Да, тихо сказала она. Квоты были рассчитаны неправильно.
Голограммы с облегчением зашевелились, как будто Мия произнесла магическое заклинание. Фиона открыла глаза и повернулась к Колину.
Для протокола: отдел политкоррекции заверил пересчет номеров, сказала она. Всем спасибо. Работаем.
С мелодичным электронным звуком голограммы растворились в воздухе. От напряжения у Мии свело плечи. Массируя окаменевшую шею, она прикоснулась к экрану, чтобы снять затемнение стен, и чуть не подпрыгнула от испуга. Прямо перед ней за стеклом стоял улыбающийся Айра.
Не хотел тебе мешать на звонке, сказал он, заходя в кабинет. Поздравляю с боевым крещением.
Не уверена, что оно прошло хорошо, пробормотала Мия. Я так и не поняла, что́ сделала.
Айра легкомысленно улыбнулся, тряхнув малиновыми вихрами.
Не парься, произнес он. Всё в порядке, работа идет.
Я согласилась с пересчетом, сказала Мия. Что это значит?
Не парься, повторил Айра чуть более настойчиво. Спасибо, что была на звонке. Это совершенно рядовая ситуация.
И всё же? Мия посмотрела на него снизу вверх, впервые заметив, что у корней его роскошные малиновые вихры были совершенно седыми.
Базу номеров слегка пересчитают. Квоты перераспределят по отделам, Айра пожал плечами. При наших объемах этого никто не заметит.
Это как раз меня и пугает, сказала Мия. Вдруг там по квотам изначально всё было правильно? А теперь при пересчете какие-то номера могут просто потеряться.
Айра прищурился. В желтых глазах засквозило неприятное удивление.
Ты, я вижу, своего не упустишь, тихо сказал он. Даже сейчас. Респект.
Что ты хочешь начала было Мия, но он положил руки на спинку кресла, по обеим сторонам от ее беззащитной шеи, и она почему-то сразу же замолчала.
Вопрос в том, чего хочешь ты, произнес Айра угрожающе мягким голосом. Благодарности?
Жесткие волоски на его руках щекотали ей шею. Мия осторожно кивнула. Айра улыбнулся и выпрямился, убрав руки в карманы.
Для тебя мне ничего не жалко, сказал он. Только не здесь. Ты знаешь, где найти меня после работы.
Он поднялся и пошел к двери легкой походкой человека, у которого не было ни одной проблемы. Мия проводила его глазами почти до самого выхода, но в последний момент все-таки не выдержала.
Что будет, если при пересчете заметят ошибку? спросила она вслед сутулой спине.
Айра обернулся через плечо, блеснув острозубой улыбкой.
Служба безопасности разберется, сказал он. Но тебя уже всё равно здесь не будет.
После работы Айра часто сидел в баре «КК» на задворках Шоу-центра, хотя жил где-то на другом конце мегалополиса. Выйдя на платформу из сверкающей вечерними огнями Амальгамы, Мия на мгновение остановилась, размышляя, не воспользоваться ли его предложением, но тут подошел пневмопоезд северо-западного направления, и двери вагона открылись прямо перед ней.
Через четыре станции, когда бесполый цифровой голос объявил ее остановку, Мия лишь уютнее устроилась в кресле у окна и стала смотреть, как огни жилых небоскребов в модном районе набирают скорость и сливаются в длинные лучи, бегущие вслед за поездом.
После получения номера Мия часто подолгу не возвращалась домой с работы, катаясь на пневмопоездах разных направлений и жадно вбирая в себя картинки вечернего мегалополиса. Она хотела запомнить каждую деталь, какая только могла в ней поместиться, так человек, переезжающий на другой континент, распихивает по чемоданам вещи, которые ему не пригодятся, просто потому, что их жалко оставлять.
Модные небоскребы сменились обшарпанными социальными высотками, несколько многоуровневых аэромобильных эстакад сплелись и расплелись за окном, но сегодня у Мии не получалось сосредоточиться на знакомых картинках. Липкое ощущение незначительной, и в то же время непоправимой ошибки преследовало ее, как в колледже, когда, уже сдав все экзаменационные задачи, вдруг понимаешь, что правильный ответ к одной из них должен быть совершенно другим.
Мия любила свою работу, хотя давно бросила всякие попытки объяснить, чем именно она занимается в «Кэл-Корпе».
Победитель финала определялся зрительским голосованием в реальном времени: многомиллиардная аудитория Лотереи с помощью специальной электронной системы решала, кто из кандидатов достоин того, чтобы жить вечно. Эта аудитория делилась на бесконечное количество крупных и мелких сегментов по целому ряду признаков, от гендера и уровня доходов до семейного наследия, веса и количества родственников первого порядка на Гарториксе.
Каждый кандидат, которого обсчитывал отдел политкоррекции, представлял собой уникальный набор признаков, адресованных тому или иному сегменту аудитории.
Задача Мии была рассчитать формулы и подобрать пары кандидатов так, чтобы зрительские голоса до последнего распределялись поровну. Лучшие финалы были те, где всё решалось перевесом в пять-шесть тысяч голосов; за такие финалы сотрудники всех отделов получали бонусы, премии и билеты в VIP-ложу Селесты на всю семью. За такие финалы Айра угощал подчиненных первоклассным грэем, от которого прошлое растворялось, как сахар в кофе, делая настоящее уютным и призрачно сладким.
Это было искусство, а не бездушная вычислительная механика. Сегментов аудитории и признаков было так много, что работа политкорректоров превращалась в творчество, основанное на интуиции и озарениях. Внутри отдела на каждый финал устраивали тотализатор и часто проигрывали даже те, кто подбирал и обсчитывал для него кандидатов. Но не Мия.
Почему-то она всегда знала, кто будет жить вечно, заранее, еще на этапе просмотра голографических анкет. Иногда это знание пугало ее; оно было сродни божественному всеведению, словно Мия смотрела на этих людей откуда-то из посмертия.
Мия любила изучать анкеты. Ей нравилось разбираться в том, почему люди хотят уйти, сохранив себя или то, что они упорно считали собой, хотя не могли даже толком сказать, что́ это было. Подбирая пары, она каждый раз делала свой собственный тайный выбор, и этот выбор раз за разом оказывался правильным, будто подтверждая ее собственный тот, который она была вынуждена сделать после того, как не стало Ави.
Вопреки всему, что было написано в документах из клиники, Мия хотела жить.
Просто это было невозможно мир был заполнен густой вязкой ненавистью, так что в нем не оставалось места даже для воздуха. Постепенно она поняла, что источник этой ненависти она сама. Это была хорошая новость: значит, ненависть можно контролировать. Можно даже сфокусировать ее на чем-то одном, чтобы освободить себе немного пространства для жизни.
Проще всего было бы возненавидеть Эштона. За то, что случилось с их сыном. За то, что у них вообще родился ребенок. За то, что она почувствовала, когда, сидя пьяной на унитазе, наткнулась в зеркале на его жадные глаза.
Но еще в клинике Мия поняла, что не может этого сделать. Эштон смотрел на нее так, словно помнил ее целиком прошлую, настоящую, такую, какой она очень хотела быть и какой уже никогда не станет, и это было единственным, что связывало ее с жизнью. Он держал ее за руку, не давая утонуть в ее же собственной ненависти, и хотя она видела захлебывался в этом мутном потоке, ни за что не соглашался ее отпустить.
Тогда она выбрала ненавидеть сына. Вернее, ребенка любого ребенка, который мог бы встать между ними и заставить сделать выбор заново. Она боялась, что в следующий раз Эштон выберет не ее.
В день, когда она ушла на работу, оставив его над остывающей горой сладких вафель, которые он не ел никогда, а тем более на завтрак, она отсмотрела пятьдесят четыре голографические анкеты подряд, не отрываясь и не выходя на обед, только глядя иногда на часы и подгоняя секунды, пока, наконец, не настало тридцать шесть часов с момента получения номера. Тогда она вытащила из сумки коммуникатор, отключила бесшумный режим и, отгоняя пропущенные звонки и сообщения Эштона, как мелкий мусор с поверхности воды, набрала регистратуру Северо-Западной клиники Колфилд.
Когда бесполый цифровой голос повторил дату и время назначенного аборта, Мия почувствовала, что улыбается. Она была совершенно счастлива.
До клиники Колфилд нужно было ехать с одной пересадкой. Мия вышла на Рио-Гранде и вдохнула полные легкие влажного после дождя осеннего воздуха. Закатное солнце заливало перрон, отражаясь в прозрачном куполе и окутывая редких пассажиров золотистой дымкой. В небе медленно кружила большая птица с длинными острыми крыльями, что-то высматривая в парке неподалеку.
Мия удивилась. В центральной части мегалополиса птиц почти не было, и даже на озере им с Эштоном за всё время удалось увидеть разве что пару уток.
Солнце село за небоскребы. Подошедший пневмопоезд спугнул птицу, и та взлетела повыше, растворившись в темнеющем небе. Мия привычно устроилась у окна, чтобы смотреть на вечерние огни мегалополиса. Но как только пневмопоезд набрал скорость, она вдруг закрыла глаза и снова увидела птицу, парившую над осенним парком.
На ресепшн ее встретил молоденький администратор в белоснежной хрустящей рубашке.
Добро пожаловать в Северо-Западную клинику Колфилд, произнес он, слегка поведя шеей, чтобы высвободить кадык из-под слишком жесткого воротничка. Вы уже являетесь нашим клиентом?
Мия кивнула и сочувственно улыбнулась, прикладывая палец к углублению на стойке. Интересно, сколько часов в день парень вынужден проводить в этой рубашке, которая наверняка ощущается как удавка, но транслирует спокойствие и уверенность, так необходимые всем пациентам.
Администратор взглянул на экран и поднял на Мию приветливую ученическую улыбку.
К какому специалисту вы хотели бы записаться, госпожа Дювали?
Вы не поняли, мягко сказала Мия. Я уже записана. 7:30, процедура прерывания беременности.
Улыбка администратора стала еще приветливее, хотя в глазах промелькнула растерянность.
Давайте посмотрим, произнес он, перелистывая окошки у себя на экране. Ваша запись действительно есть, но я вижу, что вчера вечером ее отменили.
Послушайте, сказала Мия, теряя терпение, это невозможно. Прерывание беременности обязательная процедура при получении номера в первом триместре. Странно, что я должна объяснять вам такие вещи.
Администратор умоляюще улыбнулся и дернул шеей, чтобы высвободить кадык.
В том-то и дело, сказал он. При получении номера.
Мия вздохнула.
Посмотрите по базе, сказала она, оглядываясь по сторонам в поисках более вменяемого сотрудника. Мой номер зарегистрирован Центром Сновидений Северо-Западного округа.
Давайте посмотрим, повторил администратор и перелистнул туда-сюда одно и то же окошко. Регистрация номера, действительно, была, но вчера вечером ваш номер был передан вторичному получателю.
Мия почувствовала, как блестящий мраморный пол у нее под ногами дрогнул и заходил волнами.
Кому? переспросила она неожиданно севшим голосом. Администратор с готовностью прищурился.
Господину Эштону Герингеру, прочитал он с экрана и на всякий случай улыбнулся еще старательнее.
С другого конца приемной к ним бежала медсестра в белоснежном костюме. Лицо у нее было отчаянное, как будто она куда-то безнадежно опаздывала. Мия улыбнулась и даже открыла рот, чтобы сказать ей, что никакая работа не стоит таких переживаний, но в тот же момент медсестра исчезла, и весь остальной мир исчез вместе с ней.
Глава 10. Эштон
Несмотря на холодный медицинский свет с потолка, в комнате было довольно тепло. Эштон снял ботинки и поставил на нижнюю полку небольшого пластикового контейнера. Носки он аккуратно свернул и положил сверху, а потом подумал и затолкал в ботинки, чтобы не создавать ощущения домашнего беспорядка. Мия собирала его носки по всей квартире, ворча, что они размножаются быстрее, чем вирусы в организме носителя.
Сняв рубашку, Эштон повесил ее на плечики в основном отделении контейнера и застегнул, как показывала инструкция на экране. Перед тем как повесить брюки, Эштон тщательно разгладил их, следя за тем, чтобы стрелки на обеих штанинах легли точно одна на другую.
Верхняя полка предназначалась для белья и мелких предметов, которых у него не было. Выходя из квартиры, он выложил всё из карманов, а карту-ключ опустил в почтовый ящик, мельком подумав, не забыл ли сполоснуть чашку. Высыхая, кофейная гуща оставляла на белом фарфоре коричневые разводы, из-за чего две почти новые чашки уже пришлось выкинуть.
Поежившись, Эштон взял с кресла аккуратно сложенные штаны и свободную рубашку без пуговиц. Мягкая невесомая ткань нейтрального цвета едва прикасалась к коже: Эштон ничего не почувствовал, словно так и остался голым. Немного помедлив, он закрыл дверцу контейнера до щелчка и приложил палец к углублению в центре. Контейнер с одеждой будет храниться вместе с телом до тех пор, пока родственники не изъявят желания забрать его.
Он сказал родителям о Переносе, как только вернулся из Центра Сновидений. Укол стабилизатора бодрил, делая всё вокруг таким ясным, что сомневаться в своем решении было даже смешно. Эштон передал самых трудных пациентов отцу, а остальных перенаправил к Леннарту и какой-то специалистке по околопереносным переживаниям, которую порекомендовала ему Дарин. С матери он взял слово, что до самого Переноса та ничего не скажет Мие.
Мия была единственным человеком, которого эти приготовления никак не коснулись. С каждым днем она возвращалась домой всё позже, как будто заранее готовилась к Переносу, оставляя его одного постепенно, шаг за шагом, как в детском саду, когда родители приходят всё позже и позже, а потом и вовсе перестают появляться, присылая вместо себя помощника по хозяйству. Ночью, когда она замирала, вжавшись в него голой спиной, он чувствовал, что они всё еще вместе, и прикидывал, сможет ли вспомнить это ощущение в каком-нибудь другом теле. Эштон знал все ее сны, словно они были его, мог по шороху ее ресниц на подушке определить, улыбается она или испугана, но не мог заставить себя признаться ей в том, что она и так скоро узнает.
После обморока в клинике Колфилд Мию положили на сохранение. Эштон приходил к ней пару раз, но она всё время спала ей давали большие дозы успокоительного, чтобы нейтрализовать эффект стабилизатора.
В последний раз он пришел накануне вечером. Мия, как обычно, спала. Осторожно убрав с ее лица ярко-зеленые пряди, зацепившиеся за ресницы, Эштон ощутил на тыльной стороне ладони теплое дыхание и почему-то вспомнил, как Мия смеется: так, словно внутри у нее перекатывается щекотный упругий мячик. Невыносимо захотелось услышать этот ее смех еще раз, чтобы уж точно запомнить, но Мия спала, и он так и не смог придумать ничего смешного, чтобы ее разбудить.
Если вы не возражаете, господин Герингер, мягко сказал бесполый цифровой голос, наш сотрудник проводит вас в зал подготовки.
Бесшумная дверь отъехала в сторону, и на пороге показался молодой человек с исключительно приятной улыбкой. Эштон машинально прикрыл руками мошонку: он всё еще чувствовал себя голым.
Комбинезон молодого человека почти сливался со стенами комнаты.
Это совсем недалеко, приветливо сказал он, делая жест в сторону коридора. Не беспокойтесь, пол тут везде стерильный.
Эштон шагнул босиком через порог. Температура пола в коридоре синхронизировалась с температурой его тела, и он сразу же перестал чувствовать собственные ноги как восемь дней назад, когда вышел с работы и, вместо того чтобы сесть в пневмопоезд и поехать домой, вызвал аэротакси и поехал в Центр Сновидений.