Это обсерватория, пояснил я. Чтобы наблюдать за звездами. Тут одно время жил ученый так вот, он там просиживал ночи напролет с телескопом. Крыша, по идее, поднимается. Я давно сюда не захаживал, с самого детства.
А мне покажешь, что там и как?
Внутри наверняка все в паутине.
Анна вскинула руки и собрала волосы в высокий хвост, закрепив его резинкой, которую до этого носила на запястье.
С тобой мне ничего не страшно.
Я осторожно толкнул дверь, и петли протяжно заскрипели, а подгнившее дерево подалось, открыв проем. Нагнувшись, я всмотрелся во мрак.
Да это прямо портал в иное измерение! воскликнула Анна, присев на корточки рядом со мной. Ее обнаженное предплечье скользнуло по моему, и я заметил на запястье отпечаток резинки, которой она перевязала волосы.
Погоди минутку, попросил я и побежал на веранду, протянувшуюся вдоль задней части дома. Распахнул невзрачный деревянный сундук, достал подушки и мягкие сиденья, положил их на крышку и хорошенько взбил, чтобы избавить от многолетней пыли.
Когда я вернулся к обсерватории, Анна уже забралась внутрь. Я протолкнул подушки в дверь, а потом последовал за ними, опустившись на колени.
Преодолев порог, я выпрямился и подошел к Анне. Солнечный луч, пробивавшийся внутрь сквозь дверной проем, зловеще подсвечивал ее лицо.
Только не говори, что они у нас будут вместо матраса, Николас, сказала она, оценивающе посмотрев на подушки.
Мое имя в ее устах производило на меня странное воздействие.
Внутри все было заставлено до того плотно, что места хватало разве что на двоих. Отчего-то мрак придал мне смелости, и я наклонился вперед и поцеловал Анну.
Она слегка отстранилась и потерлась кончиком носа о мой.
Люблю, когда ты прихватываешь мне язык зубами.
Я притянул ее к себе.
Погоди, сказала она, оттолкнув меня. А как же крыша? Помнишь?
Я достал из кармана зажигалку, щелкнул, и обсерваторию залил оранжевый свет. Я обвел взглядом пространство вокруг и наконец нашел задвижку, тянувшуюся вдоль стены, дернул за нее со всей силы, и она поддалась. Обсерваторию залил свет.
Если у вас там и впрямь машина времени, может, и мне местечко найдется?
Мы увидели в дверном проеме худощавые ноги в шлепанцах. Анна посмотрела на меня.
Это мой брат, пояснил я.
Тем временем Сэл уже пролез внутрь, а Анна прижалась ко мне, чтобы освободить ему место.
Ты, наверное, Сэл, сказала она, протягивая руку. А я Анна.
На лице Сэла появилась широченная улыбка.
О, я прекрасно знаю, кто ты.
Анна покосилась на меня, а я на брата. «Только попробуй», пронеслось у меня в голове.
Послушай-ка, Анна, сказал Сэл, устроившись у стены на подушке. Мне один приятель только что подогнал первосортную травку, и я с удовольствием тебя бы ею угостил.
Мы последовали его примеру и сели рядом, точно две недостающие вершины треугольника. Анна вытянула ноги и положила ступни мне на колени. Я закурил.
Нет, спасибо, но ты кури, не стесняйся.
Многое теряешь, заметил Сэл. Товар качественный. Чистейший.
Анна не курит, пояснил я, затянувшись.
Так это разные вещи, возразил Сэл, доставая упаковку папиросной бумаги «Ризла» и пакетик с зеленоватой травой. Эта гадость, он кивнул на сигарету в моей руке, тебя угробит. Как, впрочем, и пиво, если пить его каждый вечер.
Сэл у нас ходячий парадокс, пояснил я Анне. Ярый антитабачник, к переработанным продуктам в жизни не прикоснется, дважды в неделю играет в футбол, но при этом хватается за любой наркотик, что только под руку попадется, и в упор не видит тут никакого противоречия.
Но до героина-то дело не доходило? уточнила Анна.
Сэл лизнул бумагу и покачал головой:
Иглы это не мое, смелости не хватает.
А каково это? спросила Анна. Что человек чувствует, когда покурит?
Сэл поднес зажигалку к косяку и затянулся как следует. Кончик самокрутки ярко запульсировал.
Мир сразу становится прекрасным.
Он выдохнул облачко дыма, и мы проводили его взглядом, пока оно поднималось в небо.
Дай попробовать, попросила Анна и протянула руку.
Я вскинул брови, а Сэл отдал Анне косяк, и она поднесла его к губам. Потом закашлялась, рассмеялась и отдала его обратно.
Ну и дела, прокомментировал я.
Она улыбнулась мне:
Ну что, старичок, ты в шоке?
Рядом с тобой никогда не знаешь, с какой Анной придется иметь дело сегодня.
Я и сама никогда не знаю, какой Анной мне предстоит быть.
Она сделала Сэлу знак снова дать ей самокрутку и затянулась опять, на этот раз глубже. Видимо, товар и впрямь был отменный, потому что подействовал моментально. Анна сбросила сандалии и игриво толкнула меня большими пальцами.
Не знаю, как ты к нам добралась, но за руль тебе сегодня уже нельзя, сообщил Сэл.
Но Анна только пожала плечами и зажмурилась:
Тогда мне придется остаться у вас на ночь.
Сэл подмигнул мне:
Да на здоровье!
Вдалеке послышался протяжный глухой раскат грома, и мы переглянулись, а потом посмотрели на небо, простершееся над нами на месте поднятой крыши. Ярко-голубое, но этот звук ни с чем не перепутаешь.
И впрямь обещали дождь, заметил Сэл.
Мы прислушались, и спустя несколько секунд звук повторился.
Гроза еще в нескольких милях отсюда, заметил брат.
А Анна произнесла, не сводя глаз с неба:
Услышишь гром и вспомнишь обо мне,Подумаешь: она грозы желалаЭто ты сама сейчас сочинила? поинтересовался Сэл, отняв от губ косяк.
Боже, нет, конечно, ответила она. Это стихи Анны Ахматовой, русской поэтессы. Мне они всегда очень нравились.
Сэл снова выдохнул в небо струйку дыма.
А я все больше по математической части, сказал он.
Анна состроила гримаску:
Слова куда гибче! Можно любую точку зрения отстоять, если подыщешь веские аргументы. А цифры все сплошь точные и безжизненные! На них под разными углами и не взглянешь!
В этом-то и кроется их красота, пояснил я. Они неизменны.
Стало быть, у вас все-таки есть кое-что общее, заметила Анна, устроившись поудобнее и поближе ко мне. В жизни не встречала таких непохожих братьев. Вы правда родственники, а?
Ну что за вопросы! возмутился я.
Анна взяла меня за руку и положила ее себе на плечи.
Ты бы видел вас обоих со стороны. Даже имена у вас совсем разные, как день и ночь!
Меня называл папа, рассказал я, стараясь не обращать внимания на оглушительный стук в груди. Он хотел дать нам типично британские имена, но мама настояла на том, чтобы Сэла назвали именно так. Решила отдать дань итальянскому наследию папы. Кажется, сперва они сошлись на каком-то другом имени, но потом мама одна пошла за документами и поменяла имя на Сальваторе. Смелый поступок, сказать по правде.
Думаю, он и не заметил, сказал Сэл.
Какое красивое имя, проговорила Анна. Сальваторе. Спаситель.
Да уж, иронично, отозвался Сэл и, потушив косяк, спрятал его в пакетик. Ну ладно. Я бы еще с вами посидел, но не хочу мешать.
Анна сунула ладонь мне в карман, и волоски у меня на руках вздыбились.
Анна, очень рад знакомству, сказал Сэл, и они стукнулись кулаками на прощание.
Мне уже нравится Сальваторе, призналась Анна, когда он ушел.
Да, он очаровашка.
Зачем ему все это? спросила она, поглаживая меня по внутренней стороне руки. Наркотики и прочее.
Он уже много лет так живет, сказал я, забарабанив по ноге, чтобы хоть как-то отвлечься от вспыхнувшего внутри пламени. Думаю, изначально он просто хотел забыться, не оставаться наедине со своими мыслями. Бывают такие люди, знаешь. Им важно во что бы то ни стало заглушить шум в голове. А теперь это уже вошло в привычку.
Может, и мне ее перенять?
Только попробуй!
Анна повернулась, в мгновение ока оказалась на мне и сдернула майку через голову. Я стянул резинку с ее волос, и они упали ей на плечи и защекотали мне щеки, когда она склонилась ниже, нежно обхватила мое лицо ладонями и надавила на меня всем телом. Я скользнул рукой вверх по ее обнаженному бедру и начал ласкать ее сквозь ткань шорт. Анну била дрожь.
Ты и не представляешь, как сильно я тебя хочу, сказала она мне на ухо. Но прозвучало это так, будто она нарочно заставила себя это сказать, и я схватил ее за запястья и ответил:
Не надо.
Я уже вся мокрая, прошептала она.
Нет, Анна. Стоп.
То есть как это? спросила она, глядя на меня расширенными после травки глазами.
Я погладил ее по щеке.
Я так не хочу.
А, поняла! Она скатилась с моих колен и привстала, приподняв ягодицы, а потом посмотрела на меня через плечо. А так хочешь?
Я поймал ее за карман, притянул к себе и вновь усадил на колени.
Поцелуй меня и все.
Анна отстранилась:
Ты гей, что ли?
Что? Нет, конечно! По-моему, когда ты сидела на мне, это было вполне очевидно.
Тогда в чем проблема?
Я вздохнул:
А то непонятно. Ты накурилась.
Ой, не начинай, а.
Я не собираюсь тебе мораль читать и все в таком духе, сказал я, помня, как плохо это закончилось в прошлый раз. Просто я так не хочу, вот и все.
Анна расхохоталась и попыталась сползти с моих колен.
Теперь понятно. Совсем я забыла об этих твоих любимых играх. Вечно тебе надо все контролировать! И плевать, чего я хочу и когда!
Я отпустил ее, и она отстранилась.
Никакие это не игры, сказал я. А наши с тобой отношения.
Она села и натянула майку, а потом закрыла лицо руками и то ли усмехнулась, то ли всхлипнула.
Господи, ну что я за идиотка!
Слушай, мне жаль, что так вышло, сказал я, осторожно ее коснувшись. Ты здесь ни при чем. Точнее сказать, в тебе-то все и дело.
Новый смешок.
Думаешь, я тебя не хочу? спросил я, тяжело сглотнув. Я парень вообще-то, а против природы не попрешь. Но мне важно, чтобы ты тоже была со мной в этом самом моменте, в этой самой комнате, и душой, и телом. Ты чертовски соблазнительна, даже когда накуришься, но я хочу, чтобы ты все соображала, когда я тебя касаюсь. Чтобы осознавала, что я тебя касаюсь. А не валялась в отключке.
Анна прикусила губу.
И как тебе только это удается? спросила она.
Что?
Укрощать меня, не слетая с катушек?
Я закурил еще одну сигарету.
Я кричу на тебя мысленно.
Мы немного посидели в тишине. Солнце уже закатилось, а гроза, видимо, прошла стороной. Небо приобрело тот насыщенный темно-синий оттенок, какой бывает у него после заката, до наступления темноты. Мама как-то назвала его «сумеречным». Мы с ней тогда сидели на самой высокой точке Уай-Даунс, у большой белой короны, вырезанной когда-то на меловом склоне холма, и смотрели, как в домах внизу загорается свет.
Я хотела у тебя кое-что спросить, сказала Анна. Если можно.
Я молча ждал вопроса.
О твоей маме. Где она?
В ветвях деревьев запели птицы. Они звали друг дружку домой, в постель, отдыхать до утра. Воздух был спокойным и неподвижным.
Ответил я не сразу. Продолжил курить свою сигарету, чувствуя, как мои легкие и разум наполняются благодаря ей смертоносным покоем, а потом затушил окурок. Сел в тени, чуть поодаль от Анны, и впервые в жизни рассказал историю моей матери.
А когда я закончил, Анна закрыла лицо руками и заплакала.
Начало девяностых
После того как все случилось, Стелла стала уделять нам значительно больше времени. Она возила нас в школу в дни, когда папа работал или когда мамы других детей не могли нас подбросить. Если нужна была новая форма, именно она везла нас в «Маркс-энд-Спенсер», чтобы подобрать одежду по размеру, а когда в школе устраивали благотворительную ярмарку, на которую полагалось приносить домашнюю выпечку, Стелла покупала пирог в кондитерской.
Когда она привезла нас из цирка, мы с Сэлом съели за кухонным столом свои хеппи-милы и отправились спать. Переодевшись в пижаму, я немного посидел на лестнице, прислушиваясь к тому, как тетя моет посуду. Я просунул голову между перилами так, что они плотно сжали мне виски, зажмурился и представил, что это мама.
Она заглянула в гостиную, чтобы попрощаться с папой, а потом пошла в прихожую и сунула руки в рукава своего пальто.
Папа вышел следом, спрятав ладони в карманы. Я наблюдал за происходящим сверху, воспользовавшись тем, что на втором этаже у лестницы нет ни одного окна и можно прятаться от чужих глаз в полумраке.
Стало быть, все прошло отлично?
Да, отлично, подтвердила Стелла, застегивая пуговицы. Просто прекрасно. Мы поели сладкой ваты, а еще я разрешила им поиграть на автоматах. Думаю, у меня получилось отвлечь его от твоего отсутствия.
Папа рассеянно кивнул, позвякивая монетками в кармане.
Я тут подумал начал он и почесал затылок. Может, тебе перебраться к нам? Свободная комната есть, мы ее для тебя обустроим. Так тебе будет проще не придется мотаться туда-сюда каждый божий день.
Стелла сунула руки в карманы пальто и вздохнула:
Нет, Пол.
Папа выпрямил спину:
Стелла, ты им нужна.
С губ тети сорвался невеселый смешок, и она покачала головой:
Нет, кто им нужен так это родной папа.
И что мне делать? Я должен зарабатывать нам на хлеб. Не могу же я еще и одежду стирать и застилать кровати!
Стелла шумно втянула ртом воздух.
Ты предостаточно времени проводишь со своими работягами. Но не забывай о том, что и у меня есть работа!
Разливать пиво в пабе, язвительно заметил папа.
Ну ты особо-то не зубоскаль, все-таки возиться с грязными автомобилями за тридцатку в день не шибко лучше. Стелла наклонилась и подняла с пола свою сумочку. Я рада, что могу время от времени помогать тебе с ребятами, Пол, но пойми, у меня своя жизнь.
Но своей семьей ты при этом не обременена, напомнил он.
Стелла метнула на папу неодобрительный взгляд.
Если бы я хотела своих детей, они бы у меня уже были, сказала она.
Мои сыновья рады будут это услышать, парировал он. Они в тебе души не чают. А тут выясняется, что тебе намного интереснее играть в бинго и опрокидывать стакан за стаканом в обществе каких-то дерзких юнцов, чем сидеть с собственными племянниками!
Стелла достала ключи и легонько их встряхнула.
Ты и представить не можешь, до чего я люблю этих мальчишек, но им нужна не я. Я ведь не забыла, как все складывалось между тобой и папой, когда мы были детьми. Неужели ты желаешь собственным детям такой судьбы?
Папа потупил взгляд.
Найми экономку, посоветовала тетя и открыла дверь. В понедельник заеду, привезу запеканку.
* * *
Сэл умел очаровывать девушек.
В школе за ним увивалась целая куча поклонниц. Причем это были не абы какие девчонки, а модницы. Таких всегда видно издалека. Полжизни они проводят у зеркала выпрямляют волосы, выпячивают губы, глядя на свое отражение, вертятся и придирчиво разглядывают себя со всех возможных углов. Во время футбольных матчей они вечно голосили со зрительских трибун и бросались обниматься всякий раз, когда Сэл забивал гол. Как-то раз я даже видел, как группка таких вот модниц высыпала из машины кого-то из родителей, дождалась, пока она уедет, и дружно поддернула юбки повыше да так высоко, что они теперь больше походили на пояса. А потом девчонки расслабили галстуки и расстегнули пуговки на блузках. И, взявшись под ручку, направились к школе.
Мы все грезили об этих красотках. Они знали свои достоинства и умело выставляли их напоказ. Мальчишки-подростки напрочь лишены воображения. Скажем, если нужно купить диван и выбирать приходится между синим, стоящим на витрине, и зеленым, о котором можно судить лишь по крохотному образцу ткани, то выбор немедленно делается в пользу синего. Его проще представить, а потому и предпочесть. Впрочем, согласен, сравнивать девушек с диванами не вполне правильно.
Такие уж они, мальчишки. Им нужно, чтобы все было четко и понятно.
Но Сэлу ни одна из этих модниц не нравилась. По моим ощущениям, процесс всегда занимал его больше, чем результат. Мне вечно казалось, что он выбирает путь посложнее и так во всем. А может, он понимал, что ловить здесь особо нечего.
Девушки ему нравились миниатюрные, темноволосые и страстные. Такие обычно увлекаются историей театра и густо подводят глаза черным карандашом, отчего приобретают сходство с перепуганным енотом. Вечно ходят в черном, носят короткую взлохмаченную стрижку либо длинную непослушную гриву, и если волосы у них от природы светлые, то они непременно красятся в брюнеток. Никто не знает, какое место в иерархии крутизны они занимают среди сверстников, и в этом кроется их особое очарование.