Подъезжая по знакомой извилистой аллее к лечебнице, неумолимо вырастающей в поле зрения, я увидел, что похвальбы Уэйкфилда насчет модернизации весьма обоснованны. Казалось, даже самая форма здания претерпела изменения: если раньше оно представляло собой угрюмый приземистый барак, то теперь, после реконструкции, выглядело более длинным, гладким и безликим.
Выйдя из пролетки и поблагодарив хмурого извозчика, я увидел доктора Уэйкфилда, поджидающего меня у входа.
Сьюворд! Он шагнул мне навстречу, протягивая руку.
Невысокий ухоженный мужчина, он на десять с лишним лет моложе меня, но я тотчас отметил (со злорадством, которого теперь стыжусь), что волос у него значительно меньше. Его соломенная шевелюра, всегда жидковатая, уже отступает от лба подобием морского отлива.
Большое спасибо, что приехали, сказал он. Понимаю, из Лондона в Перфлит добираться не очень удобно.
Вовсе нет, возразил я. Для меня поездка вполне привычная. В свое время я часто катался туда-обратно. Однако мне любопытно узнать конкретную причину вашего приглашения.
Входите, дорогой друг, и я вам все объясню.
Я переступил порог своей бывшей клиники. Даже запах здесь изменился с моих времен. Холл чистый и опрятный, в воздухе висел смешанный аромат скипидара, мыла и какой-то душистой мастики, мне незнакомой. Думаю, по многим причинам нынешняя обстановка гораздо больше способствует выздоровлению пациентов, чем прежняя. Тем не менее я остро почувствовал, что мне не хватает особого характера и духа, свойственного старой лечебнице. И тотчас же с тоской осознал свой возраст, не в первый уже раз.
Думаю, мы начнем с чаю в моем кабинете, продолжал Уэйкфилд энергичным хозяйским тоном, а продолжим экскурсией по клинике. Времени для разговоров будет предостаточно.
Доктор Уэйкфилд, я знаю, сколько у вас работы. Почему бы вам просто не сказать, что именно побудило вас вызвать меня? Я попытался улыбнуться. Такое мое предложение вызвано исключительно желанием избавить вас от всяких неудобств, связанных со мной.
Моя прямота явно изумила Уэйкфилда.
Хорошо. Как вам будет угодно. Разумеется, я ценю вашу заботу. Полагаю, однако, я могу не просто изложить вам причины моего приглашения, но и показать. Прошу вас, пойдемте со мной.
Он зашагал прочь, я последовал за ним умышленно неторопливой походкой. Уэйкфилд повел меня из холла вглубь здания. Мы миновали ряд приемных помещений, которые выглядели бы более уместно в каком-нибудь казенном учреждении, нежели в медицинском заведении, где занимаются лечением душевных расстройств.
Преодолев приемную зону, мы оказались в самом сердце лечебницы, где располагались камеры с пациентами. Теперь передние стены камер были стеклянные, что давало возможность наблюдать за душевнобольными, словно за животными в загонах и клетках зоопарка. Поведение пациентов поразило даже меня, который в своей жизни видел не только все, что знакомо любому практикующему медику моей специализации, но и очень многое, что лежит за пределами обычного врачебного опыта.
Слезы, страдальческие вопли, разного рода мольбы и призывы не произвели бы на меня впечатления, ибо за годы практики сердце мое очерствело и чувствительность притупилась. Однако, пока мы шагали вдоль рядов больничных камер, я наблюдал нечто совершенно беспрецедентное.
Все без исключения пациенты безмолвствовали и даже не двигались. Некоторые стояли у стен своих камер, остальные сидели на узких койках с закрытыми или незряче уставленными в пустоту глазами, словно погруженные в молитву. Все до единого были на редкость апатичны.
Как вы такого добились? спросил я главного смотрителя этих больных, который резво шагал впереди с самодовольным видом. Правда, сэр, как вам это удалось?
Успокоительный препарат, ответил Уэйкфилд, не сбавляя шага и не оглядываясь. В весьма значительных дозах для всех, кому требуется. Он делает пациентов послушными и дает необходимое время для исцеления душевных ран.
То есть вы просто поддерживаете в них такое вот состояние тупой покорности? возмутился я.
Результаты очень хорошие, сказал Уэйкфилд мягким тоном, каким викарий укоряет прихожанина, посмевшего затеять с ним богословский спор. А выгоды превосходят любые разумные ожидания. Возможно, вам попадалась моя прошлогодняя статья на эту тему в «Ланцете»?
Я немного отстаю со своим чтением.
А, ясно. Когда наверстаете, пожалуйста, сообщите мне свое мнение.
Мы достигли конца коридора и остановились у последней камеры. Я сразу ее узнал.
Как видите, сказал Уэйкфилд, поворачиваясь ко мне, эта камера пустует.
Да помню, тихо проговорил я. И полагаю, могу угадать причину, почему даже сейчас она остается незанятой.
Значит, вы помните ее прежнего обитателя?
Вряд ли я когда-нибудь забуду мистера Р. М. Ренфилда, ответил я, усилием воли прогоняя прочь неприятные воспоминания, всколыхнувшиеся во мне. Я постарался не думать об этом сумасшедшем зоофаге, который был одновременно и слугой графа, и неким сверхъестественным прибором, отслеживающим все его перемещения. Несчастный безумец, общавшийся со злом в любых его обличьях крысы, летучей мыши, тумана и принявший смерть от руки Трансильванца. Да, такая судьба постигла верного раба, тщетно мечтавшего, чтобы хозяин его возвысил.
Уэйкфилд кивнул.
Интересно, доктор Сьюворд, разделяете ли вы мое убеждение, что существуют характеры столь мощные и неистовые, а равно разновидности зла столь отравные и всепроникающие, что они еще долго не исчезают после физической смерти злодея и буквально пропитывают собой места, имевшие для него важное значение. Такая, знаете ли Он поискал нужное слово. Особая эфирная аура атмосфера.
Понимаю, о чем вы. По-вашему, нечто подобное произошло здесь, в камере покойного мистера Ренфилда?
Доктор Сьюворд, мы приложили уйму усилий Подметали, мыли, чистили, скоблили и драили. Вынесли всю обстановку, заново покрасили стены, пол, потолок. Просто наизнанку вывернулись, чтобы сделать камеру пригодной для проживания наших подопечных. Даже священника пригласили, чтобы прочитал очистительную молитву и благословил наши старания. Но все без толку. Любой пациент, помещенный в эту камеру, в каком бы состоянии он ни поступал к нам, всегда покидал ее в десятикрат худшем. Санитары держались от нее подальше, любой ценой избегали заходить, а один раз несколько рабочих после полного трудового дня ушли, даже не взяв платы, только бы не возвращаться назавтра. О, никто ни разу не видел и не слышал ничего необычного. Но здесь постоянно ощущается присутствие некой темной силы. Некоего незримого зловещего наблюдателя.
Понимаю.
Вы мне верите?
Пожалуй. Да, верю. Безусловно, мне доводилось слышать и о гораздо более странных вещах. Так что же вы намерены делать с этим гм источником беспокойства?
Устроим здесь кладовую, чтоб заходить раз в сто лет и вообще не думать о ней. Может, память, которую хранят эти стены, со временем и выветрится. Но и это и есть главная причина моего приглашения, доктор в ходе ремонтных работ здесь кое-что обнаружили.
Уэйкфилд открыл дверь и с видимой неохотой вошел в камеру. Я последовал за ним. Хотя сейчас помещение выглядело совсем иначе, чем в мое время, я вновь ощутил властную силу прошлого, норовящего захлестнуть меня с головой.
Перед моими глазами, как живое, встало искаженное, смертельно-бледное лицо мистера Ренфилда, дрожащего всем телом, вопящего о своей преданности хозяину, с бессмысленной настойчивостью повторяющего фразу: «Кровь это жизнь». У меня пересохло в горле.
Так вы говорите, здесь что-то нашли?
Уэйкфилд кивнул:
Мы обнаружили, что много лет назад из стены был вынут кирпич, и в образовавшейся маленькой полости хранилось нечто секретное.
Что же? спросил я, чувствуя странную дурноту.
Уэйкфилд повел рукой в сторону зарешеченного узкого окна, через которое в угрюмое помещение проникало немного света.
Вот это. Он опасливо указал пальцем, словно на некое ядовитое вещество.
Я увидел на окне коричневую тетрадь.
Послание из прошлого, доктор Сьюворд. Вроде письма в бутылке, отправленного много лет назад.
Чья это тетрадь?
Думаю, вы знаете чья.
Вы поэтому меня вызвали?
Да.
Понятно.
Пожалуйста, вы должны мы хотим, чтобы вы ее забрали.
Я медленно двинулся к окну. Приблизившись, увидел на обложке белую наклейку, пожелтевшую по краям. На ней чернилами, бисерным почерком были выведены слова: «Дневник Р. М. Ренфилда».
Не в силах ничего с собой поделать, захваченный отбойным течением девятнадцатого века, я протянул руку и дотронулся до тетради. В тот же миг, совершенно неожиданно, снаружи грянул леденящий кровь шум: внезапная какофония звериных визгов и душераздирающих воплей. Казалось, будто все пациенты психиатрической лечебницы вдруг разом очнулись и теперь изливали в диких криках свой гнев, муку, отчаяние, свой ужас от понимания полной беспросветности будущего. (Впрочем, впоследствии выяснилось, что нечто подобное, собственно, и произошло.)
Из личного дневника Мориса Халлама
30 ноября. В младенчестве ты не имеешь ни малейшего понятия о времени. Плывешь сквозь существование, точно герой волшебной сказки, где за один солнечный вечер проходят эоны и единственный томный взгляд длится тысячелетия.
Когда выходишь из отрочества и вступаешь в самую золотую пору жизни, время кажется уже не магическим, а просто очень, очень медленным словно счастливая юность останется с тобой навсегда, вечный миг красоты и изящества. Но это иллюзия, и однажды время начинает убыстряться: сначала прибавляет шаг, потом удваивает скорость и наконец мчится вихрем к ждущей тебя могиле. Годы проносятся столь стремительно, что не успеваешь ни насладиться ими, ни оценить их разнообразие, а потом вдруг, без всякого предупреждения, в один прекрасный день ты просыпаешься и обнаруживаешь, что состарился.
Все это я излагаю здесь как для того, чтобы упорядочить свои мысли на сей счет, так и для того, чтобы исподволь подойти к рассказу о событиях, происшедших с моей последней записи.
Мне сказали, минуло одиннадцать дней, хотя у меня впечатление, будто многие месяцы пролетели за считаные секунды, настолько спуталась и смешалась в моей голове вся хронология. В памяти сплошные провалы, просто непроницаемая тьма, и все. Но означает ли это, что я находился без чувств или что мой мозг просто стер страшные воспоминания, щадя мой рассудок, право, не знаю. При свете дня я склонен верить в первое. Однако с наступлением ночи именно второй вариант начинает казаться единственно достоверным объяснением событий.
Достаточно сказать, что я мало чего могу предложить потомкам в части воспоминаний о времени, проведенном нами в замке Дракулы. Последнее, что помню из нашей гибельной экспедиции, это мучительно искаженное лицо Габриеля Шона с кровавой дырой на месте левого глаза и мои собственные истошные крики о пощаде. А до этого только хаотичные образы и смутные проблески, как в разбитом калейдоскопе.
Всем сердцем надеюсь, что более ясные и отчетливые воспоминания о том периоде ко мне не вернутся.
Примечания
1
Роман Брэма Стокера «Дракула» (1897) цитируется в переводе Т. Красавченко.
2
Шор-Грин, Оксфордшир.
3
Эдвард Лир (18121888) английский художник и поэт, один из основоположников «поэзии бессмыслицы», автор многочисленных популярных абсурдистских лимериков.
4
Английский натуралист и путешественник Чарльз Дарвин (18091882) одним из первых пришел к выводу, что все виды живых организмов эволюционируют со временем и происходят от общих предков. Монографию «Происхождение человека и половой отбор» опубликовал в 1871 г.
5
Лондонская улица Харли-стрит получила известность в XIX в. благодаря множеству обосновавшихся там специалистов в различных областях медицины.
6
Одно слово здесь вымарано столь густо, что бумага вспузырилась и порвалась.
7
Эпикуреец последователь эпикуреизма, учения древнегреческого философа Эпикура (342/341271/270 до н. э.), согласно которому высшим благом считается наслаждение жизнью, подразумевающее отсутствие физической боли и тревог, а также избавление от страха перед смертью и богами.
8
Жид, Андре Поль Гийом (18691951) французский писатель, прозаик, драматург и эссеист, оказавший значительное влияние на французскую литературу XX в. и умонастроения нескольких поколений французов; лауреат Нобелевской премии (1947).
9
Черная церковь (также церковь Святой Марии) церковь в румынском городе Брашов, ныне лютеранская, построенная в XIVXV вв.; крупнейшее в стране сооружение, выполненное в готическом стиле.
10
Видели моего Петруччо? Моего Бирона? Речь идет о персонажах пьес Шекспира. Петруччо герой комедии «Укрощение строптивой» (между 1590 и 1592); Бирон герой комедии «Бесплодные усилия любви» (середина 1590-х).
11
Адонис древнегреческий бог юности и красоты; весеннее божество возрождающейся природы, ежегодно умирающее и воскресающее.
12
Протей древнегреческий морской бог, обладавший способностью принимать любой образ.
13
Морфей в греческой мифологии крылатое божество сновидений, один из сыновей бога сна Гипноса.
14
«Современная женщина» феминистский идеал, возникший в конце XIX в. Термин впервые использовала в 1894 г. ирландская писательница Сара Гранд для обозначения образованных независимых женщин, выступавших за равноправие с мужчинами.
15
Sui generis единственный в своем роде (лат.).
16
Volte-face полный поворот, резкая перемена (фр.).
17
Заместитель главного редактора «Пэлл-Мэлл газетт» (18881901).
18
Мальволио персонаж комедии Шекспира «Двенадцатая ночь, или Что угодно» (ок. 1601), напыщенный пожилой мажордом, воображающий, что в него влюблена молодая хозяйка.
19
Итальянский психиатр и криминалист Чезаре Ломброзо (18351909) разработал концепцию физиологически-психического «преступного типа», предполагающую существование особого типа людей, биологически предрасположенных к преступлениям. Согласно теории Ломброзо, таких «прирожденных преступников» легко обнаружить по определенным физическим признакам, прежде всего по форме черепа, чертам лица, морщинам и т. п.
20
У. Шекспир. Буря. Акт III, сц. 2. Перев. М. Донского.
21
Альманах Уитакера ежегодный справочник общей информации, выходящий с 1868 г.; назван по имени первого издателя Джозефа Уитакера.
22
Грааль в средневековых кельтских и нормандских легендах чаша, из которой Иисус Христос вкушал на Тайной вечере и в которую иудейский старейшина Иосиф Аримафейский собрал кровь из ран распятого Спасителя. Испивший из чаши Грааля получает прощение грехов, вечную жизнь и т. д.
23
Заместитель главного редактора «Пэлл-Мэлл газетт» (19011904).
24
Никаких следов ответного письма я не отыскал. Полагаю, оно так и не было написано, и мистер Солтер, устав ждать, просто явился собственной персоной в контору к своему преемнику. Такой поступок вполне в его духе.