Евграф с горечью вспомнил все те тяготы и лишения. Каждый день хоронили солдат и офицеров, не хватало воды и еды. Порция воды к концу осады равнялась одной столовой ложке на человека. Когда один раз за всё время прошёл дождь, воду набирали во все посудины, даже в форменные сапоги. Чтобы выжить, ели молотый ячмень, приготовленный для лошадей.
К концу осады забили несколько оставшихся артиллерийских лошадей. Вода была рядом в ручье, который находился в шестидесяти шагах, но турки завалили его трупами людей и лошадей и держали под перекрёстным огнем. Редко кто из смельчаков, рискнувших добыть воды, возвращался живым».
Раздумья Евграфа внезапно прервались. Поток старых воспоминаний остановил вошедший в вагон пассажир, привлекающий взгляд своей вычурной одеждой и внешним видом. Сыщик решил уделить ему внимание, а затем и всей публике, собирающейся отправиться в путешествие в этом вагоне. Для этого он пересел ближе к проходу коридора и решил внимательно рассмотреть всех входящих с целью тренировки своей наблюдательности.
Пассажир был не обычным. На вид этому человеку можно было дать около шестидесяти лет. На излишне полном теле был надет серый дорогой сюртук из блестящей шерстяной ткани с тремя маленькими застёжками-пуговицами, обшитый по отвороту лацкана блестящим шёлком по современной моде.
Жилет под сюртуком был штучным, тоже шёлковым, с красивым тиснёным узором и перламутровыми пуговицами, а под ним виднелась атласная, вышитая по вороту косоворотка. Из бокового кармашка жилета выглядывала толстая золотая цепочка карманных часов. На голове был надет дорогой картуз из люстрина, шерстяной ткани с хлопком. На ногах весело поскрипывали «крюки» сапоги, у которых головка составляла единое целое с сапогом. Головки подобных сапог специально вытягивали на фабриках, а между подошвой и стелькой вшивалась прокладка из бересты, для того чтобы было слышно, как сапоги скрипят при ходьбе. Это означало, что новомодная обувь была заказана у серьёзных мастеров и за немалые деньги. Как положено пожилому человеку, сапоги он носил без каблуков, что тоже было расточительством.
В руке пассажир держал саквояж из дорогой кожи с белыми, отдающими серебром застежками. Всё в этом человеке говорило о хорошем достатке и уверенности в жизни. При входе строгие глаза на морщинистом безбородом лице подозрительно осмотрели кондуктора и пространство вагона. Он поприветствовал Тулина независимым кивком головы и прошёл на свое место через коридорчик вагона, сев через два купе от сыщика. Евграф вспомнил о своем потрёпанном саквояже и улыбнулся.
«По виду богатая купчина, с претензиями к моде! Возможно, держит большую коммерцию в Туле или Курске, а возможно в Орле», сделал вывод Евграф, ещё раз внимательно осмотрев попутчика.
В вагон снова вошли. Новых пассажиров было четверо: двое мужчин с дамами, хорошо одетые и солидные в поведении, весело переговаривающиеся друг с другом. Дамы выделялись своей чопорностью, показным самодовольством. Как только компания пассажиров расселась на местах первого класса, дамы живо начали обсуждать всевозможные покупки, не обращая внимания на Евграфа и сопровождающих.
Мужчины, скорее всего, были чиновниками среднего ранга. Они в разговоре не участвовали, создавая ореол серьёзности и важности, свойственный людям, не достигшим в полном объёме признания общества, но очень желающим всемерного уважения. Скорее всего, на поездку в этом дорогом вагоне их уговорили жёны, которые теперь радовались комфортной поездке и покупкам. Их места располагались через два купе перед тем, в котором находился Тулин, но звонкие разговоры были слышны и через стенки, пользуясь этим сыщик некоторое время прислушивался к разговорам соседей.
«Обычные обыватели с мещанскими замашками. Теперь половина города будет знать, что они ехали в первом классе, а мужья, наверное, сидят и молча подсчитывают убытки. Не по чину следуют», подумал сыщик, сделав вывод по новым пассажирам.
Следом за ними вошли барыня с небольшой собачкой и дамой-компаньонкой, какой-то невзрачный господин в потасканном сюртуке и двое священников. Все они прошли во второй класс и не вызвали у сыщика познавательных эмоций.
Следующий вошедший пассажир, одиннадцатый по счёту, сильно удивил Евграфа своим поведением. В вагон шумно ввалился молодой подпоручик в новой военной форме, введённой несколькими месяцами ранее, что свидетельствовало о недавнем окончании офицером военного заведения. Мундир был ладно подогнан по фигуре, а сам подпоручик красив молодостью и статью. Однако поведение офицера желало лучшего. Следуя по вагону, он шумно отчитал кондуктора за пыльную ковровую дорожку и несколько мятый, по его мнению, форменный мундир. Затем, гордо осмотрев попутчиков и не соизволив поприветствовать ни одного из них, прошёл на своё место.
«Выпускник этого года, получил назначение в периферийный полк, не совсем доволен распределением, вот и строг к кондуктору. Скорее всего, немного пьян и возбуждён, обмывал с друзьями свой отъезд из Москвы. Очень молод, поэтому свои переживания скрывает за показной строгостью и дерзостью к обществу», подумал Евграф, и его внимание переключилось на нового пассажира.
Через три минуты после молодого офицера в вагон вошла милая мадемуазель, не старше двадцати четырёх лет. Она была приятно сложена, прекрасные черные волосы спиралями окаймляли очень нежное и светлое лицо. На милой головке надета изящная дорожная шляпка «бэби» с небольшой вуалью. Красоту усиливали пухлые губы и синие озорные глаза. За ней следовал носильщик с багажом. Евграфу несказанно повезло место девушки располагалось в том же купе, где уже расположился сыщик.
«По всем внешним признакам, это очарованье относится к кисейным барышням. Интересно, куда она следует, в Тулу или Курск?», подумал сыщик, исподволь, разглядывая новую попутчицу.
Он прекрасно знал о процессах, волнующих современную золотую молодёжь. В России полным ходом шел социальный диалог, затрагивающий отношения полов. Старое мышление о месте женщины в обществе, где ей отводилась роль быть «при муже», постепенно менялось. Дамы хотели быть самостоятельными личностями. Если раньше женщины не ездили в поездах без сопровождения мужчин, теперь это стало общепринятым. Представительницы прекрасного пола все чаще осваивали профессии стенографисток и секретарей, учительниц и акушерок, телеграфисток, делали успехи в коммерции. Уже давно существовали высшие женские курсы в крупных городах. Всё больше женщин оказывались втянутыми в революционную деятельность.
В восьмидесятые годы количество женщин, участвующих в борьбе с правительством, находящихся в оппозиции к власти, увеличивалось. Примером являлись такие неординарные личности, как Софья Перовская, пережившая двадцатилетнее заключение в Шлиссельбургской крепости, Вера Засулич, стрелявшая в петербургского градоначальника генерала Трепова.
Более ста женщин проходили по процессам, связанным с подрывом государственной власти. Однако это не приводило к некоей легкости знакомств, к огорчению мужского общества. Женская половина начала делиться на «кисейных барышень» и «нигилисток». Последние подчеркнуто отрицали все нормы в одежде и поведении, отличались полным отрицанием всего женского. Стриглись коротко, курили, носили черные платья или другую неженственную одежду. Их костюмы напоминали мужской гардероб. Они стремились к образованию, науке, катались на велосипедах, гуляли где хотели и с кем хотели. Посещали лекции и мечтали стать вровень с мужчинами во всех профессиях и управлении государством.
Хотя в его обязанности не входил политический надзор за обществом, Евграф неоднократно пересекался с подобными дамами, в том числе и при расследовании уголовных преступлений. Но был и третий тип девушек из хороших семей, активно развивающих себя, познающих прогресс, но не выходящих за нормы поведения. Они умудрялись соблюдать грани приличия и быть современными.
Сыщик заметил, что из вещей у прекрасной незнакомки присутствовали небольшой саквояж и коробка с модной итальянской шляпкой. Эти вещи нёс носильщик. Сама девушка держала в руках милую дамскую сумочку, журнал, книгу и конфеты с фирменной надписью: «Товарищество Абрикосова. Утиные носы». Конфеты были одними из лучших в Москве, Судя по классу вагона и багажу, мадемуазель не испытывала недостатка в средствах.
Он встал и поклонился, девушка ответила лёгкой улыбкой. Мадемуазель заплатила носильщику, который аккуратно расположил багаж, и присела на своё место. Не снимая шляпки, взяла книгу в красивые нежные руки и погрузилась в чтение.
Поезд медленно тронулся, набирая ход. Застучали колеса, мимо проплыл железнодорожный перрон. Пользуясь тем, что он находился напротив очаровательной пассажирки, Евграф внимательно рассматривал незнакомку.
Судя по автору, который был написан на обложке книги, мадемуазель была совсем неглупа. Это были стихи Шелли, английского поэта, считавшиеся достаточно хорошими и современными. В своих стихах он ярко передавал образы природы и жизни людей, стремился к светлому и доброму. Евграф любил этого поэта, но по-своему, ему нравилось некоторые из его стихов цитировать дамам. Действовало безотказно! Помогало сблизиться и перейти грани холодности в отношениях. Любая девица после этого сразу начинала считать его человеком тонким и романтичным, имеющим душу мечтателя и философа, и это очень радовало. У него зародилась мысль затеять небольшую интрижку, не выходя за черты светского общения.
Евграф считал себя довольно привлекательным мужчиной. Имея рост выше среднего, благодаря постоянному занятию гимнастикой и физическим тренировкам он был строен и хорошо сложен. По крайней мере, так говорили женщины. Он придерживался современной строгой моды в причёске и ношении бороды, предпочитая стиль «а-ля пуританин». Данный стиль предусматривал боковой пробор, отсутствие усов и короткую аккуратную бороду. Однако усы он носил, так как многие друзья и знакомые дамы утверждали, что так он выглядит гораздо мужественнее.
Для поездки в Тулу был надет новый английский костюм, недавно пошитый у знакомого портного. Пиджак и брюки, дополненные белой сорочкой, сидели на нём безукоризненно.
Пока Евграф раздумывал о возможности завязать знакомство с очаровательной незнакомкой, у него появился конкурент.
Раздался звонок колокольчика из купе, где располагался молодой офицер. Затем второй и третий, но кондуктор, видимо, занятый другими пассажирами, не торопился по вызову. Возможно, это разозлило подпоручика. Возможно, была другая причина, но офицер вышел из купе и направился по коридору в поисках потерявшегося кондуктора. Проходя мимо Тулина и мадемуазели, читающей книгу, он остановился как вкопанный, поражённый очарованьем девушки.
Видимо, наблюдая вокруг себя только гражданские лица, он решил действовать с напором. Стукнув каблуками, подпоручик пафосно и развязно произнёс: «Сударыня, позвольте представиться, подпоручик Матвей Лисицын. Могу предложить компанию! Давайте прочтем вашу книгу вместе! Возможно, вам так же скучно, как и мне?»
«Это первое, что пришло в пьяную голову. Откровенная и безграничная глупость. Видимо, больше ни на что не способен», подумал Евграф, наблюдая попытку офицера завязать общение с пассажиркой.
Однако вслух не промолвил ни слова, сделал вид, что это действие его не касается. Незнакомка молчала. Скорее всего, обдумывала, каким образом ответить, не оскорбляя офицера.
Через минуту молодая особа, внимательно оглядев подпоручика Лисицына, произнесла: «Прошу прошения, но я занята, вы же видите это!»
После своих слов она продолжила чтение. По её лицу было видно, что навязчивая любезность её раздражает и причиняет неудобства. Не желая понимать, что попытка познакомиться ни к чему не приведет, подпоручик достал дорогие папиросы «Бабочка» с полуобнажённой дамой на коробке. Затянувшись дорогой папиросой, он продолжал навязчиво осматривать девушку.
Вообще-то курили везде и всюду. Это считалось модным и безвредным занятием. Курили в ресторациях и на приёмах. Курили в салонах и кабинетах. Курили женщины и мужчины. Высший сорт папирос стоил шесть копеек за десять штук. Второй и третий значительно дешевле. Но в данном случае вагон был некурящим, да и поведение подпоручика было хамским. Евграф сам не курил и не одобрял этого занятия, категорически отрицательно относился к курящим женщинам. Да и по правилам хорошего тона мужчина не мог курить в присутствии женщины без её разрешения.
Подпоручик не желал успокаиваться и решил продолжить беседу: «Большое спасибо за ответ. Ради Бога, извините за беспокойство. Но хотелось бы узнать, сударыня, почему вы одна? Не смогу ли быть вам полезен? Я в Туле проездом, останусь в городе на несколько дней перед убытием в полк. Имею желание отдохнуть, не смогли бы посоветовать, где я могу применить себя? В какой гостинице остановиться?»
Соседи, весело разговаривающие за стенкой купе, замолчали, в вагоне воцарилась тишина. Конечно, общество не стояло на месте, пределы дозволенного расширялись. Но хамство оставалось хамством. Правила поведения никто не отменял, и они гласили, что женщина должна быть скромна и сдержана в поступках, поведении и словах. Если по отношению к ней возникала бесцеремонность, тогда она должна была найти в себе силы её пресечь. В том же месте, где мужчина проявляет бестактность, при невозможности это сделать немедленно покинуть это место. Мадемуазель молча закрыла книгу и отвернулась к окну, всем своим видом показывая, что разговор ей крайне неприятен.
Подпоручик, несмотря на молчание дамы, продолжил: «Вы, я смотрю, не курите? Напрасно, сударыня! Сейчас в Москве все уважающие себя женщины из хорошего общества курят. Это поднимает настроение! Найти общее во взаимоотношениях! Хотя, понимаю, развитие общества ещё не дошло до провинции! Тула ещё долго будет жить по старым традициям! Жаль, сударыня, очень скучно!»
Поведение становилось всё более хамским, нарушались все приличия и нормы. Девушка не знала, как себя вести с подпоручиком и как поступить при его бестактном поведении.
Евграф чувствовал, что переживания и волнения переполняют её. Лицо девушки несколько покраснело, красивые губы приобрели строгое очертание, взгляд стал настороженным и напряжённым.
Подпоручик этого не замечал. Будь он трезв, возможно, никогда бы не вёл себя так недостойно по отношению к даме. Но он был немного пьян и просто веселился. Кроме того, молчание пассажиров вокруг поднимало его в собственных глазах.
Тулину надоел этот выскочка. Даже если представить, что его попутчицей являлась бы не столь очаровательная особа, он всё равно на основании своих убеждений, как порядочный человек, должен был остановить зарвавшееся поведение молодого офицера.
«Надо прекращать это хамство, недостойное дворянина. А она очаровательна и интересна! Хотелось бы начать с ней разговор, завязать беседу, но теперь это практически невозможно, этот молокосос всё испортил», подумал Евграф.