За пределами городов картина мира была совсем иной. Война не пощадила никого и ничего. Не существовало ни законов, ни правил, принятых в городах. Людей вне городов оставалось немного, и каждый жил по своим правилам. Жизненный уклад у каждого человека был свой. Каждый выживал как мог. Кто-то существовал в одиночку, кто-то в паре, некоторые объединялись в группы. Существовало множество групп, множество объединений и кланов. Какие-то группы возникали для того, чтобы выживать и бороться с машинами, какие-то для пропаганды собственных идей. Продолжали осуществлять свою деятельность анархисты, террористы и секты. Некоторым удавалось скрываться, некоторых находили и уничтожали терминаторы и специальные отряды киборгов. Терминаторы активно искали и добивали оставшихся в живых, зачастую попутно уничтожая их укрытия. Так как инфраструктура большинства населенных пунктов была разрушена, а уцелевшие заводы и предприятия захвачены машинами, люди в основном прятались в подземных бункерах и лабораториях, в том числе и на АЭС, расположенных в огромном количестве по всей планете. Люди использовали их как свои дома и убежища. Те, кто не мог укрыться в бункере, выживали в уцелевших домах, находящихся вдали от цивилизации. В темное время суток они старались не использовать освещение, не разжигать огонь и не шуметь, чтобы терминаторы их не нашли. Из-за этого таким людям ночи казались невероятно темными, холодными и мрачными. Кто-то от такой жизни становился сильнее, кто-то не выдерживал и сходил с ума, кто-то заканчивал жизнь самоубийством. Одним словом, выживали сильнейшие. Хотя за десятилетия войны люди в целом научились ценить жизнь, ценить каждое мгновение и вырастили на этом новое, хоть и малочисленное поколение. Холод и голод почти всегда преследовали всех людей за пределами городов. Не в каждом бункере или каком-либо укрытии было тепло и светло. Тепла, света и еды было мало, особенно в холодное время года. Одежды тоже не хватало. Люди использовали в пищу все, что съедобно, собирали пропитание в природной среде, охотились, использовали любую найденную уцелевшую одежду, шили по возможности сами.
Старожилы, родившиеся и пожившие до войны, видевшие мирную жизнь, говорили, что мы потеряли потрясающий мир. Потеряли, потому что не ценили такой мир, не ценили то, что у нас есть, не ценили жизнь. Мы не замечали, насколько мир был прекрасен. Мы совсем обленились и деградировали. Ничего не хотели делать, но хотели много денег. Нам всегда было чего-то мало, особенно денег. Мы перестали верить в Бога. Перестали верить в себя. Мы потеряли веру, и поэтому мир стал для нас чужим. Поэтому мы теперь страдаем. Мы сами виноваты в случившемся. Создали себе такой мир. Мы сошли с ума. Мы все согрешили, поэтому мы и страдаем.
Глава II. Детство Ли Мун
Ли Мун. Такое имя мне дали родители при рождении. Довольно необычное имя, учитывая мое европейское происхождение, к тому же оно ничего не говорило о моих родителях. Их имена были другими, а фамилии совсем не соответствовали моей. Это было сделано лишь с одной единственной целью: скрыть меня от машин. Мои родители уже тогда понимали, в каком направлении идет развитие машин, что те станут настоящей угрозой для человечества. Они надеялись, что в будущем машины не смогут или, по крайней мере, запутаются в выявлении моего истинного происхождения. Они очень ждали моего рождения и задолго до этого готовились к воспитанию в суровых условиях военного времени.
Мои родители тоже выросли в военное время. Но их время было гораздо более суровым. Им было тяжело не столько из-за постоянных боевых действий, сколько от неразберихи, паники и бесконечной миграции. Они с детства никогда не жили длительное время в одном месте, постоянно передвигались, вынуждены были искать безопасное место, как и большинство людей. Тем не менее они выросли достаточно здоровыми, умными и сообразительными, хотя и толком не видели детства, быстро повзрослели. Их учили разные люди всему, что могли. Встретили друг друга еще в подростковом возрасте, быстро нашли общий язык, подружились и больше никогда не расставались. Они еще в первом году общения начали понимать, что машины пойдут против человека. Часто самостоятельно изучали программирование. Постепенно научились взламывать машины. Но далеко не каждый одобрял их действия, поэтому они боялись, что станут объектами охоты людей, создающих боевые машины, и самих машин в будущем. Тем более что они уже, как и многие, были чипированы.
Я родилась в две тысячи пятьдесят девятом году. В период, когда война еще активно продолжалась, но существенно видоизменялась. В период, когда машин было не так много, и они еще не были такими самостоятельными, когда искусственный интеллект еще не был таким развитым. В то время в уцелевших городах еще не было спокойно, все выживали и оборонялись, а нынешние системы безопасности и энергообеспечения только-только разрабатывались.
Моим родителям ко времени моего рождения было чуть больше двадцати лет. Они сумели скрыться от недоброжелателей, на время поселившись в одной глухой деревне центральной части России под названием Красный, которую война еще не затронула. Жители этой деревни не раздумывая приняли моих родителей, видя, что моя мать в положении, и поселили в одном свободном доме, хозяева которого покинули деревню. Все жители были не местные, прятались от войны, поэтому все понимали, проявляли доброту и уважение. Старались всячески помочь.
Я родилась вечером. Мое рождение стало для родителей невероятно счастливым событием, учитывая, что человечество уже тогда страдало от массового бесплодия. Это было настолько большим событием, что собрало всех жителей деревни, которых, к слову, было совсем мало, и стало поводом для праздника, хотя и весьма скромного. На удивление всех и на радость родителей я еще и родилась совершенно здоровой, без малейших признаков отклонений. Хотя матери во время беременности не проводили медицинское обследование, не было такой возможности. В то время большинство детей без вмешательства медиков рождались больными. Глядя на меня, жители деревни говорили много хорошего, верующие читали молитвы, при этом никто не завидовал. Мне рассказывали про одну очень добрую верующую бабушку, она присутствовала при родах. Ее имя Мария, но все звали ее Машей, тетей Машей, а мои родители называли ее бабой Машей. После того как мне перевязали пуповину, помыли, дали подержать родителям, меня обернули в одеяло и передали в руки бабы Маши. К этому времени я уже перестала кричать. Она так трепетно и с любовью взяла меня на руки, посмотрела на меня и улыбнулась. Затем, взглянув на родителей, спросила:
Как ее зовут?
Отец, держа за руку мою маму, с улыбкой ответил:
Ли. Ли Мун.
Баба Маша удивилась, пару секунд помолчала и ответила:
Очень необычное имя.
Еще немного помолчала, бросила взгляд на меня и добавила:
Ты не обычная девочка. Ты сыграешь очень важную роль в жизни и войдешь в историю. Ты изменишь этот мир к лучшему. Ты изменишь будущее. Я верю в это. Я верю в тебя. Аминь!
И все, кто находился рядом, тихонько хором повторили за ней:
Аминь!
Мне рассказывали, что она говорила эти слова так, словно предчувствовала, словно видела мое будущее. Хотя никто не говорил о ее способности к ясновидению. Но из ее уст это звучало как пророчество. Другие жители деревни, в момент моего рождения находившиеся на улице, заметили, что стало вдруг невероятно тихо. Хотя была весна, время, когда природа активно просыпалась от зимы. На мгновение не было слышно ни пения птиц, ни дуновения ветра. Невероятная тишина. Предзнаменование рождения хорошего человека. Это поняли все, поэтому и радовались моему рождению, как рождению своего ребенка. В день моего рождения все словно забыли про войну, про тяжелое время. Все тихонько радовались и трепетали вокруг меня, словно перед ангелом. Мое рождение стало самым главным чудом в жизни моих родителей24.
Пока я росла, отец готовил свою бронированную машину к дальнейшей поездке.
Мои родители оставались в деревне до тех пор, пока я не окрепла и не начала ходить. Все это время было спокойно, жители деревни по-прежнему в окрестностях не видели никаких боевых действий. Но родители понимали, что нужно покинуть деревню, что война все равно придет в деревню, что меня необходимо спрятать как можно дальше, чтобы я росла и воспитывалась в спокойной обстановке. Они боялись, что, увидев боевые действия, я испугаюсь и получу психологическую травму, вырасту психически больной. Этого они никак не могли допустить. Интуиция родителей не подводила. Они чувствовали, что нужно уходить. Пришло время покидать деревню, несмотря на то что жители деревни уговаривали остаться.
Наступило лето две тысячи шестидесятого года. Родители планировали направиться на восток в Поволжье, на Урал или в Сибирь, туда, где тише, где меньше боевых действий. Но сначала они поехали в Москву. Город, который одни упорно пытались стереть с лица земли, другие с таким же упорством защищали. В Москве находился двоюродный брат моей матери Анатолий, единственный родственник, оставшийся в живых. Ему было чуть больше сорока лет, на девятнадцать лет старше моей матери. Несколько лет назад он, потеряв всю свою семью на Кубани, после бесконечных скитаний, отправился туда защищать добровольцем, войдя в ряды ополченцев. Они решили сначала приехать к нему и попытаться уговорить уехать вместе с ними. Они уже знали, как его найти, старались поддерживать связь. Постоянно развивающиеся технологии в то время уже позволяли держать защищенную связь с любым человеком практически в любой точке планеты. Они были полны надежд и решительности. Но их планы внезапно оборвала трагедия.
На подходе к Москве по всему периметру находилось множество натовских машин, которые уничтожали любого обнаруженного человека или неопознанную машину. Москва оказалась в блокаде, и только с южной и восточной сторон недалеко находились оборонительные машины «Обертрона», пытаясь прорвать блокадное кольцо. Транспортное, торговое и военное сообщение в основном осуществлялось авиацией и непродолжительными сухопутными коридорами. Боевые спецоперации проводились ежедневно, а то и несколько раз в день в разных местах. Кольцо блокады часто разрывали, но натовские машины снова пополняли свои ряды, и кольцо смыкали. Уже тогда было тяжело войти или покинуть город, но в основном из-за блокады. Иногда были дни затишья, но предугадать их было невозможно. Машины по-прежнему контролировались людьми, а значит, были такими же непредсказуемыми.
Мои родители не могли долго ждать. Оставаться на одном месте было опасно. Их могли обнаружить. Найти укрытие в зоне дислокации вражеских машин было крайне сложно. По совету Анатолия они решили воспользоваться отвлекающим маневром во время очередной битвы и пересечь линию фронта в районе Обнинска, проехав на максимальной скорости, включив глушитель связи. В этом районе находилась военная часть с мобилизованным семнадцатым роботизированным полком, где Анатолий был закреплен.
Раннее утро. Солнце только-только появилось на горизонте. Было прохладно и безветренно. Небо чистое, без единого облака. Территория близ Обнинска. Родители перед самым началом спецоперации сумели удаленно взломать несколько натовских боевых роботов, на время обезвредив их. Это повысило шанс на успех. Однако роботов было гораздо больше, чем они могли взломать за короткое время. Анатолий с отрядом бойцов и роботов шли навстречу, надеясь, что спецоперация пройдет успешно. Но эта операция не прошла успешно. Сначала мы ехали тихо, надеясь, что вражеские машины нас не заметят. Вдруг внезапно начали стрелять, раздались громкие взрывы. Началась битва. Отец дал газу, и мы ускорились. Скорее, быстрее. Надо покинуть поле боя, пока нас не заметили. Несмотря на то что встречный батальон взял на себя весь огонь, шальная пуля все же настигла нас. Мы ехали быстро, насколько это было возможно. Отец давил на газ, гоняя по проселочной дороге. Но один из вражеских роботов все же заметил нас и открыл по нам огонь из пулемета. Отец быстро реагировал и увиливал как мог, держался до последнего, сам пытался пригнуться. Мать, держа меня на руках, лежала на заднем сиденье и плакала, сил сдерживаться не было. Она, конечно, немало боевых действий повидала и уже привыкла ко всему, но материнский инстинкт изменил ее восприятие. Она так боялась меня потерять. Пули попадали в машину, но не выводили ее из строя, так как она была бронированной и работала на электродвигателе. Этот момент, как мне рассказывали, казался моей матери невероятно длинным, время словно замедлилось. Она незаметно для себя вошла в состояние шока и уже не слышала речь отца, не понимала, что происходит. Я начала плакать. Тот робот выпустил небольшое количество пуль до своего уничтожения. Но все же одна пуля стала роковой. Машина в целом выдерживала обстрел, но стекла были слабым местом. Бронебойные пули пробили заднее стекло, и одна пуля попала отцу прямо в голову, пробив ее насквозь. Лобовое стекло испачкалось кровью и частицами мозга. Тело отца стало словно тряпочным, голова опустилась вниз и болталась, как маятник, руки расслабились и упали. Тело оставалось прижатым к креслу, так как было пристегнуто. Из пробитого отверстия головы на одежду текла ярко-алая кровь. Скорость быстро падала, но машина еще некоторое время продолжала ехать по инерции. Мать, находившаяся в сильном шоковом состоянии, ничего не понимала, продолжала лежать, крепко держа меня в объятиях. Я плакала. Мать мало помнила тот момент из-за шока. Говорили, что нас быстро вытащили из машины и увезли на броневике, который ехал рядом в момент обстрела. В броневике был Анатолий. Что стало с телом отца, маме решили пока не говорить. Так я потеряла отца. Мне было чуть больше года.
Мать проснулась вечером на медицинской кушетке в одном из помещений бункера, свет слегка приглушили. Помещение бункера было оборудовано как медицинский кабинет. Рядом сидела женщина в халате и маске. Это была медсестра. Она сидела на соседней кушетке, там же сидела и я, держав в руках игрушку. Она заметила, что моя мать проснулась и тут же посмотрела на меня, но ничего не сказала. Освещение плавно стало ярче. Врач, следивший по камере видеонаблюдения в соседней комнате, зашел через несколько секунд, подошел к матери и сразу заговорил:
Здравствуйте! Меня зовут Петр Андреевич. Я военный врач. Вы помещены под карантин. Не переживайте, вы в безопасности. Мы уже взяли у вас кровь, провели ряд предварительных анализов. Пока инфекций не обнаружено. Нам нужно провести еще ряд обследований, чтобы убедиться, что вы ничем не заражены. Как вы себя чувствуете?
Мать, не понимая, что произошло, тихонько повернулась, села, опустив ноги вниз, посмотрела на меня, затем на доктора и спросила:
Где я? Что произошло?
Врач, быстро распорядившись увести меня и подготовить ужин пациентке, продолжил:
Вы находитесь в медицинском бункере военного корпуса. Вы попали под обстрел. Вас забрали из зоны боевых действий и доставили сюда, поместив сразу под карантин. Вы находились в сильнейшем шоковом состоянии, поэтому вам будет трудно что-то вспомнить. Мы сделали вам укол с успокоительным, и вы уснули. Все данные о вас уже считаны с вашего чипа. Но у нас есть вопросы, касающиеся вашей дочери Ли Мун. У нее нет чипа, а это значит, что у нее нет документов и никто из посторонних не сможет выяснить ее личность. Мы, конечно, предварительно ее обследовали. И пока что никаких аберраций25 или инфекционных заболеваний мы не выявили.