Екатерина Шитова
Баба Яга
Глава 1
Наталья бежала по лесу, обливаясь слезами. День был тёплый, тихий и благостный. Птицы перекликались и беззаботно щебетали в кронах густых елей, весенний воздух пах пряной свежестью после ночного дождя. Но Наталье было все равно до того, что творится вокруг. Она размазывала по опухшим щекам солёные слезы и то и дело горестно вздыхала.
К своей груди Наталья прижимала младенца. Это была её дочь Аннушка. Аннушка спала и не слышала ни птичьего щебета, ни всхлипываний матери. Она сосала во сне большой палец и морщила маленькое личико, когда на него попадали солнечные лучи.
Наталья плакала, она чувствовала себя страшно виноватой перед дочкой. То, что она намеревалась сделать с ней сегодня, было ужасным. Но она так долго копила силы, что уже смирилась и настроилась на то, что скоро жизнь её станет легче, ведь она освободит себя от обузы. А обузой для женщины была именно она девочка, завернутая в пеленку, ее маленькая дочь.
Наталья бежала в лесную чащу, чтобы оставить там Аннушку. Оставить и уйти Наверное, поэтому ноги ее путались в сухих корнях, колючих сучьях, скользили по влажному мху. Наверное, поэтому кусты и деревья цепляли ее волосы, царапали острыми ветвями лицо и руки. Сама природа предостерегала Наталью от зла, которое она собиралась сотворить.
Ты прости меня, Аннушка, но так надобно прошептала Наталья, прижавшись мокрой щекой к головке девочки, просто уж сил моих больше нет
***
Аннушке было три месяца от роду, но она была такой крошечной, что больше напоминала новорожденную. Девочка появилась на свет раньше срока, да к тому же с нечистой отметиной на лице. Старая повитуха Устина, принимавшая у Натальи роды, испуганно вскрикнула, взглянув в сморщенное личико выродившегося младенца. Нечистая отметина представляла собой большое, темное пятно на щеке девочки. Словно на личико ее случайно капнули чернилами, и от них остался неровный, темный след.
Ты чего, Устина? Что там с моей девочкой? спросила Наталья, испуганно глядя на повитуху.
Отметина у неё, Наталья. Видишь? старуха повернула к ней ребенка и обвела толстым указательным пальцем темное пятно.
Наталья все еще тяжело дышала, отходя от родовых потуг. В комнате было жарко, но внутри у нее все неприятно похолодело в этот миг.
А чего это означает? Что за такая отметина, не пойму? снова спросила она.
Нечистая отметина, как изъян на теле. Когда ребёнок не таким, как обычно, рождается, а с пятном или с шишкой какой, значит, он меченый нечистой силой. Бывает, что пальцев у ребенка больше или верхняя губа дырявая, зубы в два ряда или вовсе руки-ноги нет.
Старуха склонилась к уху Натальи и зашептала, страшно округлив глаза:
Было при мне такое, что в соседнем селе двухголовый младенец родился. Тоже меченый был. Да, к счастью, помер сразу. Уж я тогда страху натерпелась!
И что же мне теперь с ребенком делать, Устина? едва сдерживая слезы, спросила Наталья.
Не реви, скажу я тебе, что делать надобно. Теперича в это уж никто не верит, а раньше-то таких младенчиков у нас в деревне сразу в лес несли, да подальше, в самую чащу туда, где Баба Яга живет. Уносили да и оставляли там.
Насовсем что ли? растерянно спросила Наталья.
Конечно. Баба Яга младенчиков таких в печь кидает, жарит, да ест, косточками не давится.
Да как же это? Жалко же, прошептала Наталья, и на глаза ее навернулись слезы.
А как не жалко? Жалко! Да только ребенок с отметиной то же самое, что выродившееся зло. А зло лучше отправлять туда, где ему место.
Наталья сжала зубы и шумно вздохнула.
Дай мне ее, сказала она, я в эти глупости верить не собираюсь. Вон у Егора Мельника шесть пальцев на ноге, да что-то его жена не жалуется, что он больно зол и беду приносит!
Повитуха усмехнулась, ее обвисшие морщинистые щеки задрожали.
Да ты просто про то не знаешь! Егор Мельник всю жизнь хворает, и нога у него с шестью-то пальцами, гниет. Как портянку-то он свою развернет, так и вонь повсюду стоит страх! Ох, Наталья, куда мир-то катится? Теперича никто в это не верит, а зря
Устина остановилась на полуслове, замолчала, задумчиво посмотрела на новорожденную девочку и протянула ее Наталье.
Бойся этого ребёнка, она беду тебе принесёт, и не одну. Если, конечно, выживет. Уж больно мала, сказала старуха.
Наталья с опаской взяла дочь на руки и стала внимательно рассматривать её красное, опухшее личико. Она была не похожа ни на Наталью, ни на её мужа Акима. Кареглазая, черноволосая что-то было в ней чужое, словно не родное. А ещё девочка была до того крошечная, что казалась мягкой и бескостной, и женщина боялась ее прижимать к себе.
Жми, жми ее пуще к себе. Не бойся, грей своим телом. Ей сейчас тепло нужно, сказала повитуха и, торопливо собрав с пола грязное тряпье, ушла восвояси.
***
Следующие два дня Наталья пребывала в странном, подвешенном состоянии родить родила, а матерью себя не чувствовала. А на третий день к ней пришло молоко, грудь налилась, стала тяжелой. И вот тогда, вложив в маленький ротик девочки свой пухлый коричневый сосок, Наталья ощутила, что держит в руках свою дочь, пусть с изъяном, но родную. Девочка, наконец, почувствовав на губах сладость материнского молока, перестала плакать и принялась жадно сосать. И все внутри молодой матери, наконец-то, наполнилось теплом и нежностью.
А через неделю после рождения Аннушки, Акима, мужа Натальи, поймали на воровстве и тут же повязали, отправили под суд. Он толком и не видел свою новорожденную дочь, так как всю неделю где-то пропадал и пьянствовал.
Мужчина и до этого был не надежен и не чист на руку, но никогда прежде на своих нечестных делишках не попадался, а теперь вот попался. Узнав об этом, Наталья искусала губы в кровь, переживая о том, что сейчас ей предстоит одной растить дочку. Женщина рыдала в голос несколько дней, а потом пришла с Аннушкой к старой повитухе Устине и сказала:
Акима моего в тюрьму отправили. Думаю, это девочка во всем виновата.
Вот и начались твои беды, Наталья. А я ведь предупреждала тебя! ахнула Устина, округляя глаза, неси скорее девчонку в лес, пока следующая беда не случилась.
Да как нести-то? Она грудная, каждый час титьку просит! Как же я оставлю ее одну в лесу? Кричать ведь будет, растерянно ответила Наталья.
Ну и пусть кричит. Что ж теперь, вечно из-за неё страдать? Ведь ты молодая ещё! возмущенно воскликнула повитуха, уперев кулаки в толстые бока, не ты виновата в том, что она такая родилась!
Наталья и тогда не понесла дочку в лес, снова пожалела ее. Но спокойствия в её душе не было. Каждый день она думала о том, что надо все-таки было сделать так, как велела Устина. Во всех неудачах и мелких неурядицах она винила дочь. И, как назло, эти неудачи сыпались на Наталью одна за другой.
А потом к Наталье пришла настоящая беда у нее сгорел дом. Переночевав первую ночь после пожара в бане, она решилась отнести Аннушку в лес, как учила Устина. Вот только никак не могла собраться с духом.
Это ж какое холодное сердце нужно иметь, чтобы родное дитя оставить в лесу? то и дело вслух спрашивала саму себя Наталья, глядя в маленькое лицо дочери.
Но в своей голове она уже не раз прокручивала то, как оставляет Аннушку в лесной чаще совершенно одну и уходит прочь, не оглянувшись. Поначалу эти мысли так сильно пугали её, что она гнала их от себя. Но постепенно она все больше и больше свыкалась с ними, и в конце концов, они стали привычными.
От осознания того, что она все-таки может оставить дочь в лесу, Наталье становилось стыдно. Тяжелый груз вины давил на плечи. В какой-то момент женщине стало казаться, что она сходит с ума. Запутавшись в паутине собственных противоречивых мыслей, устав от бесконечных сомнений и безутешных страданий, пребывая в тоскливом одиночестве маленькой, темной бани, она начала пить.
Сначала жгучий, пробирающий до слез, самогон, бодрил и приносил облегчение, страдания и боль отходили на второй план. Но эффект был временным, и с каждым днем количество выпиваемых рюмок увеличивалось. Очень скоро Наталья стала напиваться до беспамятства. Она просыпалась утром с чугунной головой и с огромным чувством стыда. Но стыд этот улетучивался уже к обеду, тогда на столе снова появлялась бутыль с мутной, остро пахнущей жидкостью, и все начиналось снова.
Наталья перестала следить за тем, чистая ли Аннушка, не пора ли сменить пеленки, она часто забывала ее покормить. А когда в один из дней, проснувшись утром на полу с ужасным похмельем, Наталья увидела девочку, лежащую на ледяном полу рядом с ней голую, грязную, худую и побелевшую от холода, ей стало так мучительно стыдно перед ней, что глаза защипало от подступающих слез.
Она снова пришла к повитухе Устине.
Вижу, после пожара-то к тебе очередная беда привязалась, проговорила старуха, внимательно глядя на Наталью.
Откуда знаешь? На селе уже болтают что ли?
Устина покачала головой, хитро прищурилась.
От тебя, Наталья, такой дух идет, который ни с чем не спутать!
Наталья опустила голову.
Ты права, Устина, беда это. И я никак с ней справиться не могу. Утром так плохо, думаю все, хватит! А вечером уже снова пьяная.
Устина подошла к Наталье ближе и заглянула в лицо Аннушки, спящей у нее на руках.
А чего удивляться? Коли ты своими руками к себе зло прижимаешь! тихо, чтобы не разбудить девочку, сказала повитуха, пятно-то у нее все чернее и чернее.
Наталья это тоже заметила нечистая отметина на щеке девочки как будто ещё больше выросла и потемнела. Поэтому она никуда не ходила с дочкой, гуляла с ней лишь вокруг дома. Ей не хотелось, чтобы все перемывали ее дочери косточки. Хотя бабы уже и так шептались и показывали пальцем в ее сторону. В деревне невозможно иметь секреты, так или иначе, все кругом обо всем узнают.
Я решилась, Устина, тихо проговорила Наталья, отнесу Аннушку в лес. Прямо сегодня отнесу. Прямо сейчас. Не могу больше. Все у меня с ней не так.
Старуха ободряюще похлопала Наталью по спине.
Вот и хорошо! Вот и умница. Наконец-то дотумкала. Нечего себе жизнь портить, ты молодая, нарожаешь еще детей! воскликнула она.
Да, наверное, ты права, задумчиво сказала Наталья.
Раз решилась все-таки, то иди, не медли!
Устина подтолкнула женщину к калитке. Наталья тяжело вздохнула, развернулась и медленно побрела со двора Устины к лесу, мрачно темнеющему вдалеке. Чем дальше она отходила от деревни, тем быстрее становился ее шаг. А когда она вошла в лес, то и вовсе перешла на бег. Наталья рыдала, дав волю слезам здесь ее никто не увидит, не осудит. Лес стерпит все.
Ты прости меня, Аннушка. Но так надобно то и дело повторяла Наталья.
Она бежала вперед, не разбирая дороги, не глядя по сторонам, тяжело дыша. И вот, добравшись до чащи, куда почти не проникал солнечный свет, она в последний раз взглянула в личико Аннушки, а потом положила свёрток с ребёнком на землю, резко развернулась и, не оглядываясь, пошла прочь.
***
Какое-то время девочка спала, лежа на мягком ковре из мха, туго укутанная в пеленку. А потом она проснулась, закряхтела, завозилась внутри своего кокона. И вскоре звонкий младенческий крик разнесся по лесу. Девочка плакала, отчаянно и громко, зазывая голосом мать, которая может перепеленать её в чистую пеленку, согреть у груди и напоить молоком.
Девочка плакала, и лес тревожно шумел.
Девочка плакала, и птицы испуганно вскрикивали, взлетали с насиженных гнезд.
Девочка плакала, и небо темнело, предвещая близкую грозу. И вот уже первые раскаты весеннего грома пронеслись над лесом, заставив содрогнуться и задрожать вековые ели.
А девочка все плакала и плакала, чувствуя предательство матери
И тут из-за деревьев появилась темная, сгорбленная фигура. Старуха, хромая, медленно подошла к кричащей девочке и долго смотрела на нее, склонив голову набок. Ее длинные седые волосы были заплетены в две тугие косы, свисающие до самой земли, а лицо скрывал большой темный капюшон.
Не говоря ни слова, старуха подняла девочку с земли, прижала к своей впалой груди и понесла ее в темную глубину леса
Глава 2
На улице буйствовала весенняя гроза, а внутри маленькой бревенчатой избушки было жарко, пахло печным дымом и сухими травами, которые были развешены по стенам. По центру избы стояла большая русская печь, в которой потрескивали поленья. На печи горой возвышались подушки, прикрытые сверху ярким лоскутным одеялом.
В избушке было всего одно маленькое оконце, которое почти не пропускало свет, отчего внутри царил полумрак. У окна стоял деревянный стол с двумя широкими лавками по бокам. Другой мебели не было, да она и не поместилась бы здесь.
Когда низкая дверь распахнулась, впустив внутрь порыв ветра, с печи сразу же спрыгнул большой черный кот. Он выгнул спину дугой, потягиваясь, широко зевнул и громко мяукнул хриплым голосом.
Брысь, Уголек!
Горбатая старуха с длинными косами строго взглянула на кота и повесила свою промокшую насквозь накидку на ржавый гвоздь, торчащий возле двери.
Старуху звали Захария. Она была такой старой, что ее уже клонило к низу, отчего на спине ее рос большой, безобразный горб. Остановившись у топящейся печи, Захария склонила голову к свертку, который держала в руках и понюхала спящего ребенка. Её некрасивое, бородавчатое лицо с огромным горбатым носом и тонкими, как нитки, губами стало напряженным и суровым. Седые брови нахмурились, желваки, обтянутые тонкой морщинистой кожей, заходили ходуном.
Положив сверток на деревянный стол, она небрежными движениями развернула пеленку. Крохотная девочка, проснувшись и почувствовав свободу, засеменила ножками, взмахнула ручками и, испугавшись незнакомой, страшной старухи, склонившейся над ней, громко закричала.
Захария покачала головой, облизнула кривой указательный палец и дотронулась им до темного пятна на щеке ребенка. Быстро отдернув палец, она нахмурилась еще сильнее. Потом она села на лавку и задумалась, почесывая свою седую голову.
Девочка кричала, но Захария будто не слышала ее душераздирающего крика. Ее лицо, покрытое глубокими морщинами, было серьезным и напряженным. Она уставилась в деревянную стену перед собой, но, казалось, смотрела сквозь нее, при этом глаза ее из прозрачно-голубых стали темно-синими. Удивительно, но цвет глаз этой древней старухи был ярким и глубоким, как у молодой девушки.
Захария поправила седые косы, лежащие на груди, поднялась с лавки и сняла со стены несколько пучков сухой травы. Девочка продолжала громко кричать, и старуха недовольно махнула на нее рукой.
Ах ты, поганка! Помолчала бы лучше! низким, хриплым голосом проговорила она.
Потом она положила травы в деревянную ступку, залила их темным маслом, взяла горсть соли, пошептала на нее несколько неразборчивых слов и бросила соль в ступку. После этого она начала яростно толочь траву, без конца бормоча что-то себе под нос. Натерев получившейся пряной смесью красное от напряжения тельце кричащей девочки, Захария положила её на пеленку и, наклонившись, достала из-под стола кадушку с ржаным тестом, которое уже ползло через край.
Черный кот, сидящий на лавке, внимательно смотрел на все происходящее янтарно-желтыми глазами и время от времени мяукал, но старуха не обращала на него внимания. Помяв тесто руками, она вынула его из кадушки и положила на другой конец стола, обильно присыпав мукой. Раскатав тесто ровным кругом, она положила по центру ребенка и быстрыми, умелыми движениями завернула девочку в тесто, оставив свободными лишь рот и нос. Все это время она шептала себе под нос заклинания.