Она снова повернулась к Сайрусу, вложила свои ладони в его.
Да. Я хочу выйти за тебя замуж. Не знаю, согласятся наши родители или нет, но я хочу этого всей душой.
В моей семье тебя будут обожать, заверил Сайрус, нежно отводя с ее лица растрепавшиеся волосы. Поцеловал ее в лоб и добавил: Моя мать очень страдает, что у нее нет дочери. И, познакомившись с тобой, уже никуда тебя больше не отпустит.
Он снова притянул ее к себе для безрассудного поцелуя и грохот волн внизу стал подобен звуку аплодисментов.
1921
6. Чертоги власть имущих
Бомбей, февраль 1921 года
Поблизости аплодировали.
Первин усилием воли вырвалась из воспоминаний. Двое хорошо одетых стражей-индийцев, стоявших у дороги, кланялись и хлопали в ладоши вслед губернаторской машине. Вот ведь лицемеры! С другой стороны, она сама едет в этой машине и не имеет права ни в кого кидать камень.
Похоже, папочка, они тебя приняли за Джорджи, проворковала Элис.
Козырек-то закрыт, а под ним мы все на одно лицо, откликнулся сэр Дэвид.
Как знать, дорогой. Леди Хобсон-Джонс непринужденно рассмеялась. Совершенно не исключено, что именно ты станешь следующим губернатором.
Тебе действительно этого хочется? Элис явно была ошарашена.
Повисла долгая пауза.
Я выполню любую волю правительства, произнес наконец сэр Дэвид. Но это крайне маловероятно.
Слова прозвучали размеренно, из чего вроде как следовало, что он совершенно не против занять этот пост. Ехать в одной машине с таким человеком было едва ли не предательством, потому что Первин случалось ходить на собрания индийцев, которые выступали за самоуправление. В Оксфорде и Лондоне они с Элис вдвоем посетили несколько таких встреч.
Наконец машина остановилась возле очень высоких ворот, за которыми возвышалось огромное бунгало бежевого цвета. Навстречу выскочили четверо охранников: двое отсалютовали машине, еще двое открыли ворота.
Надежная охрана, заметила Первин, подумав, насколько это не похоже на ворота ее дома, которые сторожит недотепа, склонный засыпать на посту.
Президент печется о нас даже слишком рьяно, отозвался сэр Дэвид.
Мы сняли этот дом сразу, как только его построили в прошлом году, пояснила Первин леди Хобсон-Джонс. Первым жильцам не грозят ни крошки в ящиках столов, ни пятна в ванной. Я в полном восторге. И нам хотелось, чтобы Элис здесь было где развернуться.
Мне он напоминает Сент-Джонс-Вуд, заметила Элис.
Почему бы это? Леди Хобсон-Джонс, похоже, слегка опешила.
Неогеоргианский стиль. Совсем не похоже на наш старый дом в Мадрасе. Вот там было настоящее индийское бунгало.
Элис говорила об Индии пятнадцатилетней давности эпохе, когда отец ее занимал не такой важный пост. Первин едва не пожалела леди Хобсон-Джонс, которая явно была скандализована замечанием дочери.
В определенном смысле неогеоргианская архитектура очень подходит для Бомбея, произнесла Первин. Город ведь вырос из Форт-Джорджа. Бунгало, конечно, новое, но стиль его свидетельствует о неизменности.
Воистину так, согласилась леди Хобсон-Джонс и чуть заметно улыбнулась Первин.
Поняв, что сумела заработать у непростой матушки Элис очко, Первин открыла дверцу машины и шагнула с подножки на землю. Сэр Дэвид сразу же вошел внутрь дома, а леди Хобсон-Джонс задержалась поправить капор, сбитый ветром на сторону.
Первин последовала за Элис та помчалась в сад рассматривать изгородь, увитую оранжевыми и розовыми цветками гибискуса. Первин приподняла брови, выражая всем понятное: ты чем-то расстроена? Элис закатила глаза. Тут Первин сообразила, что Элис крайне неловко за машину, дом и своих высокомерных родителей.
Мы с тобой еще отыщем настоящую Индию: там очень много самых разных людей и обычаев, ты не соскучишься, пообещала Первин. Я хочу, чтобы ты при первой же возможности пришла к нам в гости на настоящий парсийский ужин.
Глаза у Элис блеснули.
Главное, пряностей побольше!
У нас всё сладкое и пряное. Я прямо сейчас тебе принесла наших сладостей. Первин протянула подруге коробочку.
«Яздани», прочитала на ней Элис. Это сладости так называются?
Это название кафе
Элис! раздался издалека голос ее матери. Иди познакомься с прислугой.
Из портика длинной вереницей вышли слуги и встали по стойке смирно. Первин насчитала восьмерых в форме и четверых мужчин и мальчишек в пыли и лохмотьях видимо, садовников.
Элис спрашивала у каждого имя; отвечали ей без запинки, с разными акцентами. Память у Элис была завидная: Первин не сомневалась, что она почти всех запомнит.
Мать Элис не спросила, какого дочь мнения об интерьерах дома, видимо, чувствовала, что больше критики не стерпит. Первин удивилась простоте меблировки: низкие диваны, стулья с неброской кремовой обивкой, кое-где высокие зеркала и портреты пожилых англичан. В целом создавалось впечатление интересной гармонии.
Гвендолен Хобсон-Джонс повела девушек вверх по лестнице красного дерева она изгибалась плавной дугой. Наверху оказался длинный коридор, с обеих сторон ряды дверей. Миссис Хобсон-Джонс открыла ту, что находилась в самой середине.
Представляю тебе твою новую спальню, Элис. Ничего общего с университетской квартиренкой.
Просторная спальня была оклеена бледно-розовыми обоями и обставлена модной ротанговой мебелью. Но удивительнее всего оказалась ее форма в виде полумесяца. Сквозь пять высоких эркеров открывался умопомрачительный вид на бледно-голубую океанскую воду, испещренную яркими искрами.
Какой вид! произнесла, помолчав, Элис. И сколько места! Мне одной явно многовато. Да и розовый уж всяко не мой цвет.
Ты это заслужила, ответила ее мать. С одной стороны вид на море, с другой на особняки на Малабарском холме.
Элис вздохнула, переместилась от одного окна к другому.
Будь у меня бинокль, я могла бы рассматривать людей, которые ходят там по дорожкам. Первин, у тебя твой сохранился?
Да. Я им даже сегодня воспользовалась. Первин гадала, улучит ли момент рассказать Элис о своих тревогах. Да и стоит ли? Подруга только что с дороги и явно очень устала.
Мамуля, а ты знаешь, кто живет по соседству? Элис сморщила нос, глядя на огромное бунгало, этакий двойник дома Хобсон-Джонсов. Причем стояло оно так близко, что разделяла их одна лишь изгородь, увитая гибискусом.
Эдвард Липстай, генеральный директор грузовой пароходной компании «Белая звезда». Леди Хобсон-Джонс стояла так близко, что до Первин долетал запах ее цветочных духов. У него двое неженатых сыновей. Младший изучает экономику в Кембридже; второй здесь, работает в отцовской компании. Ты обязательно должна с ним познакомиться. Он друг мистера Мартина.
Элис наживку не проглотила, вместо этого осведомилась:
А кто живет в бунгало поменьше, на склоне холма? Оно, на мой взгляд, более индийское, чем остальные.
Еще до того как машина свернула на Маунт-Плезантроуд, Первин обратила внимание на длинную оштукатуренную стену: сверху на ней торчали острые осколки стекла. Отсюда было видно, что за стеной находится бунгало в индийско-мавританском стиле: к северу и к югу от него разбиты сады, посередине еще один сад с длинным прямоугольным бассейном.
А, это низкое бежевое строение, которое того и гляди рухнет? Голос леди Хобсон-Джонс звучал отрешенно. Я слышала, оно принадлежит какому-то набобу[28]-мусульманину; здесь вообще много особ царской крови. Он в декабре умер, но там всё еще живут насколько понимаю, его жены и дети.
Леди Хобсон-Джонс, а вы знаете название этой улицы? спросила Первин. При упоминании о незримых женщинах и детях у нее возникло странное чувство.
Си-Вью-роуд, ответила леди Хобсон-Джонс. «Улица с видом на море». Впрочем, из этого бунгало нет никакого вида на море, его закрывают другие дома.
Только не говори, что там тоже сыновья на выданье, протянула Элис сквозь зубы.
Глупостей не болтай! оборвала ее мать. Судя по воплям и крикам, которые я слышу каждый день, дети там еще совсем маленькие. Но я с ними не знакома. Мусульмане вообще необщительные. Не так ли, Первин?
Все зависит от семьи, ответила Первин, теперь уже твердо уверенная в том, что это и есть бунгало Фарида. Некоторые мусульманки соблюдают пурду, но не те девушки, с которыми я училась в школе.
В прошлом месяце леди Ллойд устроила совершенно пленительную пурда-вечеринку, сообщила леди Хобсон-Джонс, оправляя шторы. В Доме правительства обособили несколько залов, чтобы обеспечить полную приватность, из прислуги допускали только женщин. Леди Ллойд очень постаралась все организовать наилучшим образом, но из двадцати приглашенных дам пришли только две.
Представляю, как она расстроилась, заметила Первин.
Этого следовало ожидать. Лично я не хотела бы жить в затворничестве, но у этих дам, полагаю, есть евнухи для компании. Губы леди Хобсон-Джонс изогнулись в понимающей улыбке.
Первин так и хотелось вытащить носовой платок и стереть с лица хозяйки и ухмылку, и коралловую губную помаду. Но вместо этого она пробормотала:
Евнухи обычно бывают только во дворцах.
Элис задержалась у окна.
А мне этот домик нравится. Напоминает миниатюрный дворец из слоновой кости.
Просто издалека не видно пятен сырости на стенах. Штукатурка облупилась, а это битое стекло на изгороди такой примитив. Леди Хобсон-Джонс передернулась. Ну, оставлю вас разглядывать это убожество. А сама пойду вниз, прослежу за приготовлением чая.
Да, кстати, я привезла сладости. Возможно, они пригодятся к чаю. Первин протянула хозяйке коробку, которую уже час держала в руке.
Как предусмотрительно. Леди Хобсон-Джонс с неуверенной улыбкой взяла у нее коробку.
Когда материнские каблуки застучали по ступеням, Элис повернулась к подруге.
Слушай, мне так неудобно. Я ее три года не видела, и за это время все стало только хуже.
Первин решила проявить великодушие.
Ну, многие англичане индианку даже на веранду не пригласят, а уж в спальню и подавно.
Элис поджала губы.
Ты понимаешь, зачем мне подготовили такую огромную спальню?
Чтобы тебе тут было счастливо и привольно?
Элис энергично затрясла головой.
Родители уверены, что я к ним надолго. Я думала, что приеду погостить, а на апрель у меня будет билет обратно, но мне его купили только в одну сторону.
Тебе кажется, что в Бомбее так уж ужасно? Ты же писала, что хочешь приехать! Первин была озадачена.
Я хотела приехать. Элис говорила размеренно. Но я знаю, они хотят держать меня под надзором, потому что им не нравится, чем я занимаюсь в Лондоне.
Первин выдохнула, вспомнив о самых разных увлечениях Элис.
Коммунистические сходки или марши суфражисток?
Все гораздо хуже. Понизив голос, Элис продолжила: Папа написал мне в письме, что кто-то ему сообщил, что видел меня в таверне «Фицрой». Его это очень встревожило.
Мой отец бы тоже встревожился, если бы узнал, что я хожу в питейное заведение. И совершенно неважно, что на праздниках и свадьбах парсийки могут пить в свое удовольствие.
Элис подошла к окнам, выходившим на море. Посмотрела наружу и произнесла:
Тут, скорее, дело в том, что в таверне «Фицрой» собираются люди с иными предпочтениями.
Господи. Они давно уже не говорили о тайной амурной жизни Элис.
Элис продолжила голос все еще звучал тихо, но подрагивал от гнева:
После того кошмара в Челтнеме меня выпустили из санатория и приняли в Оксфорд только потому, что я сделала вид, будто излечилась. Теперь за эту ложь приходится платить. Мне двадцать три года, я все еще не замужем, вот меня и привезли сюда поправить дело.
Первин подошла к подруге, ласково опустила руку на ее напряженную спину.
На дворе 1921 год. Родители не могут тебя выдать замуж насильно.
Зато могут довести до ручки! С мамы станется подсунуть мне какое-нибудь очередное убожество вроде мистера Мартина. Или натравить на меня богатого соседа. Можешь себе представить, что тебя зовут Элис Липстай? Прямо лишай какой-то! Элис слегка покачнулась от возмущения.
Первин подхватила ее под локоть.
Тебе нехорошо?
Давай присядем. Я будто все еще на судне.
Первин пристроилась рядом с подругой на розовом покрывале из шенили, натянутом на кровать под балдахином.
Занятно, да, что ни ты, ни я не можем выйти замуж, заметила Элис. Вон, посмотри в зеркало на нас обеих. Ну прямо типичные юные старые девы.
У нас и помимо этого немало общего. Первин, в принципе, не была старой девой, но не стоило напоминать об этом сейчас, когда Элис так загрустила.
Ты с этим справилась. Работаешь в полную силу, наградой тебе деньги и общественное признание, а мне пришлось бросить преподавание в Лондоне и стать бездельницей.
Ты можешь опять устроиться на работу, заметила Первин. Здесь очень ценятся грамотные преподаватели математики. Множество школ и колледжей с удовольствием возьмут на работу выпускницу Оксфорда.
Моя мать все годы моей учебы переживала, что я стану синим чулком, проворчала Элис. Так и получилось. Я даже хожу во всем синем.
Первин посмотрела на их отражение в круглом зеркале на щегольском туалетном столике. Когда они сидели рядом, верхушка прически-помпадур, в которую были уложены волнистые черные волосы Первин, чуть возвышалась у Элис над плечом. Из-за двадцатисантиметровой разницы в росте они всегда смотрелись рядом очень комично. Но сейчас большие карие глаза Первин глядели не столько весело, сколько устало. Наверное, все дело в постоянном чтении документов или в шоке, который она сегодня пережила. Первин отметила, что выглядит немного старше своих двадцати трех лет: это полезно для работы с клиентами, но обидно для самолюбия.
Элис тоже переменилась. Ее аквамариновое хлопчатобумажное платье измялось и пошло пятнами похоже, она надевала его не раз и забывала постирать. Но неопрятность можно было списать на долгую дорогу или непривычку к жаркому климату. Куда сильнее Первин обеспокоило то, что круглое загорелое лицо Элис выглядело напряженным, а этого не было, когда год назад они прощались в Англии. Напряжение не сквозило в ясных голубых глазах Элис, но читалось в складке губ: на них не было улыбки.
Ты чего? удивилась Элис, заметив этот пристрастный осмотр.
Синий тебе к лицу, поспешно произнесла Первин.
Вот так же ей, Первин, пришлась по душе их университетская дружба: ведь она тогда была беззащитной молодой женщиной, стремившейся забыть свое прошлое.
Рядом с Элис она чувствовала себя в Англии сносно, рядом с ней проще было забыть угрозу под названием Сайрус. Но однажды вечером, когда они проходили мимо Баллиол-колледжа, пьяный первокурсник метнул бутылку через двор. Первин вскрикнула и убежала во тьму. Элис помчалась следом и вытянула из подруги правду о том, почему звук бьющегося бутылочного стекла повергает ее обратно в прошлое.
Первин была признательна Элис за то, что она ее не жалела и не осуждала. Элис помогла ей встать обратно на ноги, научиться не думать каждый миг о стене рушащихся блестящих бутылок
Первин, содрогнувшись, вернулась в настоящее.
Ну, говори. Что-то не так! требовательно произнесла Элис.
Первин страшно хотелось рассказать ей о том, что Сайрус, похоже, появился снова. Ее остановила мысль, что Элис, наверное, очень устала, да и страх перед тем, что назойливая Гвендолен Хобсон-Джонс может в любой миг войти в дверь. Если эта женщина почует, что в жизни у Первин не все в порядке, она, чего доброго, запретит Элис с ней общаться.
Первин ответила:
Так, простудилась слегка.