Франсеск
Ты не должна больше здесь появляться! Ни ты, ни твой сын если даже однажды он и выйдет из тюрьмы.
Франсеск, пожалуйста
Ты хочешь моей погибели?
Два жалких суэльдо да немного еды вот и все, что Мар получила от Франсеска Бойшадоса в обмен на обещание больше не возвращаться.
Я сделал все, что было в моих силах, объявил купец и захлопнул дверь прямо перед носом у вдовы своего бывшего компаньона.
Мар никогда не бывала в еврейском квартале и не знала людей, к которым ее покойный супруг испытывал такое уважение. После смерти Арнау женщина следовала совету мужа: никаких сношений с евреями. Однако в нынешних обстоятельствах Бернат нуждался в помощи, хотя бы даже и в помощи евреев, и этому сопляку, который только и умел, что попадать в драки и передряги, тоже следовало помочь. В тюрьме Бернат расспрашивал об Уго так, как будто судьба мальчишки была для него важнее собственной. «Его выгнали с верфи по нашей вине, объяснял он матери то, что она и так знала от Жоана Наварро. Я ему посоветовал отыскать Жусефа Крескаса. И Бернат со смехом добавил: А больше никто не шевельнет и пальцем ради этого наглеца».
И Мар взяла с собой мальчика в качестве предлога. Приведя Уго, она познакомится с Жусефом. И если Жусеф снова предложит помощь, она не колеблясь ее примет, будь он хоть трижды еврей Это нужно Бернату.
Мар и Уго остановились перед маленькой площадью рядом с церковью Святого Жауме: ее готический портал состоял из пяти стрельчатых арок по центру и еще двух по бокам. На Уго пялились мужчины и женщины, болтавшие в тени под портиком. Двинувшись дальше, мальчик и женщина миновали задний фасад Городского Дома и вышли к большому вязу, временами исполнявшему роль позорного столба для приговоренных к публичному глумлению; пространство вокруг вяза предназначалось еще и для публичных распродаж здесь по свободной цене раскупалось имущество банкротов и покойников; здесь же располагались и конторы писцов маленькие домики, прилепившиеся к городской стене: тут на заказ составлялись и переписывались документы и письма горожан.
Просочившись сквозь уличную толпу, Мар и Уго оказались перед воротами в еврейский квартал, рядом с которыми бил родник и стояла сторожевая башня.
Ты знаешь Жусефа Крескаса? без обиняков спросила Мар у привратника. У нас к нему дело.
Как же мне его не знать?
Привратник велел игравшему рядом мальчонке проводить пришедших. Жусеф жил в доме, принадлежавшем когда-то его отцу, это было трехэтажное здание с садом позади. Дом стоял на улице Каль, как называли ее христиане (для евреев это была просто «та, что выходит на площадь Сант-Жауме к новым стенам»), немного не доходя до перекрестка с улицей Банис-Ноус. Жусеф унаследовал не только дом Хасдая Крескаса, но и его профессию: он был меняла.
Еврей вышел навстречу гостям в вышитой тунике и с широкой открытой улыбкой на губах. Как только они вошли в дом, хозяин приказал служанке отвести Уго на кухню и накормить, вот почему мальчик не узнал, о чем Мар и Жусеф разговаривали в их первую встречу. А говорили они о деньгах, необходимых, чтобы нанять адвоката, который возьмется защищать ее сына, а еще о том, что и свободу Берната, возможно, придется покупать за деньги
Пучи ни за что этого не допустят, перебила Жусефа Мар.
Еврей не стал даже слушать: они должны бороться.
В чем ты сама нуждаешься?
В покое, без колебаний ответила женщина. Узнаю, что с сыном все хорошо, и спокойно соединюсь с Арнау.
Соединить тебя с Арнау не в моей власти. А что до твоего сына тут мы попытаемся, пообещал меняла. Вот только никто не должен знать, что в этом деле замешаны евреи.
Спасибо тебе, Жусеф.
Арнау когда-то спас меня, мою сестру и Саула. Ракель, к несчастью, умерла, однако Саул и сейчас живет в Барселоне. Ему, наверное, около пятидесяти, он пятью годами старше меня. Он врач, и одна из его дочерей тоже.
Вы уже заплатили тот долг, напомнила Мар. Арнау всегда говорил, что твой отец
Жизнь не имеет цены, перебил Жусеф. По такому долгу не расплатиться никогда.
И они договорились найти способ вызволить Берната так, чтобы никто не прознал про участие евреев.
Не беспокойся, заверил Жусеф. Мы часто ведем дела тайно, а порою и подпольно. И методы нам известны. А пока ты не соединилась с Арнау, добавил Жусеф с улыбкой, нагнувшись вперед и взяв женщину за руки, чем я могу тебе помочь?
Жусеф не имел возможности дать работу Уго, потому что мальчик не умел ни писать, ни читать, поэтому решено было послать за Саулом, который не замедлил явиться вместе с одним из сыновей. Прибывшие принесли вдове соболезнования.
Никогда не думал, что такой человек, как Арнау, может погибнуть вот так вздохнул Саул. Скорблю вместе с тобой.
Как только в комнате появился Уго, сын Саула, мужчина лет тридцати, задал ему вопрос:
Что ты умеешь, паренек?
Мальчик пожал плечами.
Немножко знаю ремесло корабела, робко ответил он.
Евреи одновременно покачали головой, все трое.
Умею готовить конопатный вар (И этот ответ тоже не понравился.) Могу выполнять разные поручения.
Наступила тишина. Уго было неуютно под взглядами этих мужчин. Мар подбадривала его улыбкой, чтобы он наконец сказал что-нибудь путное. О ремесле кошатника Уго предпочел не упоминать.
А еще я умею долго держать на весу железный шар, добавил он вместо этого и показал, как поднимает ядро генуэзца.
К удивлению мальчика, этот ответ живо заинтересовал молодого еврея.
Насколько долго?
Сколько потребуется.
Не шевелясь?
Да неуверенно подтвердил Уго.
Сын Саула подошел к шкафу, в котором хранились большие книги, достал один из томов и передал Уго.
Замри! велел еврей.
Уго неподвижно стоял на помосте на углу площади Сант-Жауме, рядом со стрельчатыми сводами церкви. В руках он держал толстый тяжелый фолиант в деревянном переплете, обитом красной кожей. Жакоб, сын Саула, ободряюще улыбнулся мальчику и сделал знак переходить к следующему клиенту. Уго останавливался перед каждым из возможных покупателей, глядя в никуда, чтобы не отвлекать от изучения книги, продающейся с аукциона.
«De animalibus», написано епископом и прославленным доктором Церкви Альбертом Великим, наперебой вещали Жакоб и двое его сыновей. Подобного экземпляра вам нигде не найти.
Это была уже не первая книга, которую демонстрировал Уго; волосы его были подстрижены, рубашка чистая, ногти вычищены и руки вымыты. Несколько томов уже удалось сбыть. За одну рукопись они выручили сорок три либры больше, чем Арсенда могла бы заработать за десять лет, прислуживая этой монашенке, имя которой Уго вечно забывал! Некоторые экземпляры стоили даже больше, чем приличный дом в Барселоне. Жакоб, еврейский перекупщик, был на седьмом небе от счастья. Он получил доступ к вещам одного умершего купца, местного уроженца. Нехватка наличных средств, как частенько бывает при получении наследства, привела к распродаже имущества покойного, чтобы у наследников появилась возможность рассчитаться с долгами, а уж потом поделить остальное.
Публичная распродажа имущества была оглашена на улицах еще месяц назад; она совпала с пребыванием в Барселоне королевского двора и с проведением совета по вопросу о расколе Западной церкви. В город стекалось множество зажиточных людей, и немало богатеев подзывали Уго к себе, чтобы тот показал книгу: среди них были епископы и царедворцы, ученые мужи, видные горожане и купцы. Некоторые (таких было немного) перелистывали страницы; большинство ограничивались восхищенным изумлением, зато почти все норовили порассуждать, какова будет последняя цена и кто окажется покупателем. «Стой и вообще не шевелись», велел перед распродажей Жакоб. И Уго не шевелил ни единым мускулом, даже когда сам Женис Пуч, граф де Наварклес, подошел к помосту, чтобы пролистать трактат о рыцарстве и перекинуться парой шуток с сопровождавшими его вельможами. Первый капитан Каталонии не узнал Уго, больше того, он ласково потрепал мальчугана по щеке, прежде чем утратил интерес к книге о рыцарстве и переключился на драгоценности и серебряные украшения, тоже попавшие на распродажу; Женис поинтересовался у нотариуса ценой и качеством товара. А вот кто действительно узнал Уго, так это Лысый Пес, по своему обыкновению рыскавший там, где собиралось больше двух человек, а толчея вокруг распродажи давала парню чудесную возможность незаметно разжиться какой-нибудь вещицей. Завидев шайку юнцов, альгвасилы удвоили бдительность, и Жакоб тоже принял свои меры: двое его сыновей, крепкие ребята чуть постарше Уго, встали на пути у Амата им уже доводилось встречаться. Объяснений не понадобилось.
Распродажа длилась три дня, и каждый день зажиточные граждане Барселоны расталкивали друг друга локтями иногда из-за действительно нужных вещей, иногда просто из тщеславия, лишь бы приобрести что-нибудь из имущества покойного купца. Жакоб с сыновьями охрипли, объявляя товары, их цены и ставки и не забывая нахваливать особые качества серебряных чаш, колечек с изумрудами и вышитых платков. Но если и это стоило им усилий, самое сложное началось потом, когда вельможи и священники удовлетворили свои запросы и очередь дошла до распродажи одежды, посуды и мебели: все это было подержанное, кое-где попорченное в общем, не в лучшем состоянии. Теперь торговались за корзины и веревки, тарелки и миски, котлы и ночные горшки, за кровати вместе с тюфяками, за щербатые подсвечники, за стол с подломленной ножкой Даже за самую старую рухлядь, за негодные и никому не нужные предметы Жакоб должен был выручить хоть толику денег и это было известно барселонцам, толпившимся вокруг помоста, чтобы за бесценок разжиться ношеной рубахой или медным котлом.
Уго больше не должен был стоять неподвижно и демонстрировать ценные предметы. Он участвовал в бурных торгах, исполняя указания Жакоба и его сыновей, которые не останавливались и не замолкали ни на секунду. Мальчик передавал новым владельцам вещи, которые уходили стремительно, как только аукционщик закрывал очередной торг, иногда даже не давая покупателям времени предложить лучшую цену: своей участи дожидалось еще множество барахла.
Не беспокойся, растолковывал Жакоб своему помощнику, удивленному такой поспешностью. За следующим торгом они будут следить еще охотнее и купят у нас что угодно. Кто станет счастливым обладателем этой великолепной свечи? тотчас же выкрикнул он в толпу, предъявляя до половины сгоревшую свечку, как будто речь шла о величайшем сокровище.
Уго захотелось поднять руку: этот огарок мог бы освещать его темные ночи. Мальчик торговался бы до последнего, будь у него хотя бы одна монетка. Он бы поборолся и за фаянсовые мисочки с зелено-лиловым орнаментом: такие очень нравились матушке! Уго позавидовал пекарю, который приобрел миски по смехотворной цене, а Жакоб даже не предложил повысить ставку. А рубашки Арсенда пришла бы в восторг!
В конце концов разошлось все имущество покойного торговца, ни одна вещь не осталась без покупателя. Вечером третьего дня нотариус закрыл свои книги, а Жакоб получил с душеприказчиков комиссию, один процент: это было достойное вознаграждение, а при продаже особых товаров таких как драгоценности и книги оно еще и возрастало. Жакоб и его сыновья, как и каждый вечер, простились с Уго почти затемно, однако на сей раз еврей вознаградил мальчика тремя мелкими монетами. Жалованье не входило в договор, заключенный между Мар, Жусефом и Саулом: только еда, постель и раз в году что-нибудь из одежды. И все-таки Жакоб решил отблагодарить своего работника за часы, проведенные без движения, тем самым безмолвно попеняв и своему сыну, которого Уго заменил на этом посту.
Спасибо, только и сказал Уго.
Лучше поторопись, посоветовал Жакоб. А не то колокол пробьет seny de lladre[11], и тебя запрут. Увидимся завтра на складе.
Мальчик и не нуждался в уговорах: он поспешил к воротам Орбс, чтобы успеть выбраться из Барселоны прежде, чем колокол на замке викария, где томится сейчас Бернат, возвестит о наступлении темноты и призовет горожан расходиться по домам; в это же самое время будут закрыты и все городские ворота. В первый день, когда Мар приняла решение обратиться к евреям, мальчика после работы сопровождал Давид, младший сын Жакоба, тот самый, что оказался не способен стоять спокойно, пока покупатели листают книги и ощупывают другие товары.
Мы можем найти для тебя работу, сказал Давид, когда они вместе шли по городу.
Уго в тот день держался замкнуто ему не нравилась компания еврея в тунике с капюшоном, какие только они и носят, и с желтым кругом на груди. Мальчику казалось, что все вокруг на них пялятся.
Не бойся. Еврейский паренек, заметив, что Уго поглядывает искоса, сменил тему: Мы тебя не съедим. Наоборот, поможем.
Уго пробормотал что-то вроде извинения.
Ты привыкнешь, усмехнулся Давид. Смотри, мы можем ходить вместе, разговаривать и даже смеяться, если будет смешно, мы только не можем вместе жить. Никто из христиан не имеет права жить под кровом у еврея, понимаешь? Вот почему мы выходим из города, вот почему тебе придется каждый день таскаться в такую даль.
Hort i vinyet: сад и виноградник Барселоны так именовалась просторная возделанная долина за городскими стенами. Эта зона славилась особым плодородием и находилась под особым покровительством барселонских властей. Здесь располагалось несколько маленьких городков, среди прочих Сант-Висенс-де-Сарриа, Сант-Марти-де-Провенсальс, Вальвидрера, Санта-Мариа-делс-Сантс и Сант-Жервази-де-Кассолес, а также два монастыря Вальдонселья и клариссинский Педральбес, однако больше всего эта долина привлекала купцов и зажиточных граждан Барселоны, желавших владеть землями, чтобы походить на дворян и рыцарей. Замки, поместья, целые поселки все эти куски каталонской территории по праву и по собственному произволу захватывали состоятельные барселонцы. Во всем принципате намечались серьезные экономические изменения, ведь деньги таким образом вкладывались в земли и ренты вместо традиционного развития торговли, а ведь именно эти рискованные предприятия принесли Барселоне столько богатства. Сады и виноградники тоже шли нарасхват, поэтому в долине можно было встретить и хутора за крепкими стенами, обособленные и хорошо укрепленные, принадлежащие богатеям из города. Все, кто мог, вкладывали деньги в огороды, фруктовые сады и особенно в виноградники. Наемные поденщики и рабы вот кого можно было встретить в этой просторной долине: именно их руки возделывали угодья зажиточных барселонцев.
Саул владел одним из таких виноградников за стенами, на полпути между Висенсом и Саррией.
Получается, твой дедушка тоже богатей? спросил Уго, выслушав разъяснения Давида насчет покупки земель обеспеченными горожанами.
Нет! рассмеялся мальчишка. Мой дедушка врач. И он не богат. Вот уже много лет моя семья, как и другие еврейские семьи, владеет виноградником за пределами города, а теперь, с постройкой новой стены, еще и внутри, в квартале Раваль. Вам, христианам, разрешается покупать любое вино, но мы, евреи, можем пить только кошерное.
Уго кинул взгляд на Давида и зашагал дальше в ожидании объяснений, каковые и не заставили себя ждать.
Виноград может быть и христианским, но изготовляют вино давят виноград, отжимают, переливают, сцеживают, хранят и так далее исключительно евреи, ни один христианин к этим работам не допускается.
Но если виноград может быть христианским, тогда зачем вам самим виноградники? Вы покупаете ягоды
По той цене, которую заломят христиане? Да это будет дороже золота. Так уже случалось в неурожайные годы, они ведь для всех неурожайные, в этом мы равны
Уго покосился на еврейского мальчика и увидел улыбку на его лице. Сам Уго сильно сомневался, что кто-то может считать их равными, но спорить не стал.
Вы, христиане, можете покупать вино и в других областях, если это дозволяется властями. А мы нет. Нам то и дело запрещают покупать кошерное вино в других еврейских общинах, даже если там его в избытке, а если мы станем покупать виноград у христиан
Мальчики шагали среди садов и виноградников; Барселона и море остались у них за спиной, а впереди и над ними высился хребет Кольсерола. Давид, прекрасно уловивший неприязнь Уго к его народу, предусмотрительно умолчал лишь об одном: бóльшая часть христианского винограда, которым пользовалась еврейская община, шла в счет займов; таким образом, виноград обращался в разменную монету с фиксированной стоимостью. Выходило так, что владелец виноградника исполнял свое долговое обязательство, а община гарантированно получала достаточное количество необходимого ей продукта.