шереметев привлек к себе внимание исторического сообщества. Ходом его разработок интересовались В. О. Ключевский (особенно отмечавший новизну методологического подхода графа к исследованию) и С. Ф. Платонов, лично знакомые с графом, а также авторы крупных исследований о Смуте В. С. Иконников и К. Н. Бестужев-Рюмин крупнейшие историки конца XIX века.
Смуте посвящено около десяти работ Шереметева. Все они, как отмечалось выше, закладывали фундамент для воплощения одной цели создания глобального труда о судьбе «убиенного царевича». Непосредственно по 1591 году им было опубликовано «По поводу родословия Нагих» и «От Углича к морю Студеному». Напомним, что два же основных его труда «Расстрига» и «Угличское событие» так и не увидели свет при жизни автора.
Разрабатывая собственный метод исторического исследования, Шереметев многое почерпнул у своего современника М. П. Погодина, прежде всего, стремление объяснить исторические события влиянием субъективных причин. Если реформы Петра I Погодин объясняет как следствие династического кризиса начала XVII века, то для Шереметева практически вся предыстория Смутного времени находится в зависимости от родственных, семейственных и дружественных связей.
Тот и другой придерживались мнения, что история «целый курс психологии в лицах», в котором первостепенное значение отдельные сильные личности, получившие право называться историческими. Исходя из этого, граф очерчивает круг людей, которые сыграли подлинно важную роль в таинственной судьбе царевича Димитрия. С этих же позиций он рассматривает и состав Ближней Думы при Федоре Иоанновиче, рассуждая о каждом из её членов, исследуя их деятельность в соответствии с положением при дворе, в обществе и в глазах Ивана IV.