Просьба Эрдберга представить его «Старшине» не вызвала у «Корсиканца» возражений. Он только попросил Эрдберга не раскрывать Шульце-Бойзену своей принадлежности к Советскому Союзу и сказать, что является лишь посредником русских. Как полагал «Корсиканец», его друг, узнав, что имеет дело с советским человеком, может быть шокирован и отойти от организации. По словам «Корсиканца», «Старшина» считает свою информационную деятельность частью антифашистской борьбы и, вероятно, разочаруется, когда узнает, что все обстояло несколько иначе.
Во время встречи с Эрдбергом «Старшина» догадался, с кем он беседует и дал это понять. Он не стал скрывать удовлетворения от установления прямого контакта с советским представителем[47]. Но договориться о продолжении контакта оказалось не просто. «Старшина» находился на казарменном положении в Потсдаме Вильдпарке, где разместился штаб авиации. В своем передвижении он был ограничен и не всегда мог прибыть к обусловленному сроку. По предложению Эрдберга, решили, что «Корсиканец», как и прежде, будет звонить Шульце-Бойзену и договариваться о дне встречи, а приходить на нее будет Эрдберг.
Однажды, сообщая Эрдбергу информацию о деятельности в Москве агента нацистов, «Старшина» предупредил, что эти сведения известны узкому кругу лиц и следует обращаться с ними очень осторожно, поскольку посты радиоперехвата абвера записывают все радиограммы советского посольства, надеясь когда-нибудь их расшифровать. Неменьшая внимательность необходима и при использовании данных, чтобы не провалить источник. Коротков сообщил в Центр соображения «Старшины» и они были учтены[48].
Из бесед со «Старшиной» Коротков узнал, что в его окружение входил скульптор Курт Шумахер («Тенор»)[49]. Его мастерская превратилась в убежище для антифашистов, бежавших из лагерей. Жена Курта Элизабет («Ида»), по национальности еврейка, была идейно близка к коммунистам. Другом и единомышленником Шульце-Бойзена, надежным источником достоверной информации был Г. Вайзенборн («Художник»), писатель и драматург, редактор программы новостей берлинского радио. Он имел обширные связи среди представителей творческой интеллигенции и в министерстве пропаганды Германии. Начальник отдела контрразведывательной службы министерства авиации майор люфтваффе Э. Гертц был давно знаком с Шульце-Бойзеном. Когда они встретились в министерстве авиации, прежнее знакомство возобновилось. После начала войны Германии против СССР оба офицера часто доверительно беседовали между собой о содержании секретных документов, проходивших через руки Гертца. Х. Хайльман («Керн»), оператор службы радиоперехвата военной разведки и контрразведки «функабвера», познакомился со «Старшиной» в Берлинском университете. Среди друзей Шульце-Бойзена он был, пожалуй, одним из самых молодых. Он передал «Старшине» радиокоды, которые расшифровала контрразведка. В. Штейн, бывший социал-демократ, редактор газеты управления Трудового фронта, снабжал «Старшину» важной политической информацией. Г. Коппи («Кляйн»), молодой антифашист, функционер комсомольской организации берлинского района Нойнкельн, должен был работать радистом группы «Старшины». О. Шоттмюллер («Ани») танцовщица, выполняла обязанности связной в группе «Старшины» и хозяйки конспиративной квартиры[50].
В апреле 1941 г. в резидентуру советской внешней разведки в Берлине было отправлено указание Короткову установить прямой контакт с Кукхофом. Центр стремился непосредственно получать сведения от источников информации с тем, чтобы оперативно проверять и анализировать добытые сведения. В донесении Центру резидентура сообщила, что Степанов выполнил полученное задание. «Старик» произвел на него положительное впечатление как умный и интеллигентный человек. Кукхоф считал себя коммунистом. Его суждения о положении в Германии и международной обстановке подтверждали это[51].
Друзья «Старика», интеллектуальная элита и богема ученые, писатели, артисты, художники, скульпторы, режиссеры были одной из основных опор антифашистский деятельности Харнака Шульце-Бойзена. «Корсиканец», оценивая перспективы этой группы, подчеркнул в беседе с Эрдбергом, что видит в ней кадры, воспитанные в духе прогрессивных идей. В случае радикальных перемен в стране они могли бы, полагал «Корсиканец», возглавить новые государственные структуры. Кукхоф и его друзья, по словам «Корсиканца», проверены годами, проведенными в антифашистском подполье. Что касается Кукхофа, то в нем «Корсиканец» был полностью уверен[52].
Среди знакомых «Старика» находился его школьный друг А. Гримме. До прихода фашистов к власти он занимал пост министра культов в правительстве земли Пруссия. По вероисповеданию протестант, по политическим взглядам социал-демократ. Общественное положение и авторитет Гримме не позволили фашистам немедленно расправиться с ним, и они отправили его в отставку. Нацистский переворот в стране вызвал у Гримме отрицательную реакцию и подтолкнул его к сближению с оппозицией. В частности Гримме, как выяснила резидентура внешней разведки, поддерживал контакты с Гёрделером. Некоторое время после 1933 г. Гёрделер работал имперским комиссаром по ценам, но затем полностью порвал с фашистами. Он сошелся с лидером социал-демократов Лейшнером, но основную ставку делал на офицеров, недовольных режимом Гитлера, с ними он связывал свои планы государственного переворота в Германии. О замыслах Гёрделера знал шеф абвера адмирал В. Канарис, который в своих интересах готовился разыграть карту «гражданской и военной оппозиции»[53].
Проникновение в круги немецкой оппозиции, выяснение ее положения и намерений было одной из задач советской разведки. Москва рассчитывала, что сумеет ее решить с помощью «Старика» и его друга А. Гримме, которому в этой связи был дан псевдоним «Новый». Гёрделер был закодирован чекистами как «Голова»[54]. О планах в отношении «Нового» и «Головы» резидентура доложила в Центр 15 мая 1941 г. Руководство внешней разведки посчитало их несколько поспешными. В своем ответе Центр предупредил резидентуру, что давать, как предполагалось, «Новому» политическую литературу, прежде всего сочинения Ленина, с целью оказания на него влияния не следует. Когда отношения со «Стариком» станут более определенными, указывал Центр, тогда вместе с ним следует выработать план сближения с «Новым», а в дальнейшем и с группой «Головы». В целях безопасности «Корсиканца» он не должен быть информирован об этом деле, тем более в нем участвовать[55].
Временно утратив контакт с советской разведкой после нападения Гитлера на СССР, группа «Корсиканца» и «Старшины» установила связь с буржуазными и военными кругами Германии, предпринявшими покушение на фюрера 20 июня 1944 г. Однако данные о том, что «Корсиканец» и «Старшина» координировали свои действия с группой Герделера, разведке неизвестны. Вместе с тем достоверно установлено, что арестованные гестапо в конце 1942 г. берлинские антифашисты, несмотря на жестокие пытки, не выдали «Нового» и «Голову»[56].
Регулярные встречи Короткова с представителями берлинской группы антифашистов не оставили сомнений, по крайней мере у него, в том, что война скоро обрушится на Советский Союз.
В марте 1941 г. резидентура письмом 147 доложила руководству, что, как видно из поступающей информации, политическая ситуация все более обостряется. «С учетом этого полагаем, писал резидент, что все наши мероприятия по созданию нелегальной резидентуры и обеспечению ее радиосвязью с Центром должны быть ускорены. Поэтому необходимо группу «Корсиканец» «Старшина» немедленно снабдить шифром для радиостанции и денежной суммой примерно в 5060 тыс. немецких марок. Это обеспечило бы ее работу в случае потери связи с нами. Исходя из вышесказанного, просим срочно выслать в резидентуру рацию и шифр для передачи берлинским подпольщикам»[57].
Резидентура сочла целесообразным в резко менявшейся обстановке от партнерства и союза с антифашистами перейти на отношения традиционного конспиративного сотрудничества, требовавшего большей дисциплины и налагавшего строгие обязательства. Представления чекистов о конспиративном сотрудничестве с берлинской группой не всегда полностью соответствовали взглядам немецкой стороны. Харнак отказался от предложения резидентуры работать с радиопередатчиком, но согласился шифровать телеграммы и передавать их через связного радисту группы. Шульце-Бойзен был озадачен новым подходом в меньшей степени, но и он уклонился под благовидным предлогом от фотографирования документов штаба ВВС и передачи их в непроявленной пленке «советским товарищам». Вместе с тем он без колебания взялся за налаживание радиосвязи с Москвой, помогая в этом Короткову.
Удивительного в этом ничего нет: «Корсиканец», как и «Старшина», были, прежде всего, антифашистами и только потом уже разведчиками, к тому же недостаточно подготовленными к работе в чрезвычайных условиях войны. Но не надо забывать и о том, в каком сложном положении оказалась советская разведка, потеряв свои квалифицированные кадры еще в 1938 г.
Нарком госбезопасности НКГБ В. Н. Меркулов внимательно отнесся к предложению резидентуры. На документе появилась его резолюция: «Надо это сделать, послать рацию, условия и порядок связи. Шифры предварительно покажите мне»[58]. Начальник чекистской разведки П. М. Фитин, ознакомившись с указанием Меркулова, поручил исполнить задание начальнику немецкого отделения П. М. Журавлеву. Под распоряжением Меркулова, подчеркивая его особую важность, он написал: «Т. Журавлеву. Лично проследите за исполнением»[59].
18 апреля Центр отправил в резидентуру в Берлине радиоаппаратуру для «Корсиканца». Портативная радиопередающая станция могла работать на батарейках непрерывно около двух часов, после чего требовалась ее перезарядка. Ее радиус действия составлял 8001000 км. Запасной комплект электропитания, инструкцию для рации «Д-6», код, расписание радиосеансов и позывные Центр обещал отправить следующей почтой[60]. 5 мая 1941 г. в резидентуру был послан второй радиопередатчик с дальностью действия до 1000 км[61]. Радиопередатчик и шифры были переданы «Корсиканцу» 17 июня.
Приемную базу для берлинской рации намечалось оборудовать на советско-польской границе в районе Бреста. Судя по этому, Красная Армия не собиралась отступать и рассчитывала сдержать удар противника в приграничной полосе, не допустив его прорыва вглубь страны.
В инструкции по применению шифра обращалось внимание на то, что предложенный код прост и не требует никаких специальных материалов. Достаточно запомнить лозунговое слово «шраубе» «винтик» и постоянное число 38745. Вместе с тем специалисты, говорилось в письме Центра, гарантируют, что шифр никакими аналитическими путями раскрыть нельзя. Даже в случае захвата черновиков по ним удастся прочитать только текст, находившийся в обработке. Все предыдущие и последующие телеграммы раскрыть невозможно. «Корсиканец» не должен посвящать в секреты шифра никого и не сообщать его «Лучистому», которого предполагалось использовать как радиста. Радиоаппаратуру необходимо хранить в отдельном, специально подобранном месте, но ни в коем случае не у «Корсиканца»[62].
Граф К. фон Брокдорф-Ранцау и графиня Э. фон Брокдорф превратили свою квартиру в надежное место хранения рации. Из их квартиры радисты пытались установить двустороннюю связь с Центром[63].
В течение весны Коротков не раз обсуждал с «Корсиканцем» вопросы организации нелегальной радиоточки и условия ее работы. «Корсиканец» в принципе согласился с предложением Эрдберга. Но заметил, что, как он раньше слышал от «Итальянца», работающую радиостанцию можно обнаружить с помощью пеленгатора в течение 30 минут. Эрдберг объяснил «Корсиканцу», что его рация будет находится в эфире не более 1020 минут для кратких, экстренных сообщений самого важного. Тем не менее, сомнения у «Корсиканца» полностью не рассеялись. Вероятно, поэтому пожелание Эрдберга, чтобы радистом стал «Лучистый», было неожиданно отвергнуто «Корсиканцем». Никакие доводы не могли поколебать его решения. В крайнем случае, он соглашался на то, чтобы радистом нелегальной резидентуры был «Тенор»[64].
Короткову пришлось на ходу перестраиваться и менять планы относительно организации нелегальной резидентуры «Корсиканца». Но тут произошла новая неприятность. «Старшина», встретившись с Эрдбергом, сообщил, что 7 июня 1941 г. «Тенор» призван в армию. «Старшина» предложил заменить «Тенора» Г. Коппи, которого хорошо знал и за честность и надежность которого ручался[65]. Коппи имел лишь один существенный недостаток: он не умел работать с радиостанцией.
Руководство советской разведки было раздосадовано таким ходом дел и сожалело об упущенном времени. Оно ответило резидентуре, что дальнейшие поиски радиста следует прекратить, так как о намерениях стало известно большому кругу лиц без видимых результатов, Коппи неизвестен в Центре. Предписывалось через «Старшину», предварительно выяснить принципиальное согласие Коппи и его отношение к воинской повинности. В положительном случае и при подтверждении гарантии со стороны «Старшины» руководство согласилось с использованием «Кляйна», но только для обслуживания группы «Старшины»[66].
«Надеемся, говорилось в конце указания Центра, что резидентуре удастся создать две нелегальных группы: в составе «Корсиканца» и «Лучистого», а также «Старшины» и «Кляйна». Это подстраховывало бы связь с антифашистами от возможных срывов»[67].
Коротков тщательно готовился к очередной встрече с «Корсиканцем», сомневаясь, однако, что сумеет его переубедить. В результате беседы с Эрдбергом «Корсиканец» согласился только с тем, что будет собирать информацию, хранить шифр и контролировать работу радиоточки.
Вести разговоры на эту тему с «Корсиканцем», а также с «Лучистым» совершенно бесполезно, доложила резидентура в Москву. Всю необходимую организационную работу взял на себя «Старшина» и вцелом с ней справился. После получения «Старшиной» принципиального согласия Коппи и беседы с ним Короткова был проведен инструктаж молодого антифашиста относительно работы на рации. Радист резидентуры «Аким»[68] познакомил «Кляйна» с основами радиопередач. Состоялся пробный радиосеанс станции «Д-6»: «1000 приветов всем друзьям»[69].
Лаконичная фраза свидетельствовала, что рация «Корсиканца» работала и нелегальная резидентура, хоть и не без труда, начала свою жизнь.
Резидент Кобулов, зная о том, что обсуждение вопросов с «Корсиканцем» о создании нелегальной резидентуры с радиоточкой проходило с трудом, по своей инициативе встретился с Харнаком. Из Москвы тут же пришло строгое предупреждение: «Ваш контакт с «Корсиканцем» и «Тенором» не одобряем. Он не вызывался никакой необходимостью. Тем более что за несколько дней до этого Вы были предупреждены о ведении за Вами гестапо усиленной слежки»[70].
Многочисленные нарушения конспирации, личная недисциплинированность, некомпетентность в работе и ряд неэтичных, аморальных проступков переполнили чашу терпения Центра. Меркулов распорядился вызвать Кобулова в Москву для личных объяснений. Непросто было решиться на этот шаг, зная, что Кобулову покровительствовал сам Берия.
Узнав о предстоявшей поездке Кобулова в Москву, Коротков обратился с личным письмом к Фитину. «Отношения с «Корсиканцем», «Старшиной» и другими источниками, писал разведчик, заставляют меня поставить перед Вами вопрос о вызове меня, хотя бы на несколько дней в Москву, чтобы я мог лично доложить по всем проблемам, касающимся этой группы. Переписка по указанным вопросам была бы затяжной и не выявила всех аспектов. По моему мнению, важность группы для нас не вызывает сомнения и будет полезно продолжить с ней контакт, добиваясь максимально возможного результата. Обсуждение в Центре этих документов облегчило бы в дальнейшем наши отношения с группой. Если в Центре имеются иные мнения в отношении группы или ее отдельных членов, можно было бы рассмотреть и это, решив, как следует поступить в таком случае. Независимо от вызова т. Захара в Москву прошу вызвать и меня в Советский Союз. Это необходимо, поскольку именно я непосредственно связан с берлинскими антифашистами. 4 июня 1941 г. Степанов»[71].