Мы, балты, всегда были в авангарде культуры, с особым усилием подчеркнул Фрёлих. Если уж на что и годна Россия, то исключительно благодаря нам!
И в благодарность за ваш, без сомненья, совершенно бескорыстный вклад они вас выставили, расхохотался капитан. Вот уж нет, дружочек, нет, не так все просто! И что Адольфу и самому от своей затеи было несколько не по себе, вы наверняка могли заметить по тому, как он нам до последней минуты лапшу на уши вешал со своей так называемой восточной кампанией! Каких только слухов не ходило Сталин, видите ль, присоединился к Тройственному пакту! Молотов затеял национальную революцию и просит у нас парочку дивизий так, в качестве дружеской поддержки! Русские открыли проход к Ирану, вот уже несколько недель наши эшелоны идут по Украине! И кто же распространял все эти небылицы? Самые что ни на есть серьезные люди парторги, предводители штурмовых отрядов, железнодорожники! Племянница моя, Эмма, писала мне из Берлина, что ее бумажная фабрика получила от партии заказ на две тысячи красных флажков с советской звездой к приезду Сталина! От партии, именно что на настоящем бланке с настоящей печатью начальника окружного отдела пропаганды! Для чего вот это все? Да потому что, видите ль, было ясно, что никто добровольно в эту войну ввязываться не будет! Что грядет большой скандал!
Не позволит ли господин капитан, крайне официозно ответил Фрёлих, мне в этом отношении придерживаться совершенно иного мнения? Но сейчас это, впрочем, неважно. Наш фюрер посчитал эту войну необходимой для того, чтобы раз и навсегда уничтожить большевистскую чуму, и мы должны продолжать вести ее до победного конца!
Да вот только видите ль, дорогой господин зондерфюрер, добродушно-насмешливо произнес Эндрихкайт, тут мы с вами вновь пришли к единому мнению. Мы эту кашу заварили нам ее и расхлебывать. Нет никаких сомнений, что мы эту войну должны выиграть, даже если для этого придется снять с себя последнюю рубашку. И я, в общем-то, верю даже, что мы придем к какому-то более или менее разумному мирному договору. Но могу вам сказать одно: сидел я всю жизнь себе тихо в своем лесу под Йоханнисбургом и о политике думать не думал. И, наверное, ошибался. Но вот когда вернемся домой, придется нам в некоторых местах аккуратненько подчистить Ну, что вылупились? Подлейте-ка мне еще чашечку кофейку!
Он вытащил из кармана внушительные никелированные часы.
Черт подери, переполошился он, мы тут с вами уже почти два часа языком чешем!
Кто-то хлопнул дверью, голоса в сенях зазвучали громче. Вошел обер-лейтенант Бройер. Вид у него был усталый и злой.
Слава богу, вы наконец прибыли, господин обер-лейтенант! воскликнул Фрёлих; ему было чему обрадоваться. Кино готово, мы уже несколько часов ожидаем. Но времени еще достаточно, можно устроить отличный показ после ужина.
Кино, кино! возопил Бройер, скинув тем временем верхнюю одежду. Он навзничь упал на лежанку и уставился в потолок. Кина не будет, мой дорогой!
Это почему же это? испугался Эндрихкайт. Никак случилось что?
Ничего особенного не случилось. Но и тем, что случилось, Унольд сыт по горло. Если вы ему сейчас под руку попадете со своим кино, он вас пошлет куда подальше.
А не могли бы мы в таком случае без господина подполковника начал было Фрёлих.
Не могли! оборвал его обер-лейтенант. Мы не имеем права развлекаться, когда дивизия в бою а может статься, вскоре нас ждут серьезные сражения!
Тогда мне, видно, пора приказать моим мальчуганам распустить народ по домам, озабоченно протянул Эндрихкайт. Вот шума-то будет! Они же там уже три часа толпятся!
Он ненадолго вышел, чтобы отправить посыльного к церкви. Бройер встал и налил себе кофе. Заботливо припасенные для него унтер-офицером Хербертом два куска пирога его разговорили.
Ничего из ряда вон выходящего в действительности не произошло, продолжил он. Опасения румын были оправданы. Русские перешли в наступление, и наступление настоящее. Стоявшие перед нами части румынской кавалерии держались безукоризненно, хоть по ним и пришелся серьезный артиллерийский удар. Но что происходило на левом участке черт его знает. Там было подозрительно тихо. Танки Кальвайта бороздили их тылы весь день от наших частей, которые должны были там дислоцироваться, не осталось и следа, зато с севера на юг ведет широченная танковая колея! Что говорит генерал? Ерунда! говорит он Впереди в тумане видим скопление танков, штук тридцать-сорок. Две плюхи уложили прямо у нас перед носом, так что с генерала фуражка слетела! Русские, позволил себе заметить я. Ерунда! У него на все один ответ: Ерунда! Слышали бы вы, как неистовствовал Унольд, когда он ушел. Кричал во всеуслышанье, что с сумасшедшими работать невозможно.
Хотите сказать, положение там у них может стать опасным? спросил капитан Эндрихкайт. Бройер лишь пожал плечами.
Унольд не на шутку взволновался. Прежде всего потому, что с румынами и танковым корпусом не было никакой надежной связи. Во всяком случае, наша группировка на высоте двести восемнадцать готова к любому развитию событий. Полковник Люниц выстроил на ближайшую ночь круговую оборону из зениток восемь-восемь и орудий помельче между ними. К ним даже в темноте ни один танк не приблизится.
Что ж, господин обер-лейтенант, ответил Фрёлих, несколько прорвавшихся в тыл танков не представляют для нас ничего нового. Пару дней покружат, попугают народ а потом у них топливо кончится, и мы их выкурим.
Обер-лейтенант стащил куртку.
Не обижайтесь, господин капитан, повернулся он к Эндрихкайту и на прощанье пожал ему руку. Я чертовски устал.
Ну, тогда пускай вам приснится фильм про Рембрандта, пожелал капитан, кутаясь в овчину. Хоть какая-то будет замена неудавшемуся сеансу!
Глубокая ночь. Вокруг кромешная тьма. По дороге, ведущей с Манойлина хутора, в деревню стремительно влетает мотоцикл. Пятно света пляшет по стенам и заборам.
Стоять! Пароль!
Мотоцикл резко останавливается, падает, фара гаснет. Мотоциклист соскакивает и подбегает к часовому.
Здесь штаб? задыхаясь, спрашивает он.
Здесь начальник штаба дивизии, недоверчиво отвечает часовой. А ты кто такой?
В наступившей темноте он не мог ничего различить. Но незнакомец, не обращая внимания, бросился мимо него в дом. Дежурный писарь вскочил с места, уставившись на позднего непрошеного гостя. Тот, едва переводя дух, облокотился на дверной косяк. Казалось, он вот-вот потеряет сознание. Это был совсем еще молодой вахмистр, без головного убора и без шинели, весь изодранный и с головы до ног перемазанный грязью. Спутанные волосы падали ему на лоб, на голове зияла кровоточащая рана.
Начштаба, только и мог выдавить он. Мне нужен начштаба!
Из-за двери выглянул сидевший за работой капитан Энгельхард.
Что случилось?
Русские, господин капитан, русские! задыхаясь, пробормотал молодой человек и в самом деле сполз по косяку. Энгельхард едва успел подхватить его и усадить на стул.
Да успокойтесь вы для начала, произнес он, наливая изможденному гонцу рюмку коньяку. Тот дрожащими, обессиленными руками поднес ее ко рту, затем сразу же опрокинул вторую. Постепенно он пришел в себя, и к нему вернулась связная речь. К тому времени к ним присоединился Унольд, набросив шинель поверх шелковой пижамы.
Откуда же вы прибыли? спросил он.
Из Манойлина, господин подполковник. В Манойлине русские!
Унольд и Энгельхард переглянулись.
В Манойлине? переспросил подполковник. Да как такое вообще возможно?
Капитан Энгельхард умоляющим жестом призвал его успокоиться и держать себя в руках.
Расскажите обо всем спокойно и по порядку, попросил он.
Вахмистр все еще не мог подобрать слов.
Лежим мы в постели, ни сном, ни духом И вдруг как грохнет! На нас крыша валится И вся изба в огне! Я к окну, оттуда на волю А там черт-те что творится! Полдеревни горит! Всюду пальба, все носятся туда-сюда. Между домов русские танки Стреляют по избам Скачут наши кони из конного лазарета Некоторые из горящих стойл так и не выбрались Они кричали кричали Ужас какой-то.
Вахмистр снова теряет сознание. Еще одна рюмка коньяка приводит его в себя.
Сколько примерно было танков? спросил Унольд.
Вахмистр задумался.
Может, шесть или восемь А может, и двадцать, неуверенно отвечает он. Все, что я видел, были Т-34.
И пехота?
Да, и пехота!
Сколько примерно?
Этого сказать не могу. У всех были пистолеты-пулеметы.
Просто отлично, подытожил подполковник.
Энгельхард увел впавшего в полную прострацию юношу в соседнюю комнату; кровь у него из раны опять пошла сильнее.
Отдохните сперва. На ночь вы останетесь здесь возможно, вы нам еще понадобитесь. Я позову врача, он вам сделает перевязку. А с утра поглядим.
С этими словами Энгельхард последовал за подполковником в другую комнату. Унольд стоял, склонившись над картой. Он был очень бледен, в глазах у него блуждали странные огоньки. Казалось, до него только сейчас дошло, о чем именно ему доложили.
Черт возьми, вы только посмотрите на это! Манойлин! Да это же почти в тридцати километрах за линией фронта! Это гигантская дырища! Как такое вообще могло произойти? Ее ведь уже не залатать!
Солдат, вне всяких сомнений, сильно напуган, произносит Энгельхард. Кроме того, ночью чувства обостряются. Возможно, в тылу сеют панику всего-навсего несколько прорвавшихся танков с горсткой пулеметчиков на броне.
Подполковник лишь качает головой.
Не думаю, Энгельхард. Нет-нет, там случилась большая заваруха.
Он берет в руки линейку.
От Манойлина до нас примерно пятнадцать километров. Пятнадцать километров укатанной дороги И больше ничего!
Он поднял голову, бледный как смерть.
Если они повернут на восток, через полчаса будут здесь! И мы здесь, на западном краю встретим их первыми! Немедленно поднимите весь штабной персонал и уведомите командный пункт! Нам необходимо срочно организовать хоть какую-нибудь оборону!
Сигнал тревоги пробудил Бройера от крепкого сна. Он не имел понятия, что на самом деле стряслось, но мог предположить, что начальник штаба дивизии не на шутку взволнован. По опыту он знал, что Унольду в такой момент лучше не попадаться, поэтому решил направиться в пункт связи. Там всегда можно было узнать последние новости и, кроме того, там он мог лично удостовериться, было ли отправлено в штаб корпуса вечернее сообщение разведки.
В комнате начальника связи он встретил лейтенанта Визе.
Как, и вы здесь, Визе? удивленно и в то же время обрадованно воскликнул он и от души пожал товарищу руку.
Чем же вы так удивлены, герр Бройер? улыбнулся в ответ лейтенант. Я же еще со вчерашнего дня вступил в должность начальника. Разве вы не знали?
Так вас сделали начальником связи? Какая жалость, какая жалость протянул Бройер. Не поймите меня превратно, дорогой мой, тут же спохватился он, увидев, с каким изумлением воззрился на него лейтенант. Разумеется, я за вас рад. Но мне удалось до такой степени удовлетворить Унольда, что он был согласен перевести вас в штаб на должность третьего адъютанта. Ведь и вы того же хотели А теперь, видно, ничего не выйдет. Жаль, очень жаль!
Что наши чаянья, что наши планы![8] продекламировал лейтенант. Кто знает, не изменилось бы в нынешней ситуации его мнение
И верно! опомнился Бройер. Есть у вас новости? Из-за чего тревога?
Пока ничего не слышно. Может быть, учебная. Вечером по радио пришло лишь краткое сообщение от танкового корпуса о том, что с нуля часов сегодняшнего дня дивизия снова подчиняется одиннадцатому армейскому корпусу.
Странно, отозвался обер-лейтенант. Но возвращаясь к теме третьего адъютанта: мне действительно жаль, что теперь уж наверняка ничего не выйдет с вашим назначением Знаете, я частенько вспоминаю тот прекрасный воскресный день, который мы провели у вас в блиндаже под Городищем. Вы нам читали Гофмансталя и Рильке
Бледное лицо лейтенанта как-то странно оживилось. На нем заиграла блуждающая улыбка, в которой чудилась нотка самоиронии.
произнес он и добавил:
Да, вы правы, то был чудесный день. Кстати сказать, мне пришел новый томик Рильке, Рассказы о Господе Боге. Невеста моя недавно мне послала. Некоторые события оттуда происходят в России. Удивительно простая набожность, местами напоминающая Толстого. Эта книга заставит вас полюбить русских. Когда выдастся вновь спокойная минутка, обязательно почитайте.
Весьма любезно с вашей стороны, обрадованно отозвался Бройер, совсем позабыв о цели своего визита. Да, дорогой мой друг Россия! Еще мальчишкой мечтал я о ее девственных просторах. Мне всегда казалось, что вся она сплошь зеленая и фиолетовая. Как часто я в мечтах сидел на берегу Волги
Где мечты, а где исполненье! мрачно ответил лейтенант. Вот они и сбылись, наши мечты. Не сбылись бы мы бы Бога благодарили
Когда-то штаб дивизии располагал целым подразделением пехоты, которое могло обеспечить его оборону. Оно носило гордое название штабной роты. В условиях Сталинграда было уже не до роскоши существованию роты пришел конец. С тех пор осталось только дежурное подразделение, состоявшее из тех писарей, фурьеров и ординарцев, что не так уж требовались на рабочем месте и в случае тревоги могли взяться за оружие. Случай тревоги наступил впервые. Подразделение в составе примерно 80 человек заняло позицию в паре сотен метров от западной окраины деревни по обеим сторонам дороги, ведущей к Манойлину. Военные, большинство из которых муштра прусской службы практически обошла стороной, явно не испытывали расположения к оружию и поначалу на чем свет стоит кляли тех, кто нарушил их ночной покой. Но как только фельдфебель Харрас распорядился выдать дополнительно по двадцать боевых патронов на каждого и сообщил, что настал наконец тот момент, когда и им, старым канцелярским крысам, придется показать, осталась ли в них хоть толика истинного солдатского духа, они поутихли.
Капитан Факельман, мебельщик из Висмара, окончивший Первую мировую свежеиспеченным лейтенантом запаса, по своему роду занятий не находил ни времени, ни желания упражняться в мирное время в хождении строем, а потому к началу новой войны был понижен до третьеразрядного, не пользовавшегося особым уважением чина офицера для поручений. Крайне обрадовавшись, что таким образом он может как бы на законных основаниях не иметь ни малейшего представления о том самом пресловутом хождении, капитан с облегчением свалил все воинские обязанности на своего исполняющего обязанности главного фельдфебеля. Человеком, занимавшим эту должность порождение гениальных умов Верховного командования вооруженных сил вермахта, и был фельдфебель Харрас. Бросив гимназию почти перед самым выпуском, Харрас ступил на долгий путь военной службы в надежде когда-нибудь стать офицером. Но хоть на первый взгляд этот пергидрольный блондин с впечатляющей спортивной фигурой и соответствовал всем требованиям к офицерской должности, он каким-то образом умудрился уже дважды провалить офицерский экзамен.
Почему никто толком не знал. Когда началась война, он надеялся достичь занимавшей весь его ум цели, показав себя на передовой. Но распределение в штаб до сих пор не оставляло ему никаких шансов. Однако это ничуть не останавливало фельдфебеля Харраса в его стремлении соответствовать недостижимому пока идеалу. Он носил элегантные сапоги для верховой езды, собственные не казенные брюки с замшевой отделкой и офицерскую фуражку, с которой он снял серебристую канитель. Говорил он отрывисто, немного гнусавя, считая, что так и должен говорить офицер. Излюбленной его командой было Всем слушать сюда! Alles mal herhörn!, причем, стремясь казаться благороднее, он пропускал звук r, так что выходило невразумительное Всем хе-хё!, ставшее в штабе крылатым выражением, а солдаты прозвали Харраса Хехё.