О боже. Теперь я существую внутри Николины ле Клер.
Нет. Это она существует во мне. Эта дрянь похитила мое тело.
Надеюсь, у меня сейчас идут месячные. Будет ей поделом.
Я с нетерпением жду ее ответа, но не слышу призрачного смешка на свою резкость. Еще попытка. На этот раз громче. Я выкрикиваю свои мысли а можно ли думать без мозга? в бездну.
«Я знаю, ты слышишь меня! Надеюсь, моя утроба восстала против тебя!»
Тьма словно шевелится в ответ, но все так же молчит.
С трудом сосредоточившись, я пытаюсь ее толкнуть. Она не шевелится. Я пробую снова, уже сильнее. Ничего. Не знаю, как долго это длится. Не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как я вновь обрела сознание. Время здесь ничего не значит. Такими темпами я верну себе тело лет через триста и очнусь в могиле уже даже не скелетом, а пылью. По крайней мере, моя мать не сможет убить скелет. А еще у скелетов нет утробы.
Кажется, я схожу с ума.
С последним яростным толчком я противлюсь приступу гнева. Чувства здесь кажутся другими. Они дикие и необузданные, ведь их больше не сдерживает тело. Иногда в подобные мгновения я чувствую какой бы я сейчас ни была, что окунаюсь в них, погружаюсь. Словно сама превращаюсь в эмоции.
Риду бы здесь точно не понравилось.
Мысль о нем проникает мне в подсознание, и новое чувство грозится поглотить меня. Тоска.
Заметил ли он, что я сама не своя? А другие? Понимают ли они, что со мной случилось?
Я вновь сосредотачиваюсь на Николине, на тьме, чтобы тоска не поглотила меня полностью. Нет никакого толку терзаться этим, и все же от очередной мрачной мысли холод пробирается сквозь туман и мое сознание: как они смогли бы что-то заметить? Ведь еще до того, как Ля-Вуазен и Николина предали нас, я была сама не своя. Я все еще чувствую все трещинки и рваные края в своей душе, которые сама же и создала.
И одна рана болит сильней всех прочих.
Я невольно отшатываюсь от нее, но рана отдается его глазами цвета виски, загнутыми ресницами и мягким, мелодичным смехом. Она ноет ощущением того, как он обнимает меня длинной рукой за плечи, сжимает в теплой ладони мою руку. Она пульсирует сочувствием, притворным акцентом и украденной бутылкой вина, застенчивым румянцем и шутливыми днями рождения. Она горит преданностью, которой уже нет в этом мире.
Он так и не дожил до семнадцати лет.
Ансель пожертвовал всем, пробил во мне брешь, и я позволила Николине проникнуть в эту брешь. Вот как я отплатила ему утратила саму себя. В глубине сознания бурлит отвращение к себе, черное и ядовитое. Он заслуживал лучшего. Он заслуживал большего.
И я бы подарила ему все это. Пусть Бог, или Богиня, или темнота моей гребаной души будут свидетелем, я бы подарила ему это. Я бы сделала все, чтобы его смерть не была напрасной.
«О, браво», пробормотал в ответ незнакомый голос, напугав меня.
Чернильный туман сжимается от моего испуга, но я отчаянно отталкиваю его, пытаясь понять, что еще таится во мраке рядом со мной. Это не Николина. И точно не я. А значит здесь еще кто-то есть.
«Кто ты? спрашиваю я с притворной бравадой. Материны титьки, сколько же людей или духов, сущностей или еще чего может уместиться в одном теле? Чего ты хочешь?»
«Не пугайся. Уже другой голос. Такой же незнакомый. Мы не можем тебе навредить».
«Мы это ты».
«Или скорее, добавляет третий, мы это она».
«Это не ответ, отрезаю я. Кто вы такие?»
Короткое молчание.
«Мы не помним», наконец говорит четвертый голос.
«А уже скоро не вспомнишь и ты». Пятый.
Будь у меня тело, холод пробрал бы меня до костей.
«Сколько сколько вас тут? тихо спрашиваю я. Неужели никто не помнит своего имени?»
«Имя нам легион, отвечают в унисон голоса, не сбившись с ритма. Ибо нас много».
Боже мой. Голосов куда больше, чем пять. Скорее их пятьдесят. Черт, черт, черт. Я смутно припоминаю отрывок из Библии Архиепископа, которую он одолжил мне в Башне. Человек, который произнес эту фразу про легион, был одержим демонами. Но это ведь не демоны, нет? Неужели Николина одержима демонами?
«Увы, мы не знаем, дружелюбно говорит первый голос. Мы не помним, сколько уже живем здесь. Может, мы демоны, а может, мыши. Мы видим только то, что видит наша госпожа. Мы слышим только то, что слышит наша госпожа».
Мыши.
«Она говорит с нами иногда, добавляет другой голос, и отчего-то я чувствую в нем озорство, насмешку. Просто знаю об этом, словно поток его сознания слился с моим. Кстати говоря, мы пошутили. Нас зовут вовсе не Легион. Дурацкое имя».
«Мы так представляемся новичкам».
«Они всегда бурно реагируют».
«Правда, на этот раз мы процитировали эту строчку из твоих воспоминаний. Ты религиозна?»
«Невежливо людей о таком спрашивать».
«Она больше не человек. Она одна из нас. Да и мы уже все равно знаем ответ. Просто из вежливости поинтересовались».
«Напротив. Рыться в чужих воспоминаниях весьма грубо».
«Вот когда они исчезнут, тогда и будешь нотации читать. А сейчас посмотри, они все еще свежие».
Я ощущаю покалывание, слушая, как голоса препираются между собой, и снова чувствую, что они пробираются сквозь мое сознание, сквозь меня. Образы моего прошлого мелькают и растворяются в тумане так быстро, что я не успеваю за ними уследить, но голоса лишь приближаются, жаждая большего. Как я танцую вокруг майского дерева с Эстель, тону в Долёре перед Архиепископом, корчусь у алтаря рядом с матерью
«Хватит. Мой голос резко прорывается сквозь воспоминания, и голоса испуганно и пристыженно отступают. Вот и правильно. Мое сознание словно заполонили блохи. Меня зовут Луиза ле Блан. И я определенно все еще человек. Я бы велела вам держаться подальше от моей головы, но я даже не уверена, что это моя голова, так что вряд ли такое возможно. Кто здесь совсем недавно? Кто-нибудь помнит?»
На одну благословенную секунду воцаряется тишина, а потом голоса начинают говорить одновременно, споря о том, кто здесь дольше всех. Слишком поздно я осознаю свою ошибку. Голоса давно лишены собственных личностей, теперь это общий, единый разум. Улей. Раздражение быстро перерастает в гнев. Страстно желая обрести руки, чтобы их всех передушить, я пытаюсь снова заговорить, но тут раздается новый голос:
«Я здесь недавно».
Другие голоса тут же замолкают, излучая любопытство. Мне и самой любопытно. Голос звучит иначе, чем остальные, он глубокий, низкий и мужской. И сказал про себя «я», а не «мы».
«Кто ты?» спрашиваю я.
Он как будто хмурится или хмурился бы, если бы голоса были способны на это.
«Кажется когда-то меня звали Этьен».
«Этьен», отзываются эхом другие. Их шепот жужжит, как крылья насекомых. Звук сбивает с толку. Хуже того, я чувствую, как они извлекают полное имя из его воспоминаний. И из моих тоже. Этьен Жилли.
«Ты брат Габи, говорю я, чувствуя, как накатывает ужас. Я вспоминаю, и они тоже. Тебя убила Моргана».
Голоса почти дрожат в предвкушении, когда наши воспоминания сливаются, заполняют пробелы, чтобы нарисовать всю картину: как Николина овладела Этьеном и пошла гулять по лесу под предлогом охоты, как привела его туда, где его ждала Моргана. Как Моргана пытала его, пытала в сырой и темной пещере всего в нескольких милях от лагеря крови. И Ля-Вуазен знала об этом. Она, по сути, принесла Моргане головы Этьена и Габи на блюдечке с голубой каемочкой.
Отчасти я все еще не верю в это, все еще ошеломлена ее предательством. И собственным унижением. Жозефина и Николина вступили в союз с моей матерью. И хотя они мне не нравились, я никогда не думала, что они способны на такое зло. Они пожертвовали членами своего ковена ради чего? Ради возвращения в Шато?
«Да», шепчет Этьен.
Он знает, потому что видел все глазами Николины даже после того, как настоящий Этьен погиб. Он видел, как его собственное искалеченное тело подвесили на шесте у моей палатки. Он беспомощно смотрел, как Моргана похитила Габриэль, чтобы обречь на ту же участь, смотрел, как моя мать мучила его сестренку, как Габи наконец сбежала с Маскарада Черепов
Только
Я хмурюсь. В его памяти заметные пробелы. Местами малые, а где-то и побольше. Скажем, мое участие в Маскараде Черепов. Цвет волос Габриэль. Однако пока я размышляю над этим, все пробелы заполняются. Мои воспоминания дополняют его, и наконец история почти завершена.
Несмотря на то что Этьен был, в общем-то, мертв, он видел все, словно сам находился там.
«Как? настороженно спрашиваю я. Этьен, ты же умер. Почему ты не ушел в мир иной?»
«Когда Николина овладела мною, я присоединился к ее сознанию и похоже, так и не покинул его».
«Черт возьми. Ошеломление перерастает в ужас. Николина овладела всеми вами?»
Я чувствую, как они снова просеивают воспоминания, собирая воедино наши знания о Николине, Ля-Вуазен и магии крови. Тьма, кажется, вибрирует от волнения, когда они обдумывают такое невероятное и немыслимое заключение. И все же как часто Николина говорила о мышках? Габриэль упоминала, что Николина с Ля-Вуазен едят сердца, чтобы не стареть. Другие шептались о куда более темных искусствах. Понимание приходит как к ним, так и ко мне.
Каким-то образом Николина заперла их души вместе с собой в этой тьме.
«И твою тоже, фыркает главный голос. Ты теперь одна из нас».
«Нет. Слова звучат так правдиво, что тьма надвигается ближе. На долю секунды я теряю дар речи. Нет. Я все еще жива. Я в церкви, и Рид»
«А кто говорит, что мы все мертвы? спрашивает озорной голос. Может, кто-то из нас все еще жив. Возможно, наши души просто раздроблены. Часть здесь, часть там. Часть везде. Твоя тоже скоро разлетится на части».
Когда тьма снова сгущается, потяжелев, придавив меня своей мощью, остальные чувствуют мою нарастающую истерику. Их голоса звучат уже не так дружелюбно, не так чопорно, не так озорно.
«Прости, Луиза ле Блан. Уже слишком поздно. Для тебя. И для всех нас».
«НЕТ!» Я изо всех сил борюсь с темнотой, повторяя слово вновь и вновь, как талисман. Я ищу золотой узор. Что угодно. Но вижу лишь тьму. Нет, нет, нет, нет
В ответ раздается лишь леденящий душу смех Николины.
Маяк
Рид
Первые лучи солнца озарили лицо отца Ашиля, стоявшего в дверях церкви. Он подождал, пока я разбужу остальных. Спали мы все плохо. Глаза Селии припухли, и она отчаянно пыталась придать румянец щекам. Коко зевнула, а Бо застонал и хрустнул шеей. У меня у самого болела шея, хотя Лу и пыталась ее размять. С извиняющейся улыбкой я стряхнул ее руку и указал на двери.
Жители деревни еще час-другой будут спать, сказал отец Ашиль, вручая нам по яблоку, когда мы проходили мимо. Не забудьте, что я вам сказал. Главное, чтобы они вас не увидели. У шассеров недалеко отсюда застава. Вряд ли вы хотите, чтобы за вами пошли куда бы вы сейчас ни направлялись.
Спасибо, отец Ашиль. Я положил яблоко в карман. Они было неказистое и незрелое. Но все же священник был обязан нам куда меньшим. И куда меньшим с нами поделились бы другие. За все.
Он пристально посмотрел на меня.
Не за что.
Когда я кивнул, собираясь выйти с остальными во двор, он схватил меня за руку.
Береги себя. Кошмары считаются предвестниками злого рока.
Я недоверчиво вскинул бровь, и отец Ашиль неохотно добавил:
Они всегда появляются незадолго до какого-нибудь страшного несчастья.
Да какое страшное несчастье от толпы?
Не стоит недооценивать мощь толпы. Бо небрежно приобнял Коко за плечи, пока они ждали меня у дерева. Туман цеплялся за края их капюшонов. Толпа способна на ужасные злодеяния. Своими глазами видел.
Отец Ашиль выпустил мою руку и отступил назад.
Я тоже видел. Береги себя.
Больше не говоря ни слова, он скрылся в церкви, закрыв за собой дверь.
Глядя ему вслед, я почувствовал, как в груди странно сжалось.
Увидимся ли мы вновь?
Вряд ли, сказала Лу.
Густой туман почти поглотил ее хрупкую фигурку. Позади нее в редеющей пелене проскользнул белый силуэт, вспыхнули янтарные глаза. Пес вернулся. Она этого не заметила и просто указала на склон холма.
Идем?
Деревня Фе-Томб получила свое название из-за морских залежей гематита. Черные сверкающие скалы высились из моря на многие мили, принимая очертания крыльев фей одни высокие и тонкие с паутинками серебра, другие низкие и толстые с прожилками красного цвета. Даже самые маленькие камни возвышались словно огромные бессмертные существа. Внизу волны разбивались об обломки кораблей. С тропы, по которой мы шли вдоль утеса, мачты и реи выглядели как зубы.
Селия дрожала от пронизывающего холода. Она поморщилась, когда ее нога застряла между камнями. Бо кинул на нее сочувственный взгляд.
Еще не поздно повернуть обратно.
Нет. Она упрямо вздернула подбородок и высвободила ногу. Очередные камешки скатились с тропы и упали в море. Нужно вернуть мою карету.
Карету твоего отца, проворчала Коко.
Опираясь одной рукой на отвесную скалу слева, а в другой держа Слезинку, она прошла мимо. Бо шел за ней, осторожно ступая по неровной земле. Тропинка сузилась и пошла спиралью вверх. Позади всех шел я, держа Лу за плащ.
Впрочем, мне не о чем было волноваться. Лу двигалась с кошачьей грацией, ни разу не оступилась и не поскользнулась. Каждый ее шаг был легок и ловок.
Селия пыталась поспевать за нами, но к ее щекам уже прилил румянец, а дыхание затруднилось. Когда она снова споткнулась, я обошел Лу и прошептал:
Бо прав, Селия. Ты можешь подождать нас в церкви, а мы разберемся с кошмаром. И потом вернемся за тобой.
Я не буду сидеть и ждать в церкви, вскипела Селия. Ее подол и волосы развевались на ветру.
Проходя мимо Селии, Лу погладила ее по голове.
Конечно, нет, котеночек. Она искоса поглядела на бушующее внизу море. Да тебе и не стоит беспокоиться. У котят же девять жизней. Она сверкнула зубами. Правда?
Я покрепче сжал ее плащ и потянул назад, низко наклонившись к ее уху.
Хватит.
Что хватит, дорогой? Лу вытянула шею, чтобы посмотреть на меня. Глаза широко распахнуты. Взгляд невинный. Ресницы трепещут. Я подбадриваю ее.
Ты пугаешь ее.
Она потянулась назад и провела указательным пальцем по моим губам.
Тебе стоит больше в нее верить.
Лу вывернулась из моей хватки и прошла мимо Селии, не взглянув на нее. Мы смотрели ей вслед, каждый по-своему тревожно. Когда Лу исчезла за поворотом вслед за Коко и Бо, Селия слегка расслабила плечи. Она глубоко вздохнула.
Я все еще не нравлюсь ей. Я думала, может, после
А она тебе нравится?
Замешкавшись на секунду, она сморщила нос.
Конечно, нет.
Я дернул подбородком, показывая, что нужно идти дальше.
Тогда и переживать не о чем.
Селия долго молчала.
Но почему я ей не нравлюсь?
Осторожно.
Я хотел поддержать ее, когда она споткнулась, но Селия дернулась в сторону слишком сильно и ударилась о скалу. Я едва не закатил глаза.
Лу знает, что мы с тобой были близки. К тому же, я кашлянул, она слышала, как ты назвала ее шлюхой.
Селия резко повернулась ко мне.
Что?
Я пожал плечами и продолжил идти.
На праздновании Дня святого Николая она подслушала наш разговор. Мне кажется, она восприняла все довольно спокойно, учитывая обстоятельства. А ведь могла бы и просто убить нас на месте.
Она она слышала меня? Глаза Селии широко распахнулись от огорчения. Она поднесла руку к губам. О нет. О нет, нет, нет.
На этот раз я уже не сдержался и закатил глаза.
Уверен, ее еще и не так называли.
Она ведьма, прошипела Селия и прижала руки к груди. Она могла проклясть меня или, или
Я тоже мог бы. Я скривил губы в улыбке, и та, казалось, была жестче обычного. Словно высеченная из камня. Даже после того, как Лу рисковала собой, чтобы спасти Селию, та все равно считала ее врагом. Ну разумеется. Зачем ты пошла за нами, Селия, если так презираешь нас?
Увидев выражение ее лица, я покачал головой и рассмеялся. Мрачно, холодно. Ведь не одна только Селия видела нас в подобном свете. Если бы Коко не подожгла туннели, наверняка участники Маскарада Черепов последовали бы за нами. И принесли бы свой собственный огонь? Да, так бы они и поступили, и я не мог их винить в этом. Когда-то прежде я бы и сам так сделал.