Пиво и темы для разговора закончились незадолго до полуночи. Ричард и Пол ушли в летнее общежитие, Анна в свою квартиру неподалеку от кампуса. Закрывая за ними дверь, Хансард услышал вопрос Пола:
Здесь всегда так?
Сейчас лето, ответил Ричард. Подожди, начнется осенний семестр. У нас бывает по тридцать игроков, и это офигительно Ты когда-нибудь участвовал в Войне Севера и Юга?
Хансард налил себе еще кофе и сел перед игровым полем «Делателя королей». Во время игры ему пришла идея нового правила, попытки убийства, и он хотел записать свои мысли, пока они не забылись.
В дверь позвонили. Анна, сразу подумал он.
И тут же вспомнил Луизу, потому что, думая о любой женщине, всегда вспоминал ее, несмотря на то что Луиза умерла. А может быть, именно поэтому. Двадцать месяцев своей жизни Николас Хансард смотрел, как умирает Луиза Хансард, дома и в больнице, и не было минуты, когда она не мучилась.
До Луизы он никогда всерьез не думал о браке, после Луизы некоторое время не мог думать о сексе. И все-таки одно изменилось и другое тоже.
Анна.
Хансард открыл дверь. Это была не Анна, а человек в мотоциклетной куртке и шлеме, с сумкой через плечо. Мотоцикл, большой «Харлей» с багажной корзиной, стоял рядом с тротуаром, фара была не выключена.
Распишетесь в получении, сэр? спросил курьер.
Он не сказал, от кого пакет и на чье имя, не дал и малейшей подсказки.
Хансард знал и то и другое. Он написал «Кристофер Фрай»[4] и подождал, пока курьер сверит подпись с образцом. Подписываясь фамилией драматурга, Хансард чувствовал себя немного глупо, как будто подделывает автограф; он сказал себе, что на следующий месяц выберет кодовое имя попроще.
Минуточку, сэр.
Курьер вернулся к мотоциклу и что-то сделал за его спиной не было видно, что именно. Хансарду говорили, что у мотоцикла сложная сигнализация, иногда даже заряд самоликвидации. Курьер вернулся с плоским пакетом и отдал его Хансарду.
Спасибо, сказал Хансард.
Не за что, сэр. Доброй ночи.
Курьер тихо уехал. Хансард глянул в небо. Ночь была для августа холодная, очень ясная. Он вернулся в дом, сел рядом со своим кофе, открыл пакет.
Внутри была стопка черно-белых фотографий, снятых под водой; на некоторых виднелся аквалангист. В прямоугольном предмете на первых двух снимках Хансард, присмотревшись, узнал джип, наполовину ушедший в донный ил; на дверце угадывалась белая армейская звезда. На следующей фотографии был кожаный портфель с почти нечитаемыми надписями; Хансард вроде бы разобрал слово «РАЗВЕДКА». На ручке портфеля была закреплена цепь, и она тянулась к
Это было на следующих фотографиях. В пугающе четком качестве. К последней фотографии скрепкой был приколот машинописный листок.
ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНО ОПОЗНАНО КАК ОСТАНКИ Т. С. МОНТРОЗА, МАЙОРА АРМЕЙСКОЙ РАЗВЕДКИ США, ПРОПАВШЕГО БЕЗ ВЕСТИ В ГЕРМАНИИ 20 МАРТА 1944. ОСТАНКИ ОБНАРУЖЕНЫ В НИДЕРКАССЕЛЕ, ГЕРМАНИЯ, ДЕСЯТЬ ДНЕЙ НАЗАД. ИЗВЛЕЧЕНИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ. ПРОСЬБА ПОДТВЕРДИТЬ УЧАСТИЕ. РАФАЭЛЬ
Можно ли заработать на жизнь историческими исследованиями, профессор? тихонько спросил себя Хансард. Конечно, если знать нужных людей.
Он снял трубку и начал набирать номер.
Немецкое небо было голубое, трава зеленая, автокран защитного цвета, а вода в реке черная, как смертный грех. Цепи и тросы тянулись по бурому илу, военные топтали рекламно-сочную траву на берегу. Военные бундесверовцы и американские саперы были вооружены. Обычное дело.
Из воды вынырнули два аквалангиста и замахали водителю автокрана. Машина взревела, цепи натянулись. Темная вода заколыхалась.
Чуть дальше на берегу сидел, подобрав колени, человек в серой кожаной куртке. У него было невыразительное лицо, спокойные глаза смотрели из-под кустистых черных бровей через очки в металлической оправе. Он что-то печатал в маленьком портативном компьютере, прерываясь каждые несколько минут, чтобы глянуть на военных и автокран.
В нескольких метрах позади него стоял черный «Мерседес» по меньшей мере десятилетнего возраста. К водительской дверце прислонилась сурового вида женщина в зеленом пуховом жилете. Жилет был расстегнут, из-под него выглядывала рукоять пистолета.
Рядом со старым «Мерседесом» остановился другой, новехонький. Из него вышел мужчина в дорогом черном костюме. Он кивнул женщине, и та молча указала на сидящего человека.
Мужчина в костюме прошел к берегу осторожно, чтобы не запачкать штанины и глянул вниз.
Мистер Рулин?
Ja[5], ответил сидящий.
Моя фамилия Кройцберг. Моя организация
Ich hab Deutsch[6], перебил Рулин.
Кройцберг умолк, затем продолжил по-немецки:
Моя организация, полагаю, известила вас о моем приезде.
Да. Рулин снова глянул на кран; на Кройцберга он по-прежнему не смотрел. Впрочем, мне не сообщили, зачем вы приедете.
Документы
Это американские документы.
Однако они найдены на немецкой земле. В немецкой воде, правильнее сказать. Кройцберг вежливо рассмеялся. И к тому же они такие старые
Если вы прямо сейчас поедете в Бонн, герр Кройцберг, то успеете домой к обеду.
Не понимаю, сказал Кройцберг, и Рулин видел, что это правда.
Он сказал без сколько-нибудь явной грубости:
Я объясню. Эти люди вытащат джип. Человека внутри, вернее его останки, положат в алюминиевый гроб, который вы видите вон там. Гроб запечатают и доставят в лабораторию в Соединенных Штатах. Вертолет вон там, а самолет уже должен был прогреть моторы.
Однако документы
На фотографии видно, что портфель прикован к руке водителя. Так это и останется. Мне случалось видеть, как у покойников в таком состоянии отваливаются конечности; если это произойдет, мы аккуратно положим руку вместе с телом.
Для меня это неожиданность.
«В точку», подумал Рулин, но вслух ничего не сказал. Он не дал Кройцбергу предъявить удостоверение, или заговорить по-английски, или еще как-то утвердить свое превосходство. Он ничего Кройцбергу не должен.
Кройцберг сказал:
Мои полномочия
У вас здесь нет ровным счетом никаких полномочий, герр Кройцберг, и вам это известно. У вас есть разрешение наблюдать, чем вы сейчас и занимаетесь. Вы не заглянете в портфель. Я не загляну в портфель. Никто в него не заглянет, пока он не попадет в лабораторию. Das ist fast alles[7].
Кройцберг пробормотал что-то не по-немецки и не по-английски.
Рулин сказал:
Я вырос в Хамтрамке[8], герр Кройцберг, и тоже хорошо умею ругаться на польском. Однако на самом деле я не церэушная сволочь. У меня церэушные документы, но здесь я как приглашенный советник. Своего рода гражданский спец.
Вы не из разведки?
Давайте воздержимся от лишних оскорблений, герр Кройцберг. Я археолог, эксперт по вскрытию гробниц, раскапыванию захоронений, всему такому. Я подходил по всем параметрам.
И кто вас сюда послал?
Человек по имени Рафаэль.
Кройцберг задумался.
Я не знаю Рафаэля.
Ваша организация знает. Почему бы вам не поехать домой и не спросить у начальства?
А если я этого не сделаю?
У вас есть разрешение наблюдать. Впрочем, должен предупредить, что у миз Доннер есть разрешение вас застрелить, если вы попытаетесь предпринять что-либо еще.
Кройцберг повернулся. Женщина в зеленом пуховом жилете широко ему улыбнулась. Затем достала из кармана пластинку жевательной резинки, развернула и принялась жевать.
Кройцберг смотрел на нее приоткрыв рот.
Рулин сказал:
Она называет свой пистолет «Блитцен». Вы, наверное, слышали про американцев, которые дают имена своим пистолетам. В ее случае, боюсь, название меткое.
Доннер подвигала челюстью и выдула пузырь, лопнувший так громко, что двое военных обернулись в ее сторону.
Кройцберг сказал тихо:
Donner und Blitzen?..[9] Toll. All ganz toll[10].
Затем повернулся к Рулину и добавил:
Разумеется, я составлю об этом полный отчет.
Разумеется, ответил Рулин.
Кройцберг побрел обратно к машине. Он помедлил мгновение, глянул на Доннер та выдула пузырь из жевательной резинки и помахала рукой, сел в автомобиль и уехал.
Доннер выплюнула жвачку на траву.
Думаешь, он напишет в отчете про «Доннер и Блитцен»?
Если верить досье, он очень дотошен.
Он придурок.
В Управлении «К» его считают придурком, заслуживающим всяческого доверия.
Доннер нахмурилась:
Так мне теперь называть свой пистолет дурацким именем? Из-за того, что ты захотел кого-то пугнуть?
Убедить его, Кэрри, убедить. Что бы ни думал сейчас Кройцберг, он точно убежден, что мы очень, очень серьезно относимся к содержимому портфеля. Рулин встал, сунул компьютер под мышку, отряхнул брюки. Потом глянул на дорогу, по которой уехал Кройцберг. Именно это он и скажет своим нанимателям.
Которым?
И тем, и тем. Но Москве в первую очередь. Для Кройцберга его приоритеты очень важны.
Они двинулись вдоль берега к военным и крану.
Река под краном забурлила. Цепи скрежетали, машина гудела от нагрузки. Над водой показались фары, похожие на глаза исполинской лягушки, из прорезей в светомаскировочных крышках текла грязь.
Смотрел «Психо»?[11] спросила Доннер.
Джип медленно вылезал на поверхность, отовсюду хлестала вода с мелкими камушками. За сорок лет машину наполовину занесло, аквалангисты отчасти ее раскопали, но все равно она была облеплена грязью по бамперы. Белая звезда на пассажирской дверце аквалангист, нашедший джип, счистил с нее ил блестела неожиданно ярко.
Водитель сидел на сиденье более или менее прямо, одна рука вывесилась за дверцу. С такого расстояния лицо у него было несколько карикатурное рот очень, очень широко открыт. Некоторые военные заметно нервничали. Рулин предполагал, что некоторых стошнит в таких случаях всегда тошнило как минимум кого-нибудь одного. Реки, гробницы, пирамиды, неважно уже много лет новые открытия были связаны для него с запахом рвоты.
Хорошо, подержи так, сказал он крановщику. Пусть вода немного стечет.
Утреннее солнце вспыхнуло на хлещущей из джипа воде, и грязные струи засверкали алмазным дождем.
Небо над Эдинбургом было пасмурным, но не бесцветным по нему бежали акварельные тучи всех оттенков серого, индиго и стали.
Аллан Беренсон запахнул плащ, надвинул фетровую шляпу и пошел через дорогу, отделяющую большой сетевой отель от крохотной гостиницы, где он остановился и где его ждали. Электрическая вывеска большого отеля влажно светилась в тумане, стеклянный фасад поблескивал, словно сверток в полиэтиленовой пленке. Гостиничка впереди была темной и готической под дождем тихая, чуть мрачная, но бесконечно более уютная.
Добрый вечер, доктор, сказала пожилая толстуха за стойкой, когда Беренсон забирал ключ. Сыровато сегодня.
Да, немножко.
Прислать вам в номер чаю?
Буду очень признателен, миссис Кроми. Два, пожалуйста. Мне с молоком, даме с лимоном.
Миссис Кроми кивнула и заговорщицки улыбнулась:
Я мигом заварю, доктор.
Беренсон улыбнулся в ответ, поднялся по лестнице, тихонько постучал и открыл дверь. Номер однокомнатный, десять футов на двадцать был обставлен потертой мебелью более или менее в одном стиле: моррисовское кресло, трельяж, чайный столик, двуспальная кровать. Женщина в синем трикотажном платье сидела на кровати и снимала чулки.
Не так скоро после лестницы, очень тихо проговорил Беренсон. У меня сердце не выдержит.
В таком случае я не позволю тебе расстегивать пуговицы.
Нет уж, позволь. Он подошел, провел рукой вдоль застежки на спине платья, затем поцеловал женщину в шею. Однако миссис Кроми принесет чай. Давай дождемся ее.
И долго
В дверь постучали. Беренсон открыл дверь и принял поднос. Затем повернулся и ногой захлопнул дверь. Женщина сидела на кровати очень прямо, смиренно сложив руки на коленях, скрестив голые щиколотки и улыбаясь, как послушная школьница. Беренсон рассмеялся и чуть не расплескал чай.
Как ты думаешь, я угодила старой вуайеристке?
Она милейшая старушка и тайны хранит лучше, чем целая контора швейцарских банкиров. Беренсон поставил поднос на стол. Так сперва чай или пуговицы?
Чай остынет, сказала она. Я
Тсс.
Он налил чай. Платье соскользнуло на пол. Женщина повесила его на плечиках на дверь, ушла в крохотную ванную, потянулась к застежке лифчика.
Беренсон повернулся к окну и, потягивая чай, стал глядеть сквозь стекло в частом переплете. Дождь усилился. За дорожками от капель Беренсон видел гору, похожую на изготовившегося к прыжку льва Трон Артура, черный Эдинбургский замок и, разумеется, сетевой отель.
Проклятый империализм, сказал Беренсон.
У нас была империя, заметила женщина.
Из ванной она вышла в сером шелковом кимоно и села на кровать.
Не такая. Мы экспортируем свой паршивый фастфуд и свои паршивые сетевые отели по всему миру. У вас, по крайней мере, есть хоть какое-то уважение к местной кухне. И архитектуре. Мы хотим поставить чертовы Золотые арки «Макдоналдса» над Запретным городом.
Беренсон отвернулся от окна.
А знаешь, что по-настоящему смешно? Именно в этом куске трансплантированного Огайо останавливаются ребята из КГБ. Он вновь глянул на вывеску. Мой связной с Палатайном сейчас в номере шестьсот четырнадцать, выдает себя за луизианского нефтяного магната и лихорадочно тратит деньги с золотой карты «Американ экспресс».
А где останавливаются цэрэушники?
Здесь.
Это не смешно, Аллан.
А я и не шучу, дорогая. Про эту конкретную гостиницу я узнал от приятеля, оперативника ЦРУ. В Лондоне он останавливался в Ковент-Гардене, в крохотном отеле десяток номеров, ресторана нет. Уверял меня, что там жил Грэм Грин. Возможно, это определило его выбор.
Он не может объявиться здесь?
Он на пенсии. Живет в Орегоне, ловит рыбу.
Беренсон подошел к кровати, сел на ситцевое покрывало рядом с женщиной.
Русские любят самые американские гостиницы. Американцам нравится местный колорит и, разумеется, им тоже хочется чувствовать себя международными шпионами. Он погладил ее шею под воротником кимоно. Где, черт возьми, КГБ добывает золотые карты «Американ экспресс»? Считается ли Московский Народный банк «крупным международным финансовым учреждением»?
А что любят в гостиничных номерах англичане? спросила женщина. Помимо того, чтобы их гладили вот здесь.
Англичане любят преуменьшения.
Наверное, это я и нашла в тебе. Она сунула руку под его расстегнутую рубашку. Ты так элегантно преуменьшаешь.
Я слишком для тебя стар.
Она двинула рукой вниз по его груди, по жестким седым волосам и старым шрамам.
Именно это меня в тебе и привлекло, разве не знаешь? Я подумала, глянь на этого старикашку, наверняка в постели он будет упоительно тосклив.
И это тоже не шутка, тихо сказал Беренсон и погладил ей волосы. «Изменника какая впустит дверь? Ворота разве, что изменники зовут своими[12], пред ним откроются и затворятся со стуком топора».
Это из Скинской рукописи?
Да.
И ты уже цитируешь по памяти. Так ты правда думаешь, что это Кристофер Марло?
Руки Беренсона замерли.
Возможно, задумчиво проговорил он. Если это подделка, то чертовски хорошая. Не говоря уже о мотиве. Зачем подделывать пьесу Кристофера Марло, а не дневники Гитлера и не завещание Говарда Хьюза?[13]
Чье завещание? А, безумный миллионер, мороженое[14].
В Москве очень вкусное мороженое.
Это не из Кристофера Марло.
Последний раз я был в Москве года два назад и гадал, чем бы занимался, чтобы не сойти с ума, если бы мне пришлось жить там до конца дней.
И ты думал про мороженое. А про меня?