Поэтому после сытного обеда мы уползали в ближайший молодой сосновый лес, весь покрытый толстым слоем ковра из мха, бухались на него, как на перину, и сладко спали почти до ужина, изредка переползая из света в тень по мере перемещения солнца. Но потом вечером, после отбоя, долго бузили в своих палатках, устраивая «переклички» между палатками. Особенно смешным соревнованием было соревнование, какая палатка, какую, так скажем, громко озвучит отходящими газами. Да, и такое развлечение входило в ассортимент молодых солдат, которые практически закончили высшее техническое образование. Орали и смеялись так, что на нас стали поступать жалобы от жителей посёлка. Им было слышно наше ночное буйство. И гром грянул. Однажды ночью, когда мы уже угомонились и мирно отходили, наконец, ко сну, на джипе примчался разгневанный наш полкан, поднял нас по боевой тревоге и гонял строевым шагом вокруг палаток часа два, пока ему самому не надоело. После этого мы малость приутихли.
Отношения с младшими офицерами, которые были приставлены к нам в качестве наставников, установились дружественные и демократичные. Они были практически одногодки с нами, недавно закончили лётные училища. На аэродроме базировался полк фронтовых двухмоторных реактивных бомбардировщиков ИЛ-28. Летчики боялись на них летать и называли их «летающими гробами», потому что в случае отказа одного двигателя он моментально переворачивался и терял управление. Несмотря на это, среди нас нашлись отчаянные головы, которые договаривались с экипажем и летали с ними на тренировочные полёты. На бомбардировщике, экипаж которого состоял из трёх человек, единственное место для четвёртого человека находилось в кабине стрелка-радиста, которая размещалась в хвосте самолёта и была закрыта плексигласовым колпаком с пулемётом. В этой кабине можно было разместиться четвёртому, только стоя за спиной стрелка и упираясь двумя руками в колпак, приняв позу Христа. Лететь в такой позе на военном самолёте дело весьма непростое и нелёгкое. О таком полёте со мной поделился Дима Рыжнев, который всегда выделялся в нашей среде мужеством и отвагой. Он занимался боксом, прыгал с парашютом и теперь вот полетал на боевом самолёте.
Дружба с лейтенантами закончилась тем, что один из них, по-моему, нашим Хлесткиным был приглашён с нами в Москву. Он быстро оформил отпуск и отбыл вместе с нами. В Ленинграде у нас снова было увольнение и, когда полковник выстроил нас перед посадкой в московский поезд, оказалось, что на перекличку не явились двое солдат. Один был Хлесткин, а второго точно не помню. Все забеспокоились, пахло крупными неприятностями, особенно нашему полковнику, которого, несмотря на его напускную грозность, мы все уважали. Мы все стояли в строю перед вагонами и ждали. Наконец за пятнадцать минут до отхода поезда в начале перрона показалась троица обнявшихся и качающихся парней, один из которых был в форме офицера ВВС. Мы все уже были в гражданской одежде. Тем не менее издалека они напоминали фрагмент из известного фильма, когда беляки ведут израненных матросов на расстрел, а они падают, поднимаются, помогая друг другу и поддерживая друг друга. Когда троица, в дребодан пьяная, достигла полкана, он, осмотрев их, приказал грузиться всем в вагон, а этим приказал он команде, указывая на троицу: «Перевяжите яйца колючей проволокой, чтобы не обоссались, и закиньте их на третьи полки». Последствий происшествию не было. Лейтенанта устроили жить в общаге. Удостоверения младших инженер-лейтенантов запаса нам вручали уже в Москве.
К защите диплома я, да и все остальные, готовились серьёзно и упорно. Считали, чертили, пропадая целыми днями в центральной чертёжке, которая располагалась в здании напротив центрального корпуса через дорогу. Только в день защиты диплома в феврале 1960 года я, наблюдая за поведением дипломной комиссии, понял, что судьба наша давно определена и институт просто обязан выпустить нас дипломированными инженерами. Это не значит, что к нам всегда относились снисходительно. За период обучения с курса по разным причинам, но особенно за неуспеваемость, было отчислено около трети поступивших на 1 курс 1 сентября 1954 года.
Заканчивая свои студенческие воспоминания, хочу отметить интересное совпадение. Темой моего диплома было сжигание бурого угля Назаровского месторождения в прямоточных котлах мощностью 150 МВт. Назаровское месторождение бурых углей расположено под Ачинском в Сибири, примерно в 200 км от Красноярска, и его разработка только начиналась. Теперь там стоит крупнейший Ачинский алюминиевый комбинат. Назаровская ГРЭС была построена специально для нужд алюминиевого комбината. Через два года после окончания института я реально участвовал в пуске и наладке головного образца энергоблока мощностью 150 МВт с прямоточным котлом в посёлке Назарово. Но об этом я напишу чуть ниже.
После получения диплома и прежде, чем приступить к работе в организации, в которую я был распределён после окончания института, я использовал предоставленный нам отпуск для поездки в Крым на мотоцикле. На первый взгляд, идея была глупейшая. В марте на мотоцикле по холоду, и что там делать в марте? Купаться нельзя, вода девять градусов. Тем более что я уже успел побывать в Крыму по путёвке от института после первого курса в нашем институтском доме отдыха «Энергетик» в Алуште.
Я уже не помню, почему такая идея пришла мне в голову, но я упорно стремился к её осуществлению. И даже тогда, когда Борис Антошин, который купил точно такой же мотоцикл, как у меня, и который готовился и собирался ехать со мной и в последнюю минуту отказался сопровождать меня, потому что родители отговорили его от этого абсурдного путешествия, я не отступил и 16 марта покинул Москву в окно погодной оттепели. Конечно, я провёл специальную подготовку мотоцикла к путешествию. Я установил на руле ветровой щиток из плексигласа и металлические щитки в области ног для предохранения ног от брызг и ветра. Кресло заднего седока было демонтировано, а на его место установлен небольшой чемоданчик с вещами и продуктами. Кроме того, к задней части рамы сбоку крепилась специальная мотоциклетная кожаная сумка от мотоцикла «Харлей», добытая мной с большим трудом. В ней хранились запчасти и инструменты.
Описание этого путешествия заслуживает отдельной повести, но тем не менее считаю возможным рассказать здесь об основных вехах этого путешествия. Думаю, оно заслуживает этого. Неприятности начались с самого начала. Шоссе на выезде из Москвы было сухим. Но когда оно нырнуло в тоннель под железной дорогой, я, как говорится, и оглянуться не успел, как обнаружил себя лежащим на боку и скользящим по замёрзшей и абсолютно гладкой, как каток, луже. Мотоцикл, зажатый между моих ног, тоже лежал на боку и скользил по льду, совершенно неуправляемый. Водитель встречного грузовика, среагировав на моё падение и беспомощное скольжение ему навстречу, резко вывернул руль вправо и съехал в кювет, не въезжая в тоннель. Скользя на боку, я успел посмотреть и назад и увидел, о боже, как шедший за мной грузовик так же беспомощно скользит по льду и медленно догоняет и надвигается на меня. В последний момент водитель также вывернул руль вправо, и грузовик сполз в сточную канаву, проложенную в тоннеле. Меня вместе с мотоциклом на боку вынесло из тоннеля. Водитель встречного грузовика выскочил из кабины, помог мне подняться и сказал, чтобы я поскорее уезжал до приезда милиции, а они сами разберутся. Когда я отъезжал, водители уже доставали трос, чтобы по очереди вытягивать машины из кюветов. Движение на шоссе застопорилось.
К концу дня окно погодной оттепели закончилось, стало холодать и началась позёмка. В Тулу я въезжал в девятом часу вечера, мела метель. В ближайшей гостинице мест не оказалось, но дежурная дала мне адрес деда рядом с гостиницей. Дед пускал на ночлег на одну ночь. Это был частный дом, так что мотоцикл удалось надёжно укрыть в сарае. Дед постелил мне в маленькой прихожей на диване и напоил меня горячим чаем. Уставший, я быстро уснул, но в середине ночи проснулся от сильного зуда.
О ужас, десятки громадных жадных клопов атаковали меня. Началась борьба. Утром я встал, совершенно разбитый и невыспавшийся, но оставаться в этом доме было нельзя, надо было ехать.
Когда я выехал со двора, оказалось, что вся проезжая часть дороги замёрзла и покрылась льдом. Оставались чистыми только узкие колеи от колёс проехавших ранним утром автомашин. С трудом удерживая колёса мотоцикла на колее и постоянно балансируя равновесие мотоцикла, чтобы ни одно из колёс не заехало на ледяное покрытие дороги, я медленно пробирался по улицам Тулы к южной части города, то есть к выезду на Симферопольское шоссе. Однако, достигнув окраины, я увидел, что шоссе полностью покрыто ледяной коркой и двигаться дальше на мотоцикле очень опасно. Что делать? Слева от дороги возвышались терриконы породы из шахт подмосковного угольного бассейна, а с правой стороны метрах в ста от шоссе распологался уютный поселок шахтёров, состоявший из одинаковых коттеджей с маленькими приусадебными садиками. До этого посёлка из Тулы ходил трамвай. И я решил попробовать попроситься на постой в посёлке или хотя бы пристроить мотоцикл на хранение, а самому вернуться на трамвае в Тулу и поискать жильё там.
Все домики одинаковые, куда постучаться? Из трубы ближайшего дома шёл дым. Хозяева топили печь. Постучал. Дверь открыла мне хозяйка, женщина средних лет. Я объяснил ей ситуацию и спросил, не пустит ли кто меня на постой, я заплачу. Видимо, своим обращением или несчастным видом я внушил ей доверие. Она впустила меня. Днём из школы пришли две её дочери, а вечером пришёл хозяин. Он работал на шахте в ремонтном цеху. Они посмотрели на меня и оставили на ночлег. Я переночевал в этом гостеприимном домике две ночи (днём уезжал в город), но на третий день пребывания выглянуло солнышко, потеплело, дорога подтаяла, и я решил ехать.
Но выехав за пределы посёлка, я пожалел, что уехал из гостеприимного домика. Дорога хотя и была расчищена бульдозером от снега, но на асфальте местами оставались сплошные наледи. Наезжая на такое место, мотоцикл мгновенно ложился набок, я выпрыгивал из него в сторону прямо в сугроб на обочине высотой с метр, а мотоцикл, прокатившись по инерции ещё метров двадцать-тридцать останавливался, также уткнувшись в придорожный сугроб. Я вылезал из своего сугроба, подымал мотоцикл из другого сугроба, вновь его заводил и ехал дальше до следующей наледи. Конечно, не каждый раз я падал, иногда мне удавалось наледь проскочить. Так, кувыркаясь в снегу и сугробах, благо движения на дороге почти не было, я смог преодолеть чуть более 70 км и, совершенно обессилевший, стал искать место для ночлега в маленьком посёлке под названием Чернь.
На центральной площади посёлка стоял классический Дом культуры с колоннами. Было ещё не поздно, и я решил заглянуть туда и поинтересоваться, где в посёлке можно устроиться на ночлег. Мне и на этот раз повезло. Хотя что значит «повезло»? Просто люди у нас в большинстве своём хорошие, добрые. Библиотекарша, сердобольная женщина, пожалела меня. Она сказала, что никакой гостиницы в посёлке нет, но она оставит мне ключи, и я смогу переночевать на диване в библиотеке. Чайник, электроплитка и туалет были в моём распоряжении. Кое-какая еда к чаю у меня была с собой. Мотоцикл был тоже спрятан в подсобке. Следующее утро меня встретило солнечной и значительно потеплевшей погодой, и я устремился вперёд.
Моя цель была Курск. Там меня ждал мой товарищ по учёбе Валера Бордюгов. Мы учились с ним в институте в одной группе Т-1 с первого до последнего курса. Он родом был из Курска, получил распределение на Курскую ТЭЦ. Он пригласил меня в гости, когда узнал о моём плане путешествия. Но до Курска ещё было далеко, более 250 км, для мотоцикла и в холодную погоду это было расстояние. Километров через двадцать-тридцать шоссе окончательно очистилось от льда, и я погнал на максимальной скорости. В Орёл я въехал в полдень. На обед в Орле и проезд через весь незнакомый мне город я потерял много времени. Я подсчитал график моего движения и понял, что засветло я не достигну Курска. В темноте искать в городе дом по адресу, когда у нас и сейчас не всегда найдёшь название улицы и номер дома, было безнадежное занятие. Поэтому, несмотря на то, что до Курска мне оставалось километров семьдесят, не более, я решил остановиться и заночевать в большом селе, которое проезжал в данную минуту.
Мне приглянулась одна беленькая хатка, расположенная практически прямо у дороги. Подъехал, постучался. Мне приоткрыла дверь старенькая бабуся. Я спросил, не пустит ли она меня переночевать. «Милок, я тебя боюсь». «Бабушка, чего меня бояться, я один, еду на мотоцикле, замёрз на ветру». После некоторых раздумий и рассмотрения меня через щель в двери бабка открыла дверь и впустила меня. Хата была маленькая, в одну комнату, в углу печь, жарко натопленная, и маленький телёнок у печи. Бабка объяснила, что телёнка пришлось забрать в дом, чтобы не замёрз. В хате было тепло и пахло телячьей мочой. Бабка напоила меня горячим молоком с душистым хлебом своей выпечки и уложила спать на лавку, сама забралась на печь.
Когда я на шестые сутки, замёрзший, уставший и накувыркавшийся в пути в придорожных сугробах, прибыл в Курск, в дом Валерия Бордюгова, мне его дом и его радушный приём показались раем земным. Он напарил меня в бане, накормил вкусным обедом и ужином и уложил в чистую и уютную постель. Я провёл у него весь день, но на следующий день, несмотря на его сердечное гостеприимство, поехал дальше. Шли седьмые сутки моего путешествия, а до цели оставалась ещё почти тысяча километров. На обратном пути я пытался разыскать Валерия, заехал домой, потом на Курскую ТЭЦ, где он уже начал работать, но нигде не нашёл и уехал. Но судьба ещё даст нам шанс встретиться и продолжить нашу студенческую дружбу.
Из Курска я за день доехал до Харькова. Город большой. Прохожие подсказали, что на железнодорожном вокзале есть специальная зала для транзитных пассажиров, где можно переночевать в приличных условиях в постели с чистым бельём. Более того, оказалось, что при вокзале имеется охраняемый хоздвор, где можно оставить мотоцикл. Ужин и завтрак прошли в пристанционном буфете. На следующий день путь мой лежал на Запорожье. К вечеру я достиг окрестностей города, но так как город был расположен в стороне от магистралього шоссе, я не стал заезжать в него, а решил переночевать снова в придорожной хате ближайшего села. Двое стариков-пенсионеров, приютивших меня на ночлег, сидели и плакали, потому что наутро они должны были отвести свою единственную корову-кормилицу на бойню. Тогда впервые я столкнулся с бессмысленной жестокостью нашей догматической власти. Хрущёв запретил колхозникам иметь свою дворовую скотину, видимо, для того, чтобы лучше работали на колхоз. Ну а пенсий у колхозников в те времена, можно сказать, практически не было.
Следующую ночь я провел в посёлке Зелёный Гай. Удивительное дело, там уже в те времена существовала придорожная гостиница, и мне там нашлось свободное место и ужин. От Зелёного Гая до Крыма, как говорится, рукой подать. Но меня ждало ещё одно испытание. На Перекопе после Чонгарского моста я попал в песчаную бурю. Злая холодная позёмка несла по степи мельчайший песок, который лез в глаза, рот, уши, и не было от него спасения. Руки и ноги мёрзли нещадно, так что я останавливал мотоцикл каждые полчаса и бегал вокруг него, пытаясь согреться. Укрыться от бури было негде, кругом одна голая степь. Двигатель тоже не выдержал и застучал от проникшего в него песка.