Мистер Роджер, как назло, сидел за столом как раз недалеко от того места, которое альраун выбрал для демонстраций своих так неожиданно чёрт знает откуда взявшихся скоморошьих задатков. Покачиваясь, он принялся подбрасывать разноцветные палочки над головой, заливаясь смехом. Мистер Роджер предпринял попытку остановить его (хоть это и далось ему нелегко), сказав довольно громко и наставительно, что вся эта вакханалия может плачевно обернуться. Увы, его взывания к разуму разгорячённого Саймона были бессмысленны, а слова заглушены трескотнёй деревянных погремушек. В довершение всего одна палочка, подброшенная новоиспечённым жонглёром, упала аккурат на макушку мистеру Роджеру, отчего тот вообще потерял дар речи. Однако Кота-обормота это только раззадорило.
Эй, ромалэ! воззвал он к своим новым друзьям и спрыгнул со стола прямо в гущу пляшущих цыган.
Джелем, джелем, лунгонэ дромэнса! запел нестройный, но чрезвычайно громкий хор и принялся неистово колотить во всевозможные бубны и барабаны, так кстати прихваченные с собой.
Невозможно представить, чем бы закончилось всё это бесчинство, если бы на шум, в данный миг достигший своего апогея, не спустилась с верхнего этажа Агриппина, которая к этому моменту, вообще говоря, спала у себя в комнате. Она была немного глуховата, но те оголтелые крики, что производили непрошеные гости, разбудили даже её. На счастье господина Кадавруса, мистера Роджера, Драуга и, скорее всего, самого виновника этого ночного торжества альрауна Саймона, Агриппина проявила прекрасные способности по разгону подобных гуляний. За считаные минуты она обезвредила сопротивляющегося Кота-обормота, отобрав у него бубен и швырнув его в одну молодую ведьмочку, которая к тому времени почти охмурила дворецкого. Также она сумела дать пару шлепков наиболее прытким детишкам, так и норовящим что-нибудь стащить из большой залы. Короче говоря, вскоре в особняке уже не осталось никого лишнего.
Господин Кадаврус и мистер Роджер по-прежнему зловеще молчали, словно впали в оцепенение. Агриппина отвешивала пощёчины Драугу, а тот никак не мог прийти в себя и намеревался пойти догнать охмурявшую его ведьмочку. Сам альраун после подзатыльника от Агриппины упал на пол и тут же уснул крепким сном, блаженно улыбаясь и храпя.
Глава 3
Изгнание
Утро следующего дня началось для Саймона очень рано. После развесёлых вчерашних похождений он рассчитывал проспать минимум до полудня, а ещё лучше до вечера. Да не тут-то было.
Господин Кадаврус, когда пришёл в себя от потрясения, ночным переполохом, велел Драугу которого тоже пришлось приводить в чувства разбудить наглеца альрауна ранним утром, силой засунуть под холодную воду, пока не очнётся совсем, а после усадить за стол, чтобы ждал, когда господин Кадаврус спустится к завтраку.
Собственно это Драуг, привыкший вставать очень рано, и сделал в точности так, как сказал господин Кадаврус. Не успела Старшая Сестра скрыться в серовато-сиреневых, как синяк под глазом, тучах, Драуг уже был во всеоружии и стоял перед небольшой деревянной кроваткой, на которой в совершенно невообразимой позе распластался альраун. Набрав побольше воздуха, он громко крикнул в оттопыренное ухо Саймона, отчего тот немедленно проснулся и в ужасе стал продирать залипшие от сна и алкоголя глаза. Он ещё не успел протрезветь, и ему казалось, что вокруг него кружатся какие-то злобные демоны. От него разило кислятиной, потом и грязью. Дворецкий схватил Кота-обормота за шиворот и поволок в ванную комнату. Там он долго держал голову Саймона под очень холодной водой, пресекая всякие попытки альрауна сопротивляться. Когда неприятные водные процедуры закончились, Драуг вывел его, мокрого, в освещённую несколькими свечными лампами гостиную, всё также крепко держа за шиворот. В тусклом свете альраун выглядел жалким, промокшим до нитки крысёнком, его сходство с котом в эти минуты было минимальным. Он пыхтел и, похрипывая, стонал, поскольку с таким обращением сталкивался впервые. Драуг набросил ему на голову полотенце, усадил за стол, а сам встал сзади чтобы Саймон и не думал улизнуть.
Вскоре появился господин Кадаврус, спустившись по старой скрипучей лестнице со второго этажа, где располагалась его спальня. В руках он держал чашку горячего кофе. Кадаврус вежливо поздоровался с Драугом и сел за стол напротив Саймона, который пребывал в изрядном недоумении и всё ещё вздрагивал то ли от холодной воды, то ли от похмелья.
Саймон, ты живёшь в этом доме почти два года, охлебнув кофе, начал господин Кадаврус свою речь, которая очевидно не сулила альрауну ничего хорошего. Живёшь ты хорошо, прямо скажем. Ни в чём себе не отказываешь, сытно ешь, сладко спишь, и у тебя есть семья.
Саймон внимательно слушал, не позволяя себе, как это бывало обычно, перебивать. Он сидел скукожившись не столько от внезапного освежающего душа, сколько от тона господина Кадавруса, который был хоть и привычно учтивым, но холодным как лёд. А ещё Саймон прятал глаза, стараясь не встречаться взглядом со своим покровителем.
Господин Кадаврус тем временем продолжал:
Ты был принят в эту семью по воле судьбы. Как человек высоких моральных устоев я не мог позволить себе пройти мимо твоей беды, сжалился и привёл к себе в дом. Потом предложил тебе жить с нами. И ты согласился. Он грозно посмотрел на корчащегося на стуле альрауна. Почему ты тогда согласился, Саймон? Господин Кадаврус слегка наклонился к альрауну через стол в ожидании ответа.
Саймон осмелился наконец поднять оранжевые глаза на Кадавруса, но оцепенел ещё больше, когда прочитал во взгляде прозектора тоску и усталость.
Вместо слов у него вырвалось что-то нечленораздельное, ведь он ещё не до конца отошёл от вчерашнего, да и обстановка была напряжённой.
Однако господин Кадаврус не стал настаивать, чтобы Саймон смог сформулировать хоть сколько-нибудь внятный ответ. Посчитав, что бессовестному Саймону просто нечего сказать, он заговорил снова:
И чем же ты отплатил мне и другим? Всем, кто заботился о тебе всё это время? Драугу, Агриппине, мистеру Роджеру? Ты ни разу не сказал спасибо за то, что Агриппина готовит тебе еду. Ты ни разу не помог Драугу сделать уборку в доме. Ты ни разу не спросил о моём здоровье. Вместо этого ты дерзишь Агриппине, кривляешься перед Драугом, мешаешь работать мне, дразнишь мистера Роджера и других наших посетителей.
Саймон совсем сжался в комок, в его голове жужжало и звенело, несмотря на недавние водные процедуры. Он даже подумал, что лучше бы он вовсе не просыпался.
Ты, Саймон, укоризненно чеканил господин Кадаврус, потерял всякую совесть. Твоя жизнь это сплошные развлечения, хамство и наглые выходки. Я не сильно преувеличу, если скажу, что половина города тебя ненавидит!
Саймон знал, что это правда. И боялся этого. Конечно, большинство посетителей господина Кадавруса остаются крайне недовольны Саймоном и его выходками, но в глубине души альраун надеялся, что они забывают о нём почти сразу, как покидают дом прозектора.
Но вчера ты перешёл все допустимые границы! повысил голос господин Кадаврус. Ты не уважаешь ни меня, ни нашу семью, ни наши устои! А значит, тебе нечего здесь делать!
Речь прозектора, кажется, подходила к концу и приобрела совсем уж неприятный оборот для альрауна. Он жалобно посмотрел на своего покровителя, но тот и глазом не моргнул, источая праведный гнев.
Я ставлю тебе ультиматум! заявил он. Пока ты не осознаешь всё, что я сейчас тебе сказал Пока ты не научишься уважать всех, кто рядом, я не пущу тебя на порог этого дома! Можешь вернуться к своим вчерашним проходимцам, с которыми ты посмел явиться сюда посреди ночи, и жить у них. Ты увидишь, что на самом деле тебе там не рады. Никто не станет терпеть твои выкрутасы, поверь мне. Тебя тут же выгонят и оттуда. Поэтому мой тебе совет подумай над своим поведением. Хорошенько подумай. Посмотри, как живут уличные бродяги, а потом вспомни, как жил ты в этом доме. Вспомни, как жалко ты выглядел, когда я нашёл тебя. Тогда совесть, может быть, вернётся к тебе, если она вообще у тебя была, и я смогу принять тебя обратно.
С этими словами господин Кадаврус встал из-за стола и попросил Драуга накормить Саймона лёгким завтраком, дать немного мелочи на всякий случай и выдворить за порог. А сам накинул свой клетчатый пиджак, взял трость и вышел из дома.
Стоит ли говорить, что уже спустя час из дома господина Кадавруса вышел и Саймон? Точнее сказать, он был насильно выставлен наружу, в промозглое кошмарное утро. Драуг был на редкость исполнительным дворецким. Особенно если дело касалось наказаний для Саймона.
Где ж мне искать эту совесть? недоумевал альраун. Он был необразован и по природной своей глупости зацепился за оброненную господином Кадаврусом фразу про потерянную совесть, которая, конечно, была всего лишь метафорой. Решительно не понимая, что ему дальше делать, он снизу вверх смотрел на Драуга, казавшегося ему сегодня необычайно большим и пугающим. Широкоплечий упырь-дворецкий выпроводил его за массивную чёрную дверь в виде полуарки и в ответ на глупый вопрос альрауна обронил с ехидной улыбкой:
На бороде!
Обнажив кривой клык, он уже хотел захлопнуть дверь с серебряным молоточком в виде чьей-то печальной физиономии, но Саймон изо всех сил схватил его за руку.
Как она хоть выглядит? тщетно попытался выведать он хоть что-то у упыря-дворецкого.
Зверушка такая, глумился Драуг, маленькая, мохнатая. И поймать её, скажу я тебе, дружок, непросто. Ну всё! Желаю удачи!
И дверь с шумом захлопнулась.
Саймон постоял ещё с минуту на пороге, да и побрёл понурив голову куда глаза глядят. В это мгновение он наконец осознал, что с ним не шутят (до этого он надеялся на обратное). Поэтому нужно было начинать поиски.
***
Спустя какое-то время Саймон уселся на камень недалеко от Кривого фонтана, где прошлым вечером и началась вся эта заварушка, и тоскливо посмотрел вдаль. Мимо куда-то кто-то спешил. Всё было буднично и серо, глазу не за что зацепиться. Табор ушёл с Кривофонтанной так же внезапно, как вчера появился, и лишь в конце площади спокойно стояли и настраивали свои жутковатые на вид инструменты Три с половиной музыканта.
Тут нужно объясниться. Это никакая не фигура речи, и музыкантов из знаменитого уличного ансамбля на самом деле было трое, а ещё была одна поющая голова. Поскольку тела у неё не было, считать её за целого человека было бы не совсем верно. Музыкантов звали Корпс, Грэйвс и Мертвельски. Корпс играл на гробобасе инструменте чем-то похожем на альт или контрабас, правда сделанном из подгнившего гроба и черенка от лопаты, которым, надо думать, этот старый гроб откапывали. Мертвельски был барабанщиком, а Грэйвс играл на странном инструменте собственного изготовления. На нём было несколько рояльных струн, что-то вроде клавиш, а также изогнутый медный горн, в который можно дудеть. Голову звали Смитти он выступал автором и исполнителем всех песен и пьес квартета4.
Этот причудливый городской ансамбль постоянно даёт концерты то тут, то там. Они обязательно аккомпанируют на площади во время праздников и фестивалей, выступают в некоторых барах и нередко присутствуют на похоронах. Исполняемые ими мелодии, хотя и бывают весьма ритмичными, всё же непременно отдают чем-то загробным. Правда, в Кошмариусе наиболее естественной является именно такая музыка. А стихи песен, которые сочиняет Смитти, вполне могли бы украшать надгробные камни на Великом Погосте настолько они наполнены трагизмом и замогильной лирикой.
Впрочем, Три с половиной музыканта не часто балуют слушателей новыми произведениями. Ведь в первую очередь они инструментальный ансамбль. Нередко музыканты остаются на продолжительное время втроём, так как Смитти имеет привычку внезапно брать творческий отпуск, чтобы в своё удовольствие покататься по Кошмариусу и остальной Двулунии в поисках новых источников вдохновения. Когда же Смитти возвращается, у ансамбля чаще всего наступают многочисленные репетиции нового репертуара, который насочиняла голова, пока каталась где-то по Гниющему лесу, Вопящим топям, около Разрушенного замка или ещё в каком-нибудь страшном и печальном месте. Смитти настоящий кладезь идей, коих у него в запасе после путешествий целый ворох. Можно только позавидовать неиссякаемому потоку творческой энергии, которым обладает эта лохматая голова. Вот только в конечном счёте ансамбль выбирает из всего этого изобилия две-три новые композиции, а остальное приходится откладывать до лучших времён.
Завидев музыкантов, Саймон после некоторых раздумий решил попытать счастья в очередной раз (он уже сбился со счёта, к скольким прохожим подходил сегодня с одним и тем же вопросом, но вразумительного ответа так и не получил). Прежде альраун не встречался с ними, но кое-что слышал об ансамбле от посетителей господина Кадавруса. И конечно, когда он сидел на крыше или у окна в доме прозектора, до него часто доносились звуки их траурно-танцевальных мелодий с соседних улиц или с Кривофонтанной площади. Три с половиной музыканта и подавно не подозревали, что Саймон вообще существует на свете, так как в доме господина Кадавруса им бывать не приходилось.
Кхм, прокашлялся альраун, пытаясь привлечь к себе внимание. Однако реакции никакой не последовало.
Да и как могло быть иначе? Всем известно, что музыканты люди творческие. С тонкой душевной организацией или без всякой организации вовсе. Творческий человек забывает обо всём на свете, когда занимается любимым делом. Музыканты Кошмариуса не были исключением. Корпс крутил колки, поочерёдно дёргая за три толстые, похожие на длиннющих могильных червей струны на своём гробобасе. С гроба, который служил инструменту корпусом, всё время сыпалась земля. Откуда она бралась в таком количестве, никому не известно, но после каждого концерта Корпсу приходилось изрядно поработать метлой (он постоянно носил её с собой). Струны гробобаса звучали низко, как им и положено, но Корпсу всё равно что-то не нравилось, и он бормотал себе под нос какие-то ругательства.
Мертвельски уже расставил вокруг себя самопальные барабаны, тарелки, звенелки и какие-то грязные котелки с кастрюльками и, вооружившись двумя длинными вороньими косточками, заточенными с одного конца, начал в хаотичном порядке стучать ими по всему, что было.
Грэйвс тоже настроил свой чудной инструмент и сейчас о чём-то беседовал со Смитти. Саймон решил подойти именно к ним двоим.
Э, привет, ребята! не очень уверенно поздоровался он с музыкантами.
Грэйвс повернулся к нему, а Смитти разодрал опухшие глаза (результат длительных бессонных ночей), чтобы лучше рассмотреть, кто это к ним обращается.
Здорово, приятель! поприветствовал альрауна вдохновитель ансамбля, а Грэйвс просто кивнул. Тебе чего? Хочешь к нам в группу? На чём играешь? Нам нужен скрипач. Хотим порадовать кошмаритян мелодичной сюитой!
Саймон, конечно же, не играл на скрипке, да и, надо сказать, лишь в общих чертах представлял себе, как она выглядит, а слова вроде «сюита» ему были и вовсе незнакомы. Поэтому он решил сразу перейти к делу, чтобы не попасть впросак и не вовлечься в какой-нибудь ненужный разговор.
Я, собственно, не по этому поводу. Я совесть ищу. Вы не знаете, где она может прятаться?
Глупый Саймон не отдавал себе отчёта, как его вопрос звучит со стороны. Он действительно верил, что совесть это некое существо или, на худой конец, вещица.
Грэйвс и Смитти переглянулись. Тут уже к ним подошли и двое других участника ансамбля.
Парень, ты что употребляешь? осведомился Мертвельски.
Да ничего особенного. Ну, выпиваю иногда, признался Саймон и понял, что в ненужный разговор он всё-таки вляпался. Но какое это имеет значение?