Есть ли в строю те, кто на гражданке играл в духовом оркестре? спросил он.
С ним рядом был наш старшина роты, который добавил:
Бывшие музыканты, два шага вперёд!
Из строя никто не вышел. Юра, стоящий почти рядом со мной, толкнул меня в плечо и в приказном порядке сказал:
Выходи!
Я не мог ослушаться старшего брата и сделал два шага вперёд. Мичман, увидев меня, приказал:
Подойдите ко мне!
Так неожиданно до окончания курса молодого матроса определилась моя флотская судьба: вместо службы на кораблях ВМФ, о чём я мечтал, меня направили служить в Образцовый оркестр Тихоокеанского флота. Служба в оркестре оказалась не только интересной, но и весьма полезной для моего интеллектуального развития и дальнейшей судьбы в сентябре 1951 года я вновь (после Барнаула) поступил в десятый класс вечерней школы. Корабельная служба, как я потом сам убедился, такой возможности не даёт выходы в море, учебные стрельбы, боевое дежурство и охрана морских границ страны. У кораблей, как известно, судьба одна их дороги в морях!
Оркестром временно руководил мичман Николаев. Недели через две из штаба флота приехал начальник политотдела (он был в звании капитана 1 ранга) и представил нам руководителя оркестра. Это был молодой симпатичный краснощёкий лейтенант, окончивший Московское училище военных дирижеров. С собой он привёз целый чемодан нот и на второй же день назначил меня библиотекарем оркестра.
С его приездом занятия музыкой стали регулярными, причём в репертуаре оркестра появились классические произведения таких композиторов, как Чайковский, Мусоргский, Верди, Штраус. Новый руководитель оркестра нам сразу понравился, и мы с удовольствием разучивали свои партии. Во флотском оркестре, как и в техникуме, я играл на альте.
Жили мы недалеко от бухты Постовой в небольшом одноэтажном деревянном доме, где были отдельные комнаты для начальника и старшины оркестра, спальное помещение для матросов и старшин, камбуз, столовая и большая репетиционная комната. Буквально в нескольких шагах от здания начинался хвойный лес, в который мы ходили репетировать свои партии. В тёплые летние дни оттуда доносились странные звуки, словно там была оркестровая яма Большого театра. Усилия молодого дирижёра оркестра и его интерес к классической музыке не пропали даром: уже через месяц мы стали выступать с концертами на кораблях и в воинских частях, постепенно завоёвывая авторитет и оправдывая своё название Образцовый оркестр Тихоокеанского флота.
В оркестре я подружился с Колей Макаровым. Он был классным тромбонистом и помогал мне осваивать музыкальную грамоту. Таких, как я, не имеющих специального музыкального образования, было всего два человека, и эта помощь со стороны Николая для меня оказалась как нельзя кстати.
В июле 1951 года я впервые в своей жизни принимал участие в праздновании Дня ВМФ. Для меня это было незабываемое событие: корабли с флагами расцвечивания, красивая парадная форма одежды морских офицеров с кортиками на поясе, громовая музыка нашего оркестра, ликующая публика (особенно женщины и дети), шлюпочные гонки. Пришедших первыми под гром аплодисментов встречали, играя туш, а последних оглушительным свистом и мелодией «Чижик-пыжик». Потом был праздничный обед с красной икрой на столе и продолжительный «адмиральский час». За красной икрой мы с мичманом Николаевым ходили в рыболовецкий колхоз накануне праздника. Там он обменял икру на «шило» (спирт). Эту крайне важную в армии и на флоте и строгую по отчетности жидкость музыкантам выдавали в зимнее время для протирания клапанов инструментов от замерзания. Но хороший старшина роты всегда имел в запасе (на всякий пожарный случай) энное количество спирта.
На параде я впервые увидел знаменитого в ВМФ подводника, командующего 7-м флотом вице-адмирала Г. Н. Холостякова. Он принимал морской парад и находился практически рядом с оркестром.
В общем, море и музыка оказались для меня словно два крыла жар-птицы, за которой я гонялся в юности.
С братом Юрой, к сожалению, мы встретились только недели через две после окончания им учебного курса во флотском экипаже и назначения его для прохождения дальнейшей службы на крупнейший в Советской Гавани артиллерийский склад. Там хранились в основном оптические приборы военного назначения: морские дальномеры, перископы для подводных лодок, артиллерийские буссоли, бинокли Юра, как имевший среднетехническое образование, стал помощником начальника склада по учёту этой техники и практически его правой рукой. Кроме того, в этой воинской части он вёл ещё и секретное делопроизводство. В то время офицеров не хватало, и Юра вскоре был назначен на офицерскую должность с приличным окладом. Ему сразу присвоили воинское звание старшины 1-й статьи.
1 сентября 1951 года я поступил в вечернюю школу. Желание получить аттестат зрелости для поступления в мореходку у меня не пропало. С началом учёбы в школе забот прибавилось: кроме разучивания новых партий в оркестре надо было ещё и уроки готовить.
Преподавательский коллектив школы состоял в основном из жён офицеров. Некоторые из них в школе работали не первый год. Правда, недели две у нас не было уроков по физике не могли найти преподавателя. На просьбу директора школы оперативно отреагировал начальник политотдела флота, и временно учителем физики стал старшина 2-й статьи, который служил на радиолокационном посту связи. Надо отдать ему должное он был отличным специалистом, свой предмет знал превосходно, быстро освоился и показал неплохие педагогические способности. Поэтому, как это часто бывает в жизни, его временный статус учителя перешёл в постоянный.
Кроме военных моряков в вечерней школе учились ребята срочной службы из лётных частей. Они в большинстве своём обслуживали реактивные истребители МиГ-15, только что принятые тогда на вооружение, и были в восторге от этих самолётов. «Лётчики в Корее сбивают на них американские самолёты, как хотят, с восторгом рассказывали они. Полное превосходство в воздухе по скорости, манёвренности и вооружению. Во время боя общий счет сбитых самолётов обычно 8:2 в нашу пользу».
Примерно через полгода моя служба в оркестре, к сожалению, закончилась: из московского музыкального училища прислали ребят-юнг, а нас, не имеющих специального музыкального образования, списали на корабли. Я попал горнистом на эсминец «Вёрткий» и своим назначением остался доволен. «Попасть на боевой корабль, побывать в море, почувствовать силу морской стихии во время шторма, думал я, вот здорово!». Коля Макаров помог мне быстро выучить все сигналы, подаваемые на сигнальной трубе. Но мой восторг быстро остудил старпом.
Ученье свет, а неученье тьма, многозначительно сказал он. Мы скоро уходим на полигон для проведения учебных стрельб, а потом на боевое дежурство. Так что о школе можете забыть.
А я так хотел учиться! Расстроенный, я вечером прибежал к Юре.
Снова мне не удастся закончить десятый класс, с горечью пожаловался я брату. Не везёт мне с учёбой.
Но Юра успокоил меня.
Не расстраивайся, уверенно сказал он. У нас на складе есть свободные штатные должности. Думаю, что начальник склада пойдёт мне навстречу. Завтра с секретной почтой буду в штабе флота, есть у меня там друзья.
К моему удивлению, меньше чем через неделю пришёл приказ о моём переводе на артиллерийский склад, и учёба в школе была продолжена. «Вот что значит флотская дружба и солидарность! подумал я. Теперь уж точно получу аттестат зрелости».
Мечты сбываются
1
С переводом на новое место службы мне удалось решить две задачи: во-первых, я смог продолжать учёбу в вечерней школе; во-вторых, мы оказались с братом снова вместе.
Родители, узнав из моего письма, что мы с Юрой служим в одной части, были очень рады. Однако возникли новые трудности: в школу приходилось ходить за четыре километра, в мороз и пургу, причём без ужина (по распорядку дня ужин был позже моего ухода в школу). Правда, наш кок на свой страх и риск в первое время оставлял мне на камбузе еду, но старшина роты, узнав об этом, строго наказал его. Пришлось брать с собой в карманы сухари. Были случаи, когда мне удавалось доехать до школы на грузовой машине помогали ребята, стоящие на КПП дороги, ведущей в посёлок Жилдорбат. На мою беду, вредный старшина роты стал меня ставить для несения службы только в караул, в результате чего половину занятий в школе я пропускал, что отрицательно сказывалось на моих оценках.
Из-за этих трудностей Юра решил перевести меня в посёлок Десна, где при Доме офицеров была вечерняя школа. Так за три месяца до выпускных экзаменов я оказался в Артиллерийском управлении Тихоокеанского флота и стал фельдъегерем секретной части, начальником которой был друг моего брата старшина 1-й статьи Володя Злобин. Он, как и Юра, занимал офицерскую должность. Моим непосредственным начальником стал Алексей (его украинскую фамилию с окончанием на букву «о» я, к сожалению, забыл). Три раза в неделю ходили мы с ним по льду бухты Десна в различные части и учреждения флота. Я нёс секретную почту, а он сопровождал меня с карабином за плечом. Возвращались мы всегда уставшие и промокшие, с толстым слоем морской соли на ботинках (бухта хоть и замерзала, но весной на поверхности льда всегда лежал мокрый снег, перемешанный с морской солью).
Однажды, когда мы проходили вдоль берега бухты Постовой, Алексей показал мне место, где во время русско-японской войны наши моряки затопили фрегат «Паллада», перекрыв тем самым вход в бухту для японских кораблей. Фрегат был знаменит тем, что на нём в 18521855 гг. вице-адмирал Е. В. Путятин с дипломатической миссией совершил плавание из Кронштадта через Атлантический, Индийский и Тихий океаны к берегам Японии. В этом плавании принимал участие известный русский писатель И. А. Гончаров.
Алексей рассказывал, что летом в хорошую погоду корпус фрегата и его мачты можно увидеть, идя на шлюпке, с поверхности воды.
Кроме нас троих, матросов срочной службы, в секретной части работали две женщины: Галина Павловна Боровикова (заведующая машинописным бюро) и Оля молодая незамужняя женщина, у которой был маленький сын. Она работала машинисткой.
Галина Павловна, красивая украинка, весёлая и добрая женщина, была женой нашего начальника управления полковника Гурия Павловича Боровикова и частенько выручала Володю Злобина от наказания, замолвив слово «за бедного гусара». Дело в том, что у Володи в посёлке Десна была подруга, и он иногда задерживался у неё до поздней ночи, опаздывая из увольнения.
У Боровиковых было двое детей: сын Наиль (жил в Ленинграде с бабушкой и заканчивал там десятый класс) и дочь Ирина (жила с родителями и училась в шестом классе).
Полковник Г. П. Боровиков, возглавлявший на Тихоокеанском флоте Артиллерийское управление, пользовался заслуженным авторитетом и у командования флота, и у личного состава управления. Это был грамотный специалист, знающий своё дело, строгий, но справедливый начальник, отличный спортсмен, возглавлявший волейбольную команду своего управления, мудрый воспитатель и вообще хороший человек.
Я быстро освоил свои служебные обязанности по секретному делопроизводству, вечернюю школу стал посещать регулярно (благо, она была рядом), и занятия проходили успешнее, чем раньше. В общем, вздохнул с облегчением «Не служба, а службишка», похвастался я брату при первой же встрече и поблагодарил его за заботу обо мне.
Действительно, мои успехи в учёбе радовали нас обоих.
Преподаватели стали ставить меня в пример другим, доложил я брату. Особенно учительница немецкого языка.
В начале июня 1952 года после успешной сдачи выпускных экзаменов я получил аттестат зрелости второй (после диплома об окончании техникума) документ об образовании и был очень рад этому. Аттестаты нам вручали в Доме офицеров в торжественной обстановке.
С окончанием школы меня поздравили наш замполит и начальник управления полковник Боровиков. В строю я стоял радостный, словно именинник.
Берите пример с матроса Хитрова, сказал полковник. Он единственный из личного состава управления, кто в этом году окончил вечернюю школу и получил аттестат зрелости.
За успехи в учёбе и службе мне присвоили воинское звание старшего матроса.
Вечером после ужина меня вызвал к себе в кабинет замполит и сказал:
Из Вас, Хитров, может получиться хороший офицер.
Он посмотрел на меня сквозь толстые стёкла своих очков и добавил:
Рекомендую подать документы в военное училище. Хотите в Киев? уточнил он.
Я промолчал.
Подумайте, но с решением надо поторопиться подача документов ограничена по времени.
На этом разговор был окончен. Но уже на второй день вопрос о моём поступлении в училище был решён окончательно, причём всё произошло спонтанно.
Во второй половине дня в комнату, где мы работали, вошёл улыбающийся полковник Боровиков и протянул жене письмо.
Из Ленинграда, от Наиля сказал он.
В конверте кроме письма была фотография сына. Галина Павловна с гордостью показала нам снимок: на нём был запечатлён вихрастый улыбающийся парень в тельняшке.
Увидев меня, полковник Боровиков сказал:
В Ленинграде открывается новое военно-морское училище, в которое по комсомольскому набору собирается поступать наш сын. Хотите стать военным инженером?
Хочу! с радостью ответил я.
Так решилась моя дальнейшая судьба. В Ленинград мои документы были отправлены секретной почтой вместе с личным делом майора Капкова Михаила Александровича (офицера нашего управления), который был назначен в новое училище на должность начальника лаборатории порохов артиллерийского факультета.
Через неделю после его отъезда в Ленинград меня вызвал к себе Гурий Павлович Боровиков и передал два документа предписание в училище и билет до Ленинграда.
Поедете в одном поезде с Галиной Павловной, сказал он. Она познакомит Вас с нашим сыном. В училище найдёте майора Капкова, он Вам поможет.
Полковник крепко пожал мне руку и улыбнулся.
Желаю успехов!
2
Вечером я сходил к брату. Юра поздравил меня с окончанием школы и пожелал успехов при поступлении в училище. Мы с ним тепло, по-братски, попрощались, распив при этом бутылку красного вина.
Прятал в сейфе для секретных документов, признался Юра. Пригодилась. Заранее купил, чтобы обмыть твой аттестат зрелости.
От Советской Гавани до Москвы пассажирский поезд шёл около семи суток. Галина Павловна и её подруга (обе с дочками) ехали в купе, а я в соседнем плацкартном вагоне на верхней полке. Они часто приглашали меня в гости на чай. В свою очередь я помогал им покупать продукты в станционных буфетах, так как женщины боялись отстать от поезда.
Преодолев Сихотэ-Алинский хребет и Амур, мы медленно, но верно приближались к Байкалу. Подъезжая к озеру, я вспомнил свои прошлогодние приключения, связанные с желанием посмотреть на «священное море». Конечно, настоящее море с Байкалом не сравнить, хотя тогда это озеро произвело на меня неизгладимое впечатление. На одной из станций я купил знаменитого байкальского омуля «с душком» и угостил своих знакомых из купейного вагона. Признаться, ни им, ни мне такая рыба не понравилась.