Больше всех на свете Эмму Гольдман ненавидит Люси Парсонс. И наоборот. Тон Асиль завис между раздражением и весельем. Их война вызывает бесконечную тошноту. Похоже, она внимательно следила за этим политическим противостоянием, но сама предпочитала не вмешиваться. Я сочла и это хорошим знаком.
Изложи нам все грязные подробности, дорогая. Софа перекатилась на спину, утопая в подушке, и посмотрела на нас вверх ногами.
Покрутив в стакане джин, Асиль театрально похлопала ресницами.
Ну Итак, несколько лет назад Эмма начала публиковать статьи про то, что женщинам следует разрешить наслаждаться сексом так же, как это делают мужчины. Да ты сама все это прекрасно знаешь, милочка. Она подмигнула Софе, а я ощутила укол ревности. В путешествиях бывает очень одиноко, и мне захотелось стать частью этого дружеского взаимопонимания. Мне захотелось довериться им. Но что они скажут, если я признаюсь, кто я такая на самом деле?
Вскоре, продолжала Асиль, этот пуританский придурок Энтони Комсток добился того, что Эмму арестовали за безнравственное поведение. Тогда Эмма потребовала от Люси, чтобы та официально поддержала ее как собрата-анархиста. Однако Люси вместо этого опубликовала статью о том, что секс недопустимо смешивать с революцией, а свободная любовь отвлекает женщин от борьбы за свои права. Разумеется, Эмме пришлось написать ответную статью, в которой она обвинила Люси в том, что та не понимает истинного смысла свободы. Я не стала утруждать себя чтением того жуткого бреда, который написала в ответ Люси, и того, что потом написала Эмма.
Это было очень похоже на Эмму Гольдман. Поработав несколько лет вместе с ней, я убедилась в том, что она постоянно окружена взрывным облаком ядовитой драмы. Эмма проделывала колоссальную полезную работу. Однако при этом ей нравилось стравливать между собой своих друзей и сторонников, она требовала от них бесконечной преданности, совращала их, но затем легко охладевала. В своей личной жизни Эмма вела столько силовых игр, что я очень сомневалась в искренности ее стремления разрушить все силовые структуры.
Приподнявшись на локте, Софа стряхнула пепел в изящную ракушку, выполняющую роль пепельницы.
Быть может, Люси наслаждается публичностью, потому что стремится к большей славе. Вероятно, в своей жизни ей никогда не приходилось ни за что бороться.
Я же говорила, она была рабыней! прищурившись, хлопнула ладонью по столику Асиль. Она боролась!
Ты права, имеются неопровержимые документальные свидетельства того, что Люси Парсонс была рабыней, вставила я.
Обе женщины недоуменно уставились на меня, и только тут я осознала свою ошибку. Доказательства были обнародованы всего несколько лет назад, в моем настоящем.
Что ты хочешь сказать, какие «неопровержимые документальные свидетельства»? В голосе Асиль прозвучала сталь. Кем они были «задокументированы»?
Ну, наверное Кажется, учеными?..
Откуда тебе это известно? с опаской спросила Софа. Чем ты занималась после работы с анархистами?
Я мысленно разобрала весь наш предыдущий разговор. Обе женщины были несомненно открыты радикальным идеям, но при этом обладали здоровым скептицизмом. Они выступали против насилия и сектантства. Поэтому я решила рискнуть.
Выложу все начистоту. Я путешественница. В моем настоящем ученые обнаружили неопровержимые доказательства того, что Люси Парсонс была афроамериканкой. Бывшей рабыней.
Афро американкой? попыталась разобраться в незнакомом термине Асиль.
В твое время специалисты изучают женщин? У Софы озарилось лицо.
Да. Больше того Меня отправила в прошлое группа тех, кто изучает историю женщин. Мне очень хотелось надеяться, что я не совершаю страшную ошибку. Но если я собиралась получить помощь Асиль и Софы, они должны были знать правду.
Усевшись на полу, Софа разгладила воротничок и снова наполнила стаканы джином.
Так. Выкладывай нам всё.
Я откашлялась, заметно нервничая.
Я геоученый, и я стараюсь отредактировать линию времени.
Асиль и Софа ахнули, уставившись на меня. Делать подобные признания было категорически запрещено, даже если речь шла о завербованных сторонниках. Хронологическая академия еще не была основана, однако сознательное исправление истории грозило отлучением от Машин.
Я не могу рассказать вам всего, но я была свидетелем того, как мужчины-путешественники пытаются лишить женщин права на образование. Пытаются контролировать наши тела, порой со смертельным исходом. И я хочу их остановить. Снова подумав про Беренис, я с трудом подавила прилив ярости. Я прибыла сюда, потому что те, о ком я только что упомянула, похоже, черпают вдохновение у Энтони Комстока. Я не думаю, что он является их руководителем; он для них скорее путеводный маяк, в историческом плане.
Женщины переглянулись. Софа покрутила в руке стакан, однако пить не стала.
С подачи Комстока в Нью-Йорке арестовали мою подругу Пенни. Он Когда она проводила операцию аборта, он схватил ее и пациентку, силой притащил обеих в полицейский участок. Пациентка умерла от потери крови на полу в участке, а Пенни покончила с собой, чтобы не отправляться за решетку.
Я была потрясена.
Я слышала, как Комсток выступал в Нью-Йорке с речью, в которой похвалялся, скольких врачей, делавших аборты, довел до самоубийства. Но тогда я решила, что он сказал это лишь для красного словца.
Софа молча покачала головой, и я поняла, что она на грани слез.
Извини, мягко промолвила я. Вот почему я хочу осуществить это редактирование и остановить тех, кто идет по стопам Комстока.
Это крайне трудная задача, угрюмо пробормотала Асиль. Комсток специальный агент почтового ведомства. Он имеет право вскрывать любую корреспонденцию и арестовывать отправителей, если сочтет письма непристойными или оскорбительными.
Он выискивает как раз такие брошюры, какие пишешь ты, Софа, кивнула я. Ему удалось убедить нескольких судей в том, что любая информация о контроле рождаемости является непристойной.
Знаю. Подойдя к окну, Софа понуро уставилась на пустынную улицу. И очень стараюсь не попасться ему.
Как ты намереваешься осуществить редактирование? спросила Асиль.
Мне отчаянно хотелось изложить весь свой план, однако я и так уже нарушила слишком много правил. Раскрывать будущее считалось противозаконным в большинстве исторических эпох. Кроме того, это было жестоко: люди лишались возможности действовать самостоятельно. Разумеется, кое-кто из путешественников делал это, однако нарушать закон я не собиралась. Мне нужно было найти способ объясниться, не причинив никому вреда.
Сейчас Комсток разрабатывает законы, которые будут существовать на протяжении нескольких поколений. Но мы не можем остановить его напрямую. Я уже пыталась это делать, с анархистами. Нам нужно каким-то образом опорочить его идеи, сделать их отталкивающими в глазах широкой публики.
Асиль кашлянула так, как делала это в театре, когда начинала терять терпение.
Очень хорошо, но, как я уже спрашивала, что конкретно ты собираешься сделать?
Комсток планирует выйти за пределы Нью-Йорка и пройтись крестовым походом по всей стране. Он заявлял об этом неоднократно, в разных местах. Речь идет о публичных действиях. Теперь вы понимаете, почему его очень-очень заинтересуют театры «Мидуэя». Только это я и могла раскрыть без того, чтобы отклониться на опасную территорию.
Он уже добился закрытия нескольких театров в Нью-Йорке, так? спросила Асиль.
Совершенно верно. И нескольких баров. Однако «Мидуэй» может стать переломным моментом. Если мне удастся помешать работе Комстока здесь, думаю, я смогу осуществить редактирование. Но одной мне это не под силу.
Выражение лица Софы из подавленного стало озорным.
Я в деле!
Вот как? Асиль колебалась. Я хочу сказать, ты мне нравишься, Тесс, но я тебя почти не знаю.
Я все прекрасно понимаю. Пока что мы можем ничего не делать. Я прошу только, чтобы вы держали глаза открытыми на тот случай, если в «Мидуэй» заявится Комсток или если здесь вдруг покажутся ребята из Ассоциации молодых христиан.
Хорошо. Асиль подняла свой стакан. Предлагаю выпить за это.
Мы выпили, однако разговор протрезвил нас, и вскоре мы разошлись спать.
Глава 8
Бет
Ирвин, Верхняя Калифорния (1992 год н. э.)
Хамид прислал пару открыток, практически ничего не написав на них. На одной были Микки-Маус и Минни образца тридцатых годов, на другой «семейное фото» малоизвестных родственников утенка Дональда семидесятых годов. Опередив родителей, я выхватила открытки из почтового ящика и спрятала в справочник для поступающих в университет, между разделами по теории вероятностей и алгебре. О наших с Хамидом отношениях было известно только моим подругам, и я собиралась приложить все силы к тому, чтобы так оно оставалось и дальше.
Последняя открытка от Хамида пришла в невыносимо жаркий день, когда кондиционер наполнял весь дом громким потусторонним свистом. На открытке семь человек, наряженных гномами, весьма откровенно, на мой взгляд, таращились на Белоснежку. Перевернув открытку, я прочитала послание от Хамида: «Надеюсь, увидимся после 15 июля». До этого дня оставалась еще неделя. Я тотчас же сбегала в туалет, где меня вырвало. Чужеземный пришелец вернулся ко мне в грудь, и нужно было его исторгнуть.
А может быть, дело было в чем-то другом. На следующий день утром меня снова вырвало. На третий день постоянных походов в туалет меня охватила паника. Месячные задерживались, и меня рвало без видимых причин. Из головы не выходил научно-популярный фильм, который нам показывали в школе, про девочку, умершую после неудачного аборта, совершенного с помощью «плечиков»[30]. После фильма учитель фальшивым тоном «я ваш лучший друг» прочитал лекцию о том, что воздержание от секса лучший способ предотвратить беременность. У меня в ушах до сих пор звучал его голос, высказывающий эту мудрость: «Есть одно простое правило: Подождите, пока не выйдете замуж. Он выразительно подчеркнул каждое слово, ударяя кулаком по ладони. Вот почему половое воспитание это так просто. Потому что правило всего одно. Видите, как все легко?» Глядя мне прямо в лицо, учитель улыбнулся и подмигнул. Наверное, он хотел, чтобы это получилось у него по-отечески, но мне от его гримас стало тошно.
Это вернуло меня в настоящее, где я сидела на полу в туалете, вцепившись в унитаз, задыхаясь и захлебываясь, и убеждала себя в том, что о беременности не может быть и речи. Что мне делать? Я слышала, как внизу мать разговаривала по телефону (все лето она проводит, разговаривая по телефону), отец ушел в мастерскую. Я решила срочно поговорить с Лиззи.
* * *
Поставив свой ве́лик во дворе Лиззиного дома, я уже почувствовала себя лучше. Все было совершенно нормальным. Я пришла к своей подруге. Я не умру.
Но, позвонив в дверь, я поймала себя на том, что у меня трясутся руки. Я усомнилась в том, смогу ли говорить. К счастью, когда Лиззи открыла дверь, мне не пришлось ничего ей объяснять.
Блин, Бет, что с тобой стряслось?
Наверное, вид у меня был ужасный, и внезапно я разревелась так, что едва могла стоять. Широко раскрыв глаза, Лиззи стиснула меня в объятиях.
Идем ко мне в комнату.
Когда мы шли по коридору, я успела мельком увидеть ее мать, она сидела на кухне и читала, и вот мы уже стали подниматься по лестнице, застеленной протертой до дыр ковровой дорожкой. Этот путь был мне знаком так же хорошо, как и дорога в свою комнату. Лиззи закрыла дверь, и мы уселись на полу, откинувшись на мягкую обивку ее кровати. Дожидаясь, когда у меня пройдет икота, Лиззи включила кассету с «Террористическим государством», последним альбомом «Черной Образины». Слова заглавной песни обрушились мне на голову залпом реактивных снарядов:
Лиззи обняла меня за плечо, и я вспомнила, как эта комната служила нам лабораторией, когда нам было по десять лет. На протяжении всего лета мы изображали из себя геологов, исписывая тетради сведениями о камнях, найденных по соседству.
Слушай, а у тебя остались те коробки с камнями, что мы собирали в детстве? Я не узнала свой собственный голос: так сильно он дрожал.
Вполне возможно. Я точно знаю, что какое-то время мать их хранила. Лиззи стиснула мне плечо. Не хочешь рассказать, в чем дело?
По-моему, я беременна.
Твою мать! Блин, Бет! Как это хреново! Вы что, не пользовались гондоном?
Ну, по большей части. Но был один раз Но Хамид вытащил до того, как Я закрыла глаза руками.
Лиззи долго ничего не говорила, а я сидела, уставившись в темноту своих век, слушая вопли Великолепной Гарсии о том, что она собирается переплавить все оружие в мире.
Ты же знаешь, что это полная чушь, да? Вытаскивать до того, как Это не поможет Я хочу сказать, ты моя лучшая подруга во всей вселенной, но это не роковая случайность. Это несусветная глупость, Бет.
Знаю. Я принялась тереть глаза и терла до тех пор, пока не увидела красные пятна. Знаю, знаю!
Хамид знает?
Нет! Я не хочу ему говорить. Я даже не знаю, хочу ли снова его видеть. Заговорив, я наконец посмотрела на Лиззи и поняла, что это правда. Мои так называемые «отношения» с Хамидом едва ли могли пережить целый месяц открыток с одной краткой фразой, не говоря уж про такое.
Ну, отчасти это его вина.
Пожалуй. Но я ведь его почти не знаю. И в любом случае я понятия не имею, что он сможет сделать. Он ведь не волшебник, умеющий делать аборты. Я снова заплакала. Он просто безмозглый идиот.
Он определенно идиот, покачала головой Лиззи и сказала что-то невероятно странное: Нам нужно поговорить с моей матерью.
Я выросла вместе с Лиззи, но всегда считала, что с ее матерью нельзя обсуждать ничего более серьезного, чем то, что мы хотим на десерт. Она относилась к тем либеральным родителям, которые просит называть ее Дженни, а не миссис Берман. По работе ей приходилось много разъезжать, и этим, в общем-то, ограничивалось то, что мне о ней было известно. Спустившись вниз, мы застали ее читающей, и она показалась мне старше, чем когда я в последний раз видела ее пару недель назад. Возможно, она очень устала.
Мам, нам нужно поговорить с тобой кое о чем интимном.
Лиззина мать подняла взгляд, и легкая улыбка у нее на лице погасла, сменившись озабоченностью.
В чем дело?
Мы сели за стол напротив нее, и я беспомощно посмотрела на Лиззи. Я понятия не имела, что говорить.
Бет опасается, что она беременна.
Чувствуя, как у меня загорелись щеки, я уставилась на свои руки. Я не могла поверить, что Лиззи говорит это вслух так, будто речь идет о каких-то пустяках. Но ее мать, Дженни, осталась совершенно невозмутимой. Она накрыла мою руку своей, утешая меня.
Так, дайте-ка подумать. Бет, ты уверена? Ты сделала тест на беременность?
Я покачала головой, чувствуя, как на глаза снова наворачиваются слезы.
Через два часа после похода в аптеку предположение получило официальное подтверждение. Синяя полоска означала, что я определенно беременна. Моя мать ушла бы в штопор, выкрикивая обвинения, но Дженни лишь сочувственно потрепала меня по руке.
Я сказала Лиззи, что она может обращаться ко мне, если случится что-то подобное, потому что у меня есть знакомый врач, который может помочь. Ты понимаешь, о чем я говорю?
Я уставилась на нее, разрываясь между надеждой и паникой.
Вы имеете в виду аборт?.. Какой врач может это сделать?
Я познакомилась с ним через одного друга, когда мне понадобилась помощь. Дженни и Лиззи переглянулись, и на мгновение я увидела на их лицах общие черты. Он обычный семейный врач, немного подрабатывающий на стороне. Все это делается у него в кабинете после официальных часов приема.