Она говорила горячо, пытаясь выплеснуть все свои страхи, а в конце взяла его за руки и произнесла, почти умоляя:
Ты говорил, что не совсем готов, что быть верховным джартом тяжело. Может быть, если для тебя это не так уж и важно, может быть, просто оставить эту борьбу? Отойти в сторону, уехать отсюда, пожениться и жить счастливо без всего этого! она обвела руками дворец. Я боюсь. Боюсь каждого взгляда, каждой встречи, каждой коробки или подарка, я боюсь балов и семейных обедов, и жду всё время, что меня оскорбят, ко мне прикоснутся или подложат змею. Как же можно так жить? Ты станешь верховным джартом, но ведь это всё вокруг не изменится! А я просто хочу для нас счастья. Разве оно в этом?
Себастьян вздохнул, они сели на большую скамью, и он произнёс, накрыв её руки своими:
Я не могу уехать, Иррис, и всё бросить. У меня есть долг перед прайдом, я обещал отцу, и меня готовили к этому. А то, что мне трудно это моменты слабости, я же мужчина, и я должен их преодолеть. Я должен справиться со всем этим, иначе кто я вообще такой? Сегодня мне попеняла даже Таисса, что она смогла бы лучше, он усмехнулся, а она всегда меня поддерживала. Так что, Иррис, я понимаю, тебе трудно, но мне не легче, и помнишь, ты спрашивала, как мне помочь? Так вот этим и помоги своим терпением. Когда ты только приехала, то была полна решимости. Потерпи немного, скоро совет, потом мы поженимся, состоится поединок и всё закончится. Не надо так быстро сдаваться.
А что будет потом? Они останутся все вокруг нас? Вот так же, как и сейчас? спросила Иррис почти обречённо. Может быть, мы могли хотя бы жить где-то отдельно?
Это мой дом, Иррис, почему я должен из него бежать? произнёс он, пожав плечами. После поединка всё станет, как раньше. Они смирятся с властью нового главы Дома и займутся своими делами.
Иррис не ответила. Они посидели так некоторое время, Себастьян вздохнул и добавил тише:
Я не буду утаивать от тебя Иррис, сегодня утором у меня был очень неприятный разговор с моей роднёй. От меня ждут, что ты и я ускорили всё между нами. Что связь проявится и даст прайду новую силу. И этого ожидают от меня победы в поединке, и что ты поможешь мне в этом. Они давят на меня и хотят, чтобы я я и ты Ну, ты понимаешь, надеюсь Им нужен отклик.
Она покраснела и отвела глаза.
Я понимаю, произнесла тихо.
Но я не тороплю тебя. Когда ты сама захочешь
А за завтраком Иррис смотрела в чашку и думала, что так отвратительно она не чувствовала себя с того самого момента, когда тётя предложила ей стать куртизанкой в Рокне.
Всем нужен Поток, её сила, отклик, треклятый этот огонь и вихрь внутри неё, а она для них всех лишь сосуд, оболочка, ваза, и никому нет дела до того, что творится в её душе. Даже Себастьяну. Он слишком озабочен будущей борьбой и тем, что не может оправдать ожиданий своей родни, и он, как лошадь, на которую поставили много денег, видит перед собой лишь то, что не скрывают шоры.
И может, она не права, что просит его всё бросить и бежать, ведь это его дом и его жизнь, и, наверное, его место, но что делать ей? В этом доме нет ни одного уголка, где можно спрятаться, нет никого, с кем можно поговорить, некому выплеснуть свою боль, и никто не может её утешить или хотя бы понять.
В этот момент она снова подумала об Альберте. Он, наверное, мог бы подсказать ей, что делать, ведь он очень хорошо понимает, что значит быть на её месте. Но она обидела его вчера своим отказом, а ведь он спас ей жизнь, и танец такая малость! И она бы согласилась, конечно, если бы
если бы не его вчерашний поцелуй, который не оставлял ей никакого шанса.
Если бы не этот огонь и дрожь, и это безумие, заставляющее вращаться внутри неё вихрь и желать только одного того, чего нельзя желать.
Ну почему? Почему они не могут быть друзьями?!
Как её отец и мать. Они вот могли подолгу разговаривать у камина, и спорить, играть в слова, обсуждать городские новости и политику, читать друг другу вслух, и ей всегда казалось, что вот так всё и должно быть между мужчиной и женщиной. Почему же все её попытки сделать так же превращаются в катастрофу? Почему она вызывает у одних мужчин безудержное желание обладать, как у мэтра Гийо, Альберта или у Даррена брата её первого мужа, а у других лишь желание её использовать, как у Салавара, например, или вот сейчас у Себастьяна?
Я бы хотел пригласить тебя на небольшую прогулку в сад, Иррис, голос Гасьярда вырвал её из этих размышлений, Себастьян не против. Мне нужно поговорить с тобой кое о чём
Сердце у неё сжалось от нехорошего предчувствия.
О чём им говорить?
Но Гасьярд уже распахнул перед ней дверь и галантно согнул руку в локте, и, хотя ей и не хотелось его касаться, но отказать было бы невежливо. Они медленно двинулись по дорожке вдоль стриженой изгороди из падуба, и Гасьярд начал разговор о том, как Эверинн планировала этот парк, о строительстве дворца и породах лошадей. А Иррис шла и недоумевала, всё это было, конечно, интересно и познавательно, но не за этим же он потащил её сюда? И только когда дорожка повернула в сторону оранжереи, Гасьярд внезапно спросил:
Вчера на балу тебе ничего не показалось странным?
Нет.
И ты опять не спрашиваешь, что я имею ввиду под «странным»! усмехнулся Гасьярд.
Хорошо. Я спрошу. Что именно следует понимать под «странным»?
Разное Может, кто-то из танцующих был особенно настойчив? Кто-нибудь пытался м-м-м воздействовать на тебя? Обещал ли кто-то что-нибудь вне рамок приличия?
Вне рамок приличия? воскликнула она. Как это понимать?
Прошу, не сердись, голос Гасьярда стал ласковым, я должен поговорить с тобой откровенно. Ты умная женщина и всё поймёшь. Я позвал тебя сюда, чтобы попросить о помощи.
О помощи? удивилась она.
Да. Видишь ли, что-то или кто-то мешает мне закончить ваш с Себастьяном ритуал, он говорил медленно, тщательно подбирая слова, возможно, кто-то делает это специально. Ты же знаешь, будущий совет всех будоражит. И ты, твой Поток, реагирует на это, как вчера на балу Ты же почувствовала его? Потому что я почувствовал
Он посмотрел на неё внимательно. Очень внимательно.
Я? она смутилась. Да, это было как вихрь внутри.
Вот! И я хотел попросить тебя вспомнить, что было необычного вчера?
Нет. Ничего необычного.
Хм. А в какой момент ты почувствовала этот вихрь?
После поцелуя Альберта. После его прикосновений От его голоса, его слов Да его взгляда было достаточно, чтобы этот безумный вихрь оживал! И даже одно лишь воспоминание об этом вызвало дрожь внутри, рождая тончайшее веретено
Она отвернулась и сорвала с гибискуса большой красный цветок. Гасьярд не должен видеть её смущения. И он уж точно не должен знать об этой причине. Но, если это и правда мешает завершить ритуал, то
Может быть, ей всё рассказать ему? Не Себастьяну, а ему? Может, он сможет избавить её от этого наваждения? Он ведь Заклинатель. И тогда ритуал будет завершён, и этот огонь больше не будет её мучить.
Но немигающий взгляд Гасьярда, слишком внимательный, слишком пронзительный, и его близость Она вдруг вспомнила, с каким жаром он прижимал её к себе на балу, и передумала рассказывать.
Я Нет я не знаю. Кажется, когда начались танцы, ответила она, спрятав лицо в цветок.
Но у цветка не было никакого запаха.
Ты уверена? Может быть, всё-таки кто-то выделялся? Иррис? Посмотри на меня, они остановились ровно на том месте, где она говорила с Альбертом впервые после помолвки.
Гасьярд развернул её к себе.
Пойми, это очень важно, ведь иначе я не смогу соединить вас ритуалом. И вы не сможете пожениться. А ты ведь хочешь этого? спросил он вкрадчиво, достал из кармана тонкий батистовый платок с монограммой и вдруг протянул руку к её лицу, коснувшись пальцем кончика носа. У тебя пыльца возьми платок.
Его платок пах терпко, духами, сандалом и чем-то горько-сладким, и запах этот был похож на дурман. Иррис вытерла нос ладонью, а платок поспешно вернула. И отступила на шаг назад, слишком уж откровенным было его прикосновение, слишком трепетным голос, и его забота показалась ей внезапно неуместной и пугающей.
Почему я оказалась Потоком? спросила она, чтобы избавиться от неловкости момента. Что во мне такого?
Потоком была твоя мать Регина, ответил Гасьярд, зажимая платок в кулаке, если бы она и Салавар поженились, они бы создали новый Источник. Но, ты знаешь, что у них не сложилось.
Почему?
Салавар изменил ей, и она его бросила. Вышла замуж за кахоле. А Поток передала тебе. Так что в этом, может, есть даже воля Богов, что наши Дома всё-таки соединятся. Может, Регина и не зря пожертвовала собой, ответил он задумчиво, глядя на кружевную тень акации на дорожке.
Что значит «пожертвовала»? спросила Иррис, глядя Гасьярду в лицо.
Он как-то замялся, но она внезапно взяла его за предплечье:
Прошу! Скажи!
Гасьярд, казалось, собирался с духом, но потом всё-таки ответил, отведя взгляд куда-то в сторону оранжереи:
Когда она ушла из прайда, твой дед Айрен был так зол, что разорвал её связь с Источником. И она знала об этом. Она, конечно, могла прожить и без этого, как кахоле, сохраняя свою силу и стараясь её не тратить, но и не получая новой. И даже родить детей, но Если в таком союзе рождается человек, то ничего страшного нет. А если ребёнок окажется айяарром, то либо мать должна отдать ему свою силу, чтобы он жил, либо он умрёт. Но если мать отдаст свою силу ребёнку, она сама не сможет прожить достаточно долго. Пять, может, семь, может, десять лет и всё, он посмотрел ей в глаза и добавил тише, Регина передала Поток тебе вместе со всей своей силой.
Иррис отпустила его руку. Она стояла и смотрела, не в силах поверить тому, что слышит. Она всегда знала, что её мать слаба здоровьем, что она больна и медленно угасает. Так ей говорили. Так говорил отец.
Так это из-за меня? спросила она, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы.
Нет. Не из-за тебя. Она знала, что так может быть, но сама пошла на это, ответил Гасьярд и осторожно приобнял Иррис за плечо. Не вини себя, это был её выбор, она ведь любила тебя. И ты так на неё похожа.
Наверное Она, должно быть очень любила отца, произнесла Иррис тихо, прошу прощения, я хочу уйти.
Она сбросила его руку с плеча, подобрала платье и быстрым шагом направилась к себе.
Как же так? Почему? Почему она не знала? Почему отец ничего не говорил об этом? А если бы у неё с Эрхардом были дети?! Она ведь могла умереть, как и её мать. Неужели он не знал о таком?
Она вспомнила последний год жизни её матери, наполненный тягостным ожиданием и тоской, серое лицо отца, и его кресло, в котором он дремал у её кровати, и книги, которые он ей читал
Ей было проще, она была маленькой и не понимала всего. Но сейчас ей стало очень жаль отца, ведь, в отличие от маленькой Иррис, он знал, чем всё закончится.
Она подошла к сундуку, который привезла из Мадверы, тому самому, который успела забрать из флигеля перед отъездом немного книг, письма, дневники и заметки отца. Иррис забрала его целиком, не разбирая, а вот сейчас ей захотелось прикоснуться к его вещам, погрузившись в прошлое. Она бросила на пол несколько подушек, присела рядом, откинула тяжёлую крышку, украшенную резным узором из цветов, и принялась бережно доставать одну книгу за другой.
Вся их библиотека ушла с молотка, здесь остались лишь самые любимые книги отца, с потёртыми переплётами и разбухшими от частого чтения страницами, видимо на аукционе никто ими не прельстился.
Философский трактат, который он любил перечитывать, сборник крылатых фраз, трагедии Флайса, книга о морских птицах с рисунками, большой географический справочник. Отец в молодости был дипломатом и много путешествовал. Здесь же лежал его дневник, который так и назывался: «Записки путешественника», она помнила, как отец сидел в кабинете, за окнами которого цвела розовым дикая мадверская вишня, и писал о далёких местах и нравах, попутно рассказывая о них Иррис. На полях так и остались его заметки, сделанные тончайшим пером.
Она погладила нежно истёртую кожу на переплёте и закладку из зелёной тесьмы, и на глаза навернулись слёзы. Далёкие моменты детского счастья. Позже она перечитает его снова
В самом низу под ворохом писем она нашла ещё один дневник, он был тоньше, чем «Записки путешественника», и его переплёт был обтянут синим шёлком, выцветшим по углам от времени и прикосновений. Она никогда не встречала этого дневника раньше, не видела, чтобы отец писал в нём, и поэтому открыла осторожно.
На первой странице красивым аккуратным почерком отца было выведено: «Моё сердце».
Она перевернула страницу.
«Сегодня её не стало. Той, что была всем смыслом моей жизни. Моей Регины. И эту ночь, первую ночь без неё, я проведу наедине с этими страницами, как со своим единственным другом, которому я могу рассказать настоящую историю своей любви и боли. Я буду говорить с ними, и пока я пишу эти строки, мне будет казаться, что она всё ещё со мной».
Иррис читала жадно, листая страницу за страницей, отмахнувшись от Арманы и полуденного чая и велев сказать всем, что ей нездоровится.
У отца был литературный дар, и он умел описывать всё так, словно погружал в те далёкие события. И постепенно перед ней нарисовалась картина, в которой Людвиг Рингард, красивый мужчина, дипломат на пике своей карьеры, ожидавший одну из высших должностей при дворе, прибыл в прайд Лучница по поручению короля решать вопрос о разрешении прохода судов через священный пролив Арф.
Мог ли он предположить, что там его встретит судьба или рок, или то, что он предпочитал называть капризом Богини Айфур, величайшая радость и величайшее горе, средняя дочь Айрена Айфура Регина.
Он писал о том, как встретил её, мчавшуюся на лошади по побережью, где он и глава клана Заклинателей осматривали пролив. Как её волосы развевались на ветру, как она осадила лошадь, и та затанцевала вокруг них, разбрасывая копытами песок. А Регина смеялась переливчатым смехом.
А потом был ужин, и их беседа о нравах при дворе, о книгах и музыке
Прогулки по берегу моря
Сначала, он, как мог, затянул дело, по которому его отправили. Потом написал королю, что по состоянию здоровья просит предоставить ему отпуск сроком на год. Снял комнаты и остался жить в Эоле. Айрен Айфур взял его к себе на службу, и так потянулись мучительные месяцы его жизни в прайде, когда любимая женщина была рядом и оставалась недоступной. Они стали лучшими друзьями, и он понимал, что у него почти нет шансов быть с ней, но сил её бросить у него тоже не было.
И, быть может, судьба развела бы их по разные стороны, потому что однажды к Айрену Айфуру прибыла делегация из дома Драго. Звёзды сошлись, совпали линии, и Регина должна была стать женой верховного джарта Стрижей Салавара Драго. Обоим прайдам это сулило небывалую удачу.
И глядя на то, как изменилась Регина, как засияла она рядом с Салаваром, как страстно она целовала его однажды вечером на берегу, Людвиг понял, что всё кончено. Айрен и Салавар договорились, скрепили намерения и поклялись в вечной дружбе. Салавара ждали дела в Ашумане, и он должен был уехать, чтобы вернуться ко дню, подобранному астрологом для официальной помолвки, после которой Регина должна была уехать в Эддар.
Она была безумно счастлива и делилась своей радостью со всеми, она готовилась к этой помолвке и ходила, едва касаясь земли. Три месяца томительного ожидания, и вот они снова вернулись. Людвиг знал, что её увезут в Эддар, и что ему следовало бы закончить эту агонию и уехать раньше самому, но он, как умирающий, который рад каждому глотку воздуха, благодарил Богов за ещё один день, прожитый рядом с ней.