Старый шаман перед кругом эльфийских вождей.
Встали вожди, и, вскричав, разорвали одежды:
Воля Валар к упованиям эльфов глуха.
И возгласили скончание эры надежды
Ибо пришло в Средиземие семя греха.
Нас отвергают отныне Валар как орудье.
Люди заселят весь край от равнин и до гор.
Нас понесут корабли с лебединою грудью
В благословенный богами Валар Валинор
Стаей, один за другим, за струей кормовою,
Шли корабли по воде, а потом сквозь портал
Утром проснулся разбитым, с больной головою.
Толкин! Как зря я тебя до рассвета читал!
***
Кому верить
Я не верю ни правым ни левым,
феминисткам и радужной своре,
патриотов кичливым напевам,
демократам, где урка на воре.
Я не верю жрецам и святошам
поощрять их не стану ни пенсом.
Гороскопам плохим и хорошим
Я не верю как и экстрасенсам.
Журналистам и телеканалам:
их вина в современном бедламе.
Банкам. Им не поверю и в малом.
И, конечно, не верю рекламе.
Вот собакам и птицам я верю.
Даже кошкам я верю немножко
Ветру в поле и дереву в сквере,
и дождинкам, стучащим в окошко.
Сложно жить. Как со всем разобраться?
Я неверьем своим озабочен,
потому что, признаюсь вам, братцы,
и себе доверяю не очень.
***
Время движется по кругу
Бледнокожий хрупкий клоун
В черном шелковом трико
На холодном синем склоне
выпасает мотыльков.
Блестки вьются, вторя трелям,
Словно мошки у пруда,
Грустный зов его свирели
Переливчив как вода
Рыжий клоун в желтой блузе
В бубен бьёт под ритмы дня
Суетиться, сонь мутузит,
Пляской бешенной маня,
В какофонии биенья
Ускоряя стук сердец
Так над собственным твореньем
Издевается Творец
Мчат фотоны в волнах света,
Пляшут птицы в небесах,
Прёт по эллипсу планета,
Кружат стрелки на часах.
Смерть всеобщий утишитель
Прячет нас в свою обитель.
Но, всего эон спустя,
Возрождается Спаситель
Беспорочное дитя.
***
Видение суда
Предзакатный румянец блестел на очках и балконах,
я на улицу вышел отдохнуть от забот полчаса.
Вдруг слетели два ангела, все в сапогах и погонах
и, в трубу потрубив, потащили меня в небеса.
Потерялись в полете сандали, штаны и рубаха,
беспокоила мысль, что суп пригорит на огне,
и предстал я на суд и нагой, и дрожащий от страха.
И, похоже, никто из толпы не сочувствовал мне.
Зазвенел колокольчик, потом увели посторонних.
Секретарь объявил: "Встать! Всевышний, в трех лицах един!"
И возник за дубовым столом на сверкающем золотом троне
некто мудрый и лысый, с кольцом над пучками седин.
Ангелок-адвокат заиграл на расстроенной лире,
а потом прекратил, чему я, признаться, был рад.
И сказал прокурор тоже ангел, но в синем мундире:
"Перед нами пропащий. И дорога пропащему в ад!
Пил спиртное, и вел он себя преотвратно.
Обманул государство шесть тысяч четырнадцать раз.
К воспитанию сына всегда относился халатно.
Трижды нищим не подал, подбил собутыльнику глаз.
Осуждают таких в человечьем и божьем законе.
Только он для друзей на закон и на право плевал.
Адвокатом служил, то есть душу запродал Маммоне.
Хитрован и невежа, а еще графоман и бахвал.
Проявлял беспринцѝпность. Машину вел неосторожно.
Трусил, лгал, часто делал все наоборот.
А про Вас, Ваша честь, так противно писал и безбожно -
повторить этот бред не откроется рот!
В ад навеки его!" заключил обвинитель крылатый.
И Всевышний промолвил: "Да что вы мне всё про грехи?
Я за все бы простил тебя, дурень лохматый,
Но ведь ты не поэт? На фига же писал ты стихи?
Я, конечно, всеблаг. Только критиков я не приемлю.
Если нынче прощу, то потом накажу, уясни!
Ты покуда спускайся на прежнее место, на Землю.
Поживи! Но стишков чтобы больше ни-ни!"
Два здоровых детины (тупые ментовские лица),
подхватили меня, и столкнули безжалостно вниз.
Я упал и вскочил, и увидел, как солнце садится
и обтрепанный голубь к ночи присел на карниз.
Я помчался домой. Ощущал себя мерзко и глупо
(А в душе ожиданье расплаты и страх).
Снял кастрюлю с плиты чуть уже подгоревшего супа,
и, тетрадку раскрыв, описал все что было в стихах.
Помню я, как Творец наказал непокорного Змея.
Ты всеведущ, мой Бог, но в поэтах, увы, не ахти:
"Не дышать" и "стихи не писать" не умею.
И за это, хоть страшно, готов наказанье нести.
***
Божье творение
Создавая наш мир, Бог добавил в эфир
вещество, состоянья, поля.
Как из шляпы факир достает сувенир,
появилась и наша Земля.
И воздвигнуты горы, равнины, моря
травы, лес, вороньё-комарьё
Он без инвентаря, только волей творя
создал также подобье своё.
А Подобье (лицом, или, может, концом?)
только в сказочках принц и герой:
то бывает лжецом, то совсем подлецом,
извращенцем, маньяком порой.
Забывает родных и бросает детей,
Предает и друзей и подруг,
Лижет зад у властей, и лютей ста чертей
за медяк всех зарежет вокруг.
И на нищих Подобье глядит свысока
из пентхаусов светлых высот.
Далека и мелка и болезнь старика
и поденщика пролитый пот.
У Подобья давно в сердце злато одно
И молитвы подобны волшбе.
Бог, тебе все равно?! Или вправду оно,
это НЕЧТО, подобно тебе?
Если Божье подобье бомбит города,
травит газом детей с высоты,
Я горю от стыда и воплю: "Никогда
не хочу быть таким же, как ты!"
***
3. О временах года, погоде и природе
О Снежной королеве
Зимы бывают безжалостно долгими.
Точит тоски червячок.
Зеркало вдрызг разлетится осколками.
Только о чувствах молчок!
Был ли каприз, или шалость минутная,
просто желанье украсть?
Может, во льдах отражение мутное,
ласк не случившихся всласть.
Сердце подтаяв, всплакнуло дождинкою
лёд прожигая насквозь
Снежною бабою, простолюдинкою
было бы легче, небось.
И размножаясь в лучах электричества
злобной насмешки игла:
Может, глинтвейну Вам, Ваше Величество?
Вы же хотели тепла!
Вновь Королева хлопнула дверцей и
мчится в свой северный край.
Чокнулся с зеркалом Советник коммерции
их благородие Кай.
***
А позже в замшевом кресле
под холодом климат-контроля
из блестящих кусочков Кай складывает слова.
Но в сердце холодный осколок разбитого зеркала тролля,
поэтому слово "Вечность" он помнит едва-едва.
***
Зимняя сказка
Захотелось зимней сказки,
И пошёл я в лес зимой.
Вечер серой бахромой
Звуки высушил и краски
Леший спутал храбрецу
И дорожки и тропинки.
Били больно по лицу
Снега колкого крупинки
Меж корявых елей лап,
От нелегкого блужданья,
Слышен был то конный всхрап,
То русалочьи рыданья.
Волк завоет за плечом,
Закричат на ветках галки.
Лес ядреный! Елки-палки!
Непонятно: что-почем.
Детских снов немой вопрос,
Промелькнет меж пней, пугая
То ли пьяный Дед-Мороз,
То ль Снегурочка нагая
И виденьями завеса
Офигительной красы
Где бумажник? Где часы?
Все исчезло в чаще леса
Был ли рок столь счастлив мой,
Иль блудил у леса скраю,
Только как попал домой
Я до сей поры не знаю.
Сказка, право, ерунда!
Только так скажу, миряне:
Ни за что и ни-ког-да
Не ходите в лес по пьяни!
***
Червоная дама
Она пьяна чуть терпким ароматом
прощания, брожения и тлена.
А небо пледом рваным и косматым
к ногам ее спадает вожделенно.
Вихрится воздух шустрым горностаем,
его прикосновенья шаловливы,
и кажется, что он стихи вплетает
в неслышимых мелодий переливы.
А листья в карусельной мелодраме
кружат и улетают словно птицы.
Ах, Осень! Вновь она Червонной дамой
сильнее сердце заставляет биться.
Но как, бедняжке, ей с тобой сравниться?
Твои глаза, как небо в день весенний,
и столь пушисты брови и ресницы
как летних рощ заманчивые тени.
И шёлк волос, и бархатистость кожи
недостижимы Осени наивной.
Лишь обе вы характерами схожи,
в которых громы гроз и слёзы ливней.
Путь Осень много поэтичней лета,
сверкает облаченье золотое,
а ты, моя любимая, одета
лишь в джинсовое платьице простое.
О Осень, сколь пестры твои аллеи!
Сколь сладок мед твоих благоуханий!
Но милая мне в сотню раз милее.
Живая плоть прекрасней и желанней.
***
Бабье лето. Позакатное
Што за вечер, воздух сладок
Карамелист и соснов.
Над домами стайкой лодок
Проплывают тени снов.
В небе хрень со впалым пузом
Представляет нам луну.
И грузины грузят грузы
В набежавшую волну.
Раньше в бочках апельсины
Не видала Волга-мать.
Вам бы, гордые грузины,
С гор кавказских их катать
Ночь ведьмачит и пророчит
То ли к фарту, то ль на грех.
На насесте бьётся кочет:
Куры-дуры, я вас всех!
И с презрительною мордой,
Распушив перо и пух
Засыпает грозно-гордый
Расфуфыренный петух.
А в кустах то смех то шепот
В сладких смыках «Дам-не дам».
Водокачка тянет хобот
К проходящим поездам.
Этот дух провинциальный
Всенародный и ничей
Нет взаправду сексуальней
Бабьелетовых ночей.
***
Осень и любовь
В полушарии северном осени ждем.
и она не подводит: приходит с дождем
и волшебной палитрой осенней.
Я не Пушкин, но тоже навечно влюблен
в этот грустный, но щедрый порою сезон,
время выводов и размышлений.
В сентябре я богатству фруктовому рад,
Золотистой пургой зазвенит листопад.
Покраснеют осины и клёны.
А потом зарядят, как обычно, дожди.
В октябре разноцветной погоды не жди,
Блёстки луж да рябинки червлёны.
Серый с белым окрасят округу в окне.
В ноябре и погода под стать седине.
Сядет прелая стынь за порогом.
У камина, где чурки берёзы горят,
ворошу свои годы часами подряд,
запивая то чаем, то грогом.
Ничего не достиг ты, нелепый герой!
И бывает, что даже краснеют порой
не от жара каминного щеки.
Был не вовремя робок, не вовремя смел,
и любовь защитить-отстоять не сумел
Потому и сижу, одинокий.
И сжимаются пальцы, и зубы скрипят.
Но уже никогда не вернуться назад,
не исправить ошибок былого.
Раньше некогда было считать мне цыплят.
В сожаленьях без проку туманится взгляд.
Слишком много, увы! Слишком много.
А потом, наконец захмелев у огня,
вспоминаю с любовью любивших меня,
хоть нелеп был тогда и несносен.
И тоска улетает куда-то как дым.
Я на миг ощущаю себя молодым.
И за это люблю тебя, осень!
***
Грустные мысли в День Нового Вина
Бороздой на лбу морщина,
на висках, седин зола.
Осень-осень, грусть-кручина,
ты зачем ко мне пришла?
Сладко-жарко было лето
в треске праздничных огней.
Не расплатой ли за это
мне тоска осенних дней?
Дни веселья отмелькали
и почти достигли дна
искры блеск в моем бокале -
в праздник Нового вина.
И расцвечена палитра
меж хрусталиками льда
желтой карточкой арбитра
с удаленьем в никуда.
Неба ль хмарь тому причина,
дум ли мутных кутерьма
Эх, развейся грусть-кручина:
Осень все же не зима!
***
4. О возрасте, смерти и посмертии
Седина в бороду
Слышал байку я многократно:
Чтоб сберечь человека от кары
Наш Творец (он такой деликатный!)
выдал ангела каждому в пару.
Вьется рядом крылатый белый,
шепчет в ухо почти без звука:
Человече, грехов не делай!
После смерти ждёт грешных мука.
Хорошо им, грешным, однако!
А за мной, по грязи и лужам
всюду тащится, как собака,
бес. Совсем беспутный к тому же.
Он меня под ребро толкает,
Подбивает на грех, паскуда:
Посмотри, вон идёт какая
Поболтай! Вдруг дойдёт до блуда.
И никто не пугает адом.
Где ты, ангел в хитоне белесом?
И безвольно иду, если надо.
Кто такой я, чтоб спорить с бесом?
Провокатор, ущербный даже,
лишь одним бес обеспокоен.
Не склоняет ни к пьянке, ни к краже,
ни к тому, чтоб скупать биткоин.
Но на женщин он сильно падкий.
Уж такая наклонность злая:
от белянки до шоколадки,
он ко всем меня подсылает.
К юным, зрелым и перезрелым
лезу в душу, ломая дверь я,
с шуткой, просьбой, пустяшным делом
чтоб втереться скорей в доверье.
Но в душе я скромный и робкий,
и не бабник и не повеса.
Всех бы баб обходил сторонкой,
если б не принужденье беса.
Мне бы с ангелом у камина
неспеша толковать про добро
Ах, какая навстречу фемина!
Подлый бес вновь толкает в ребро.
***
Старая гвардия
Кто видел, как трещал Союз
и бой за Белый Дом,
того и в восемьдесят плюс
КОВИД возьмёт с трудом.
Мы, как истрёпанный баркас,
живем не напоказ.
Не зря Вселенная на нас
таращит желчный глаз.
И пусть остался шаг всего
чтоб выйти за порог,
мы, зубы сжав, пройдем его
и взгляд наш будет строг.
Уже не так и важен быт.
Не так близка родня.
Мы пережили страх и стыд.
Всё прочее- фигня.
И ясно слышим, как зовут
к себе отец и дед.
Жить слишком долго тяжкий труд.
И смысла в этом нет.
***
У сыновей своя дорога
Уходя уходи. И не стой на дороге.
Нет погоды плохой у Природы для нас.
Друже! Повода нет для хандры-безнадёги.
Ветер в морду не жмурь чуть слезящихся глаз.
А Природа мудрей нас с тобою без спора.
Потому и растут на глазах сыновья
Ты как мог, сколько мог, был для сына опорой
Но для каждого нынче дорога своя.
Мы уходим, раз надо. Кто молча, кто с понтом.
Дети смотрят вослед. Нам и им очень жаль.
Где-то там горизонт. А за тем горизонтом
новых дивных открытий бесконечная даль.
***
Не плачь об ушедших
Вот и последние летние дни
канули в Лету.
Тени ушедших с собой не тяни.
как эстафету.
Всех, кто с тобой пересекся в судьбе,
был уважаем,
Ты отпусти, не влеки их к себе,
и не мешай им.
Осень, быть может, скучнее весны,
или же лета
Дабы птенцы были все сочтены,
песня допета.
Взвешен, отмерян, оценен в уме
путь наш и гений,
Чтоб перейти постепенно к зиме
без сожалений.
Если уж отбыл отмерянный срок,
нет ходу обратно.
Слезы тому, кто ушел за порог
вряд ли приятны.
Если звонок, и закончен урок,-
ждёт перемена.
Так улыбнись! За порогом дорог
много, наверно.
***
Обратный путь
Опять сосной дохнули доски,
И вспышкой в памяти жара,
Лесок, где елки да березки
В песке на берегу Днепра,
Друзей веселое соседство
и пряный запах старых книг
и счастье. То, которым детство
беспечно полнит каждый миг.
И ты, с реальностью не споря,
Вспять обращаешь жизни путь.
И, как река впадает в море,
Впадаешь в детство по чуть-чуть.
***
Уходя уходи
Есть пролог, значит, где-то в конце эпилог.
А бессмертие вздорные враки.
На стене закопченной рисует мелок
сокровенно хранимые знаки.
Сына, дерево, дом ты оставишь как след.
Или парочку строк, если сможешь.
Горсть счастливых мгновений отсчитанных лет
заберешь на последнее ложе.
Свет нездешний как блик промелькнёт на косе,
Смерть закроет прочтенную книжку.
Это точно известно: отчалим мы все.
Нам и так было выдано лишку.
Пекло, или в Эдемовом садике пир,
свет ли, бездна из страха и мрака.
"Дальше будет молчанье" придумал Шекспир.
Он был умный. Проверим, однако.
***
Пережившим эпоху перемен
Пусть нам за шестьдесят,
морщины как узоры,
иллюзий нет почти,
лишь лет прошедших груз,
а на плечах висят
грехи, ошибок горы,
потери по пути,
распавшийся Союз,
но горе не беда!
Мы соберемся с духом,
перетряхнем умы,
полезем в Интернет.
Пожить есть шанс всегда!
Парням и молодухам
бодрящимся, как мы,
конца и сносу нет.
Нам устилали путь
лишь тернии, не розы,
среди такого зла,
что не помянешь вслух.
И выжить как-нибудь
и обмануть прогнозы
нам вера помогла
и закаленный дух.
Нас перелом эпох
ломал как свет в бикварце
добавил нам морщин
Взял в предрассудков плен
Да сохранит нас Бог,
израильские старцы,
и женщин, и мужчин
от новых перемен!
Когда все завершу
Когда все завершу, что положено мне,
всем "Спасибо!" скажу на прощанье,
я открою окно, и в ночной тишине
позову Ту, что ждет нас за гранью.
Я скажу, что готов, и что отдал долги,
жизнь свою опишу Ей детально
Это так хорошо, что не видно ни зги
Только светится выход хрустально.
Я собьюсь, не сумев досказать ни черта,
жалкий нищий у дома порога,
Ведь слова, объяснения, всё суета,
потому-то и стоят немного.
И заткнусь, понимая, порю ерунду,
(Покраснеть бы, да явно не в пору)
И тогда я решительным шагом пройду
по дорожке, невидимой взору.
Распахнется хрустальная дверь впереди,
За порогом лишь свет водопадом,
А Она только молча махнет: "Ну, иди!"
Я не гордый. Пойду, если надо.
Оттолкнусь от порога ногою босой
И взлечу. Тут ведь главное верить
Проводница вослед мне помашет косой