Степана определил к ней на постой староста села (Петровский завод числился селом, хотя благодаря железоделательной мануфактуре мог бы считаться городом). Узнав из сопроводительных бумаг, что мастер Степан Онуфриевич Шлык переведен на Петровский завод по прямому указанию генерал-губернатора, староста проникся к прибывшему почтительным уважением.
Это, ить, лучшая фатера, господин мастер, говорил он, лично ведя Степана к месту жительства. Они шли по высокому берегу большого заводского пруда; водную гладь разрезали, важно фланируя (иначе и не скажешь), многочисленные компании уток и гусей, между которыми то и дело затевались перепалки, и Степан посмеивался в рыжую бороду, глядя на них. Он любил живность, и сердце его радовалось такому изобилию.
А уж хозяйка, скажу я вам, ить, чистая ягода-малина! продолжал ворковать староста. Только-только траур по мужу сняла. И расцвела-а-а хучь завтрева под венец! Увидите, господин мастер, и обомлеете!
Это он попал в самую точку. Видно, углядев из открытого по случаю тепла окошка, что староста ведет к усадьбе статного рыжебородого мужчину в черной поддевке и черных плисовых шароварах, в юфтевых сапогах в гармошку да еще и в картузе с лаковым козырьком (Степан-то давненько забыл про армяк и лапти), хозяйка лебедушкой выплыла за калитку в нарядной кике и расписном платке, накинутом на округлые плечи. Грудь высока и широка есть куда голову приклонить, скуластое по-гурански лицо свежо, щеки туги и румяны, брови что хвосты собольи обмахнули прозрачные серо-зеленые глазищи Есть от чего обомлеть сорокапятилетнему мужику, который пятнадцать лет после смерти любушки своей Арины в сторону баб даже и не глядел. Жизнь должна все ж таки исчерпать скорбное время и потребовать то, что отложено. Степан не обомлел, однако явственно ощутил, как хорошо заточенный фуганок снял стружку с одеревеневшего, едва ли не замшелого сердца и открыл его сокровенное естество.
Вот, Матрена, постояльца к тебе привел, объявил староста так торжественно, словно одаривал хозяйку неслыханной милостью. Матрена повела томным взглядом, поклонилась. Степан крякнул ох и бесовка! и наклонил голову в ответ. Староста все заметил, однако с тона не сбился. От самого, ить, генерал-губернатора на наш завод послан мастер Степан Онуфриевич пароход для Амура ладить.
Чавой-то? уставилась на старосту Матрена.
Паро-ход. Ну, ить, павозок такой, с паровой машиной и колесами.
По земле, что ль, ходит?
Пошто по земле? оторопел староста.
Дак сам говоришь с колесами.
Водяные колеса, дура! Он, ить, имя по воде гребет заместо весел.
И как же он до Амура догребет, ежели наши реки в Байкал текут? Вот и выходит, что по земле иттить придется.
Да ну тя к едрене фене!
Степан свой дорожный сундучок поставил на землю и стоял, заложив руки за спину, в разговор не вмешивался, посматривал весело то на старосту, то на хозяйку. Он видел, как озорно блестели глаза Матрены, догадывался, что непонятки она разыгрывает специально для него, и это его забавляло. Староста, похоже, тоже понял, что над ним смеются, и рассердился:
У тя, Матрена, одне веселушки на уме, а ить Степан Онуфриевич с дороги дальней, ему забота и ласка надобны. Не-е, зазря я надумал к тебе его определить, пойду, однако, к Линховоинам. Оне хучь и буряты
Но-но-но! перебила Матрена старосту. Я те покажу Линховоинов! Ко мне привел значит, так тому и быть!
Глаза ее сузились, руки уперлись в бока, голова наклонилась, выставив рожки кики, так что староста невольно отступил на шаг и махнул рукой:
Ну ладно, ладно, я ить пошутил, нетель ты бодливая! Примай постояльца-то.
Матрена так и расплылась:
Проходите, Степан Онуфриевич, проходите. Меня Матреной кличут.
Степан подхватил свой сундучок, в котором помимо любимого, еще тульского набора столярных инструментов лежала полотняная рабочая одежка да пара чистых рубах, поклонился хозяйке:
А по батюшке как будете?
А чего? Просто Матрена.
Ну и я тогда, значитца, просто Степан.
А и ладно. Приветливо улыбаясь, она пропустила Шлыка в калитку, а старосте, который сунулся было следом, захлопнула створу перед самым носом: Ты, милой, ступай к своим Линховоинам. Мы тута и без тебя обойдемся.
Через час, сидя вдвоем за празднично накрытым столом Матрена успела испечь большой пирог с омулем, а уж натаскать из погреба солений-варений да настоечек дело вовсе нехитрое и выпив по чарочке за приятное знакомство и начало новой жизни, хозяйка все же поинтересовалась: как же это строить пароход для Амура, ежели доплыть до него по воде нет никакой возможности?
Строить-то его, Матрешенька, будем, значитца, на Шилкинском заводе. Разомлевший Степан сам не заметил, как перешел от сдержанно-дружелюбного тона к ласково-задушевному. На Петровском сделаем самое главное паровую машину. Ну и все остатнее, что, значитца, из железа. Потом это все перевезем на Шилку и уж там соберем как следовает. Вот так, милая моя хозяюшка.
Степан-то своей ласковости, которую душа уже многие годы копила, не заметил, излил ее на Матрену как бы нечаянно, а женщина встрепенулась, потянулась к нему одиноким истосковавшимся сердцем. Правда, тут же испугалась а вдруг он подумает о ней что-нибудь худое! и только спросила:
Так вы, Степан Онуфриевич, недолго тута пробудете? Вас, поди-ка, ждет кто-нито в Шилкинском Заводе али еще где?
И была в ее, в общем-то, естественных вопросах такая изнаночная тонкость, что Степан ощутил душевную неловкость, задумался, обведя внезапно затуманившимся взором чистую горницу, освещаемые лампадкой лики Богоматери и Николы Чудотворца на иконах в красном углу, простенькие белые завески на окнах, из-за которых выглядывали какие-то цветы в глиняных горшках, встретился с Матрениными вопросительно-встревоженными глазами, и острое желание навсегда остаться здесь, в этом доме, с этой ладной вдовицей, укололо сердце.
Сынок у меня, Гриня, в казаки записался, жена у него Танюха, сноха, значитца, и внученька Аринка, годок ей скоро, в Газимуровском заводе обретаются, медленно и негромко сказал он, не разрывая сомкнувшихся взглядов. Вот они меня завсегда ждут. А боле, значитца, нету никого. Явственно увидел, как растворяется настороженность в глазах хозяйки, а в глубине их загораются теплые огоньки, и добавил: Пробуду я здесь долго, пожалуй, до Рождества, опосля уеду пароход в Шилкинском заводе строить.
Замолчал, опустив русоволосую голову, задумчиво повертел в крепких узловатых пальцах стеклянную чарку; Матрена спохватилась, налила из штофа своедельной кедровой настойки ему и себе, но Степан не спешил поднимать стаканчик.
А ежели тута поглянется, вернетесь? осторожно спросила она, заглядывая ему в лицо.
Он опять ответил встречным взглядом, улыбнулся, встопорщив рыжую бороду, и вдруг ласково провел мозолистой ладонью по ее черным, без единой сединки, гладким волосам. Матрена перед застольем кику убрала, волосы на затылке стянула узлом, спрятав его в кружевную шлычку, расписной платок оставила на плечах; от мужской руки она не уклонилась.
А мне, Матрешенька, уже глянется
Она сняла его руку со своей головы, слегка пожала и направила к налитой чарке. Подняла свою, наполовину полную вишнево-ореховой, терпко пахнущей смолой жидкостью:
Вот за это, Степа, и выпьем.
А ночью разметавшийся на мягкой постели Степан вдруг проснулся легко и сразу. В комнате было совершенно темно: луна на небе еще не народилась, а красноватый отсвет заводских плавильных печей скрывался за деревьями с другой стороны дома. В горнице тикали часы-ходики, словно в далекой кузнице стучали по наковальне легкие молотки: тук-тук, тук-тук, тук-тук Но Степану показалось, что это гулко стучит его сердце. Он протянул в сторону голую руку спал-то без рубахи, в одних подштанниках и ощутил, что обхватил чьи-то ноги, прикрытые тонким ситцем. Матрена в ночнушке стояла возле кровати. Даже не задумываясь, что делает, Степан решительно повлек ее к себе и тут же подвинулся, освобождая место рядом с собой.
Запоздало подумал, что она упадет, но Матрена не упала, а уперлась руками в его плечи и мягко опустилась грудью на грудь, осыпав его лицо длинными волосами. Он вдохнул их запах, чуть отдающий цветущей ромашкой, ткнулся губами в ее щеку, нашел по жаркому дыханию рот и припал к нему, как к животворному роднику.
Ночь пролетела, будто корова языком слизнула: кажется, вот только что была темень непроглядная, а уже и зорька утренняя заглянула своим взором нескромным, как девчонка любожаждущая, в окошко незавешенное, высмотрела постель взбулгаченную, а на ней двоих обнаженных, слившихся воедино, зарозовела от смущения и прикрылась облачком кисейно-легким
Вот так Степан Онуфриевич Шлык на сорок шестом году жизни вновь обзавелся, можно сказать, своим домом.
3
Работа по заданию генерал-губернатора шла полным ходом. Дейхман вернулся из командировки в Петербург и Симбирск с чертежами плоскодонного парохода «Москва» и собственноручно изготовленными эскизами английской паровой машины. Привез он и набор шаберов и токарных резцов из особопрочной стали где и как их раздобыл, Оскар Александрович широко не распространялся. Только за чашкой чая узкому кругу мастеров поведал, что заезжал в Пермской губернии на Юговский металлургический завод к своему однокашнику по Горному институту Павлу Матвеевичу Обухову, который изобрел новый способ литья стали.
Вы, друзья мои, представить не можете упругость этого металла, рассказывал управляющий внимательно слушавшим его мастерам. Павел Матвеевич показал мне шпагу, сделанную из него; он свернул ее в кольцо, и клинок не сломался. Оскар Александрович сделал многозначительную паузу, отхлебнул из чашки и оглядел лица, на которых было крупно написано: «И что потом?!» А потом отпустил клинок разогнулся и снова стал прямым и ровным, как и раньше! торжествующе закончил управляющий.
Мастера одним разом выдохнули ух, ты-ы!..
Вот бы нам такую сталь! мечтательно протянул Егор Данилович Павлов.
А мы ее лить не могём? А, Ляксандрыч? поинтересовался Белокрылов.
К сожалению, нет, покачал головой Дейхман. Павел Матвеевич еще не получил привилегию[6] на ее изготовление, и рецептуру должен держать в секрете. Да я думаю, и после получения привилегии секрет не раскроется. Это же пахнет большими, даже очень большими деньгами! А кроме того, Обухов сделал из этой стали ружейный ствол и тот получился много лучше немецких и английских. Так что его изобретение уже имеет государственное значение. Им заинтересовались военное и морское министерства. Армии и флоту нужны ружья и пушки.
А паровые машины, что ль, не нужны? подал голос мастер Матвей Бакшеев, щуплый, большеголовый мужичок. Я в газетке читывал: в той же Англии на пароходы пушки ставят.
А паровые машины по-прежнему будем покупать в Англии, грустно сказал Оскар Александрович.
Ага, ага, ухмыльнулся слесарь Дедулин. Как зачнем с ей воевать, так она нам и продаст хвост свинячий с кисточкой. Самим надо делать!
Так делайте! И сделайте лучше английских! подзадорил мастеров управляющий.
А мы чё? Мы и делаем как могём, отозвался главный, Белокрылов.
А надо лучше!
Пробные отливки поршней и цилиндров по восковым моделям сделали еще до приезда Шлыка. Но получились они рябыми множество мелких раковин покрывали поверхности скольжения. Как предположил Григорий Иванович, из-за большого количества расплавившегося воска. Да и качество самого воска оставляло желать лучшего. Вероятно, по той же причине и окружности оказались искаженными настолько, что не выправить и на токарном станке.
Тут-то и пригодились рукодельные таланты столяра Шлыка, прибытие которого все поначалу восприняли с настороженным недоумением. Помимо того что чужак, а чужая душа, как известно, потемки, так еще и мастер по дереву, которое на заводе использовалось лишь на опоки, а для их сколачивания годился и старый плотник Акимыч. Однако Степан быстро доказал, что генерал-губернатор направил его на завод не по глупой начальственной прихоти, а с дальним и весьма точным прицелом. Оглядевшись на заводе и ознакомившись с результатами первых отливок, он предложил использовать деревянные макеты цилиндра и поршня. Одни для восковых моделей, другие, соответственно размерам, непосредственно для литья металла.
Литейщики встретили его слова откровенным смехом.
Ты чё, паря, об свой рубанок шибанулся, чё ли? вытирая слезы, спросил Григорий Иванович. Да жидкая сталь от твоих деревяшек одне угольки оставит. И снова зашелся в дребезжащем смехе.
Это, значитца, смотря какое дерево брать, не обижаясь на насмешку, степенно сказал Степан.
Да какое ни бери, все едино дерево!
Не скажи. Мореную в воде древесину не каждый, значитца, огонь возьмет.
Это ж сколь ее морить надобно! У нас на то и времени-то нету.
Да ее, мореной многолетней, завались! Надо только выбрать подходящую.
Это где ж ты, паря, ее видал?
Видать пока, значитца, не видал, но знаю. Сказывала моя Матрена, что на реках сплавных дно просто-напросто топляками выстлано вытаскивай да используй по надобности. А я ей верю она по молодости с мужем на сплав хаживала. Так что стоит поискать.
Ну, ищи, вытаскивай да пупок, смотри, не надорви.
С тем сердечным пожеланием мастеров Степан и отправился искать мореную древесину. Да еще с помощью Матрены Сыромятниковой, которая взялась быть проводником по молевым речкам. И ведь нашел, привез на заводской двор несколько тяжеленных бревен, пилить их замучился твердая, подобно камню, древесина за несколько прогонов тупила зубья пил так, что их приходилось снова и снова затачивать, но все-таки заготовил несколько чурбаков, из которых своими старыми испытанными столярными инструментами выдолбил и вырезал макеты цилиндров и поршней любо-дорого посмотреть. И поверхности отливок получились гладкие без раковин, наплывов и прочих неприятностей, по крайней мере, крупных. А мелкие уберут слесари той же шабровкой и полировкой. Кстати говоря, пока Степан работал с макетами, Дедулин испробовал для полировки разные виды глин из окрестностей Петровского завода и, похоже, нашел подходящий состав. Конечно, не то, что у англичан, но работать можно.
Казакевич был страшно доволен результатами, особенно отливками по макетам Шлыка. Единственно, что озаботило это всего лишь разовая их пригодность, все-таки поверхность дерева хоть немного да обугливалась, и для повторной отливки макеты уже не годились.
Ничаво, добродушно сказал Степан, я их сколь надо, столь, значитца, и наделаю.
Вечером, после работы, он рассказал Матрене об удачном испытании своих поделок, и она на радостях накрыла праздничный стол. Из погреба были извлечены копчености свиной окорок и шейка изюбря, соленые и маринованные грибочки и огурчики, квашеные капуста и черемша; на скорую руку хозяйка потушила молодые побеги папоротника (собранные как раз во время поиска мореной древесины), а на горячее пошла молодая картошка, жаренная с приобретенным по случаю у охотников нежным мясом косули. Ну и, конечно, горькие настоечки на черемше, рябине, кедровых орешках, лимоннике для радости мужеской, и сладкие наливочки на таежных ягодах для печали женской. Впрочем, «печали» это так, от лукавого: у Матрены последние два месяца причин печалиться не было, наоборот лад да склад между ней и Степаном подталкивал их скорым шагом к венцу. А они и не сопротивлялись, что ж сопротивляться, ежели каждую ночку объятья крепче, поцелуи жарче, а о прочем говорить найдутся ли слова для восторга и восхищения?