Глава 3
Внимательно выслушал казачий голова Уголка сбивчивую речь Абрамова. Едва переведя дыхание, тот принялся с жаром пересказывать виденное в степи:
Несметное множество идёт на Русь. Тыщами прут запороги, ни конца, ни краю не видать ихнему воинству. Наш дозор обстреляли, едва ноги унесли. Одного, Ваську из Скопина, ранили; пришлось оставить его в деревне на попечение знахарки пусть поправляется.
Сколько вас там было? перебил голова, нервно перебирая узловатыми пальцами.
Восемь казаков. Двое в Скопин поскакали, один, как я сказал, в ближайшей деревне остался. Ещё двое умчали вчера в Ряжск. А мы вот сюда летели. Едва домой забежать успел, Катерину проведать, чтоб не волновалась вот он я, жив-цел вернулся. Она всегда так беспокоится, как я в степь ухожу. Наверно, уже родне Ивановой да Санькиной передала, что живы ребята. Нам бы коней сейчас, свои-то совсем замотались опосля такой бешеной скачки, дома у меня их оставили. Мы живо через мост к воеводе и обратно, только ещё перекусим малость. А ты, голова, казаков собирай сегодня ж вечером. Пока обойди сотников да полусотников
Да я уж без твоих напоминаний знаю, чего мне делать надлежит, не учи учёного, мрачно проворчал голова. Можете прямо сейчас у меня наскоро перекусить, да и к воеводе поспешите.
Никак нельзя, вмешался Иван. Ты только коней нам дай, мы туда-сюда через мост
Ну, быть по-вашему. Голодные небось, посочувствовал голова.
В ответ Иван только выразительно похлопал по сумке и ткнул пальцем в узелок Дмитрия:
С такими вестями не то что про обед про весь белый свет забудешь.
Ну что ж, скачите, ответствовал казачий голова. Сейчас распоряжусь, чтоб свежих коней вам дали. Запороги, значит, нагрянули. Наслал Господь испытание на Рязанскую землю! Всё за грехи наши прежние расплачиваемся.
Казаки откланялись, шапки нахлобучили и, бегло попрощавшись, как стрелы из лука вылетели на улицу. Вот и лошадки готовы. Вскочили в сёдла, ещё раз помахали казачьему голове: вечером будем, готовь круг. К мосту летели галопом, провожаемые лаем собак, плачем перепуганных детишек, бабьими криками и бранью:
Куда летите, черти?! Того и гляди, всех с ног посшибаете!
С дороги прочь, зашибу всех! Иван неистово хлестанул коня.
Куда ты, Ванюша? Стой! это жена Кочергина Татьяна бросилась навстречу.
Поберегись! крикнул Иван. Как видишь, живой вернулся. В город спешу, не до тебя!
«Будто чужой, хоть бы словом перемолвился! Ой, а ежели беда стряслась?» Татьяна так и присела, невзначай уронив ведро. Колодезная вода выплеснулась на пыльную дорогу.
Прибежала Татьяна к Катерине, застала её трудящейся на грядках:
Скажи мне, что случилось? Ты ведь наверняка знаешь. Наши вернулись, только что видела их. Скачут в город, никого не видят, даже не поздороваются. Тревожно мне
Разогнула спину Катерина, повернулась к соседке, молвила:
Запорожское войско на Русь идет, мне Дмитрий сказывал. Сам видел издали.
И снова Татьяна чуть не упала, пошатнулась, наклонила ведро и плеснула воды прямо под ноги Катерине.
Ой, прости! Что же это деется такое? Только пожили мирно и опять нашествие.
Живы были в памяти михайловцев картины Смутного времени. Немного воды утекло с той поры, как горожане впустили атамана Заруцкого с его казаками-донцами. Планы у атамана были грандиозными; поговаривали, будто Иван Заруцкий намеревается посадить на русский престол сына Марины Мнишек, которого сия девица на вторую букву азбуки прижила то ли от Тушинского вора, то ли от самого атамана. Во всяком случае Заруцкий всюду таскал её с собою. Иные утверждали, будто атаман-сумасброд по прозвищу Тараруй сам метил на трон московских царей. Когда атаман подошёл к стенам града Михайлова, шёл последний год окаянной Смуты. Сладкими речами да посулами прельстил атаман михайловцев, отворили ему ворота стрельцы. Пёстрое воинство Тараруя вступило в стены города. Поначалу-то горожане обрадовались: есть ныне у города надёжный защитник и покровитель. Однако атаман вскоре повёл себя в городе не как защитник как завоеватель. Грабили и притесняли михайловских обывателей казаки Заруцкого. Не лучше вели себя и иные их земляки, ставшие сообщниками атамана в насильствах и грабежах над согражданами. Когда покинул Тараруй город, вздохнули жители с облегчением. Схватили самозваных воевод, Ваську Извольского да Мишку Болкошина ставленников Заруцкого и выдали их на расправу.
Ушёл Заруцкий дальше, разорять Рязанщину и другие земли. В конце концов изловили атамана, привезли в Москву и там на кол водрузили. Злорадно смеялся народ:
Вот тебе, разбойный атаман, престол об одной ножке!
«Ворёнка» повесили. Историю эту пересказал Дмитрию поп Елисей. Смутился казак:
Отрока-то невинного за что смерти предали? Заруцкому поделом, а этого почто?
Юнец вырастет и, чего доброго, права на престол предъявит, отвечал батюшка. У римлян в сочинениях сказано, что кесарь Август велел юного Цезариона, сына Клеопатры, казнить, дабы, выросши, власть его в Риме не оспаривал. А всё ж прав ты, Димитрий, негоже чадо губить. Сослали б в дальний монастырь, коли на то пошло
Всё это вспоминалось Дмитрию, когда летел он на сером коне казачьего головы по скрипучему мосту через Проню. Грозно шумел порог, потоки пенящейся воды накатывали на гладкие камни, переливались через них и устремлялись дальше меж скользких валунов. Заметно покачивался мост на позеленевших от водорослей опорах. «На месте ли воевода? соображал Дмитрий. Пусть готовит город к осаде: залатает все бреши, все слабые места, рвы расчистит»
Глава 4
Взмётывая клубы дорожной пыли, неслись всадники к воеводской избе. У резного крылечка на лавочке сидел усатый стрелец. Одной рукой он опирался на древко длинного бердыша, другой в задумчивости скрёб потемневшее дерево сиденья, мятая шапка съехала набок, готовая вот-вот упасть в траву. Заслышав конский топот, он встрепенулся, поднял голову и уставился на остановившихся казаков.
Мы к воеводе, едва отдышавшись, произнёс Дмитрий. По делу срочному, неотложному. На месте ли хозяин?
Стрелец недоуменно оглядел разгорячённые, в каплях пота лица всадников:
Почивает воевода после обеда. А вы откуда такие взялись?
Не признал, значит? Дмитрий Абрамов я, со мной Иван Кочергин да Ковригин Санька, казаки из Уголка, с того берега
Слыхал про таких, почесав затылок, ответил стрелец. Подождите, покуда воевода выспится. Он только недавно ко сну отошел. Ждите.
Некогда нам ждать! воскликнул Дмитрий. Буди немедленно.
Ишь ты, прыткие какие, стрелец встал и выразительно потряс бердышом перед носом казака. Ты чего это ерепенишься?
Зови воеводу, служивый! угрожающим голосом произнес Абрамов. Столько вёрст летели без продыху, чтоб до воеводы добраться, а ты тут мне «покуда выспится». Беги в избу к воеводе!
Сказано же: не пущу, покуда не проснется! стрелец готов был замахнуться оружием.
Ты не пужай, а в избу пущай, наседал Абрамов, а про себя думал: «Эх, зря мы сразу к воеводе не заехали, пока сломя голову через город неслись. А уж потом жене показаться да с головой перетолковать. Когда второпях да впопыхах, так всё и получается». Он крякнул и направил коня прямо на стрельца. Тот отпрянул, а затем взмахнул бердышом:
Да я тебя зарублю сейчас! Поворачивай назад! Тоже мне начальник! Явился тут
Конь фыркнул. Абрамов пригрозил плетью:
Отворяй избу, зови воеводу! Добром прошу пока!
В это время Сашка нагнулся, поднял с земли увесистый камень и запустил его в окно, затворённое ставенками.
Да я Да ты! Что?! стрелец задыхался от гнева, возмущённый наглостью молодого казака. Грудь коня уткнулась в угреватое лицо стража.
Поди с дороги прочь, затопчу! Абрамов вскипел от негодования. Зови воеводу!
А Сашка швырнул ещё один камушек в ставню и гаркнул по-молодецки:
Выходи, воевода! Разговор есть, до тебя касающийся.
Стрелец пятился к крыльцу, держа перед собой бердыш:
Не пущу, костьми лягу.
Иван меж тем подъехал на коне к окну воеводской избы и принялся стучать по ставням рукоятью плетки:
Вставай, воевода! Что сейчас скажу тебе сон как рукой снимет!
Ах, так! Ты его из дверей гонишь, так они в окно прут! негодующий стрелец бросился к Ивану, схватил коня за уздечку. Вот как я рубану!
Он взмахнул бердышом, и, казалось, впрямь зарубит Кочергина. Но в это время ставни внезапно распахнулись и показалось заспанное, недовольное щекастое лицо воеводы Степана. Он сощурился от солнца:
Это кто ж такие бездельники государева человека будят, полуденный сон нарушают?!
Дмитрий Абрамов я, аль не признал, воевода? Казак и вслед за ним два его товарища поклонились воеводе, высунувшемуся в оконце.
Здорово, Дмитрий! Почто в неурочный час будишь? в голосе воеводы прозвучало раздражение. Только-то вздремнул и на тебе! Бесчинно в избу ломитесь, как разбойники какие Не в кабак же пришли, охальники! ворчал он.
Если б не срочное дело, стали бы мы ломиться в избу по твою душу? Из дозора мы вернулись. Вести важные несем, Дмитрий подъехал к самому окну. Стрелец тем временем отряхивал кафтан, готовясь вставить своё гневное слово меж тирадами воеводы.
Ты б и в царские палаты так ввалился по «срочному» делу? мрачно спросил воевода. Тебя бы слуги царёвы вмиг окоротили
Жалует царь, да не жалует псарь, голос казака повеселел.
Это я-то псарь!? Да я верой-правдою государю русскому служу! Я с татарвой рубился, ранен был дважды вскипел стрелец.
Остынь! коротко и властно сказал воевода. Спешивайтесь и проходите в сени. А я сейчас оденусь и приму вас честь по чести.
Стрелец уступил дорогу трем уголковским казакам. Отворив тяжёлую дверь, вошли в воеводскую избу, сняли шапки, перекрестились на незамысловатую икону Архангела Михаила, покровителя града. В глубине дома послышались шаги воеводы.
Сейчас, братцы, вот только опояшусь, прозвучал его тяжёлый, глухой голос. Ещё немного и в проёме двери выросла грузная, осанистая фигура Степана Ушакова в наполовину расстёгнутой рубахе, с копной нерасчёсанных рыжеватых волос над широким лбом. В глазах государева человека таяли последние остатки послеполуденного сна, тяжёлые веки под мохнатыми бровями моргали. Степенным величавым жестом он предложил казакам войти:
Проходите, гости, потолкуем. Видно, дело ваше и впрямь не терпит никакого отлагательства, коли решили воеводский сон потревожить.
Беда пришла, воевода! сказал Абрамов, усаживаясь за широкий, грубо сколоченный стол. Идут со Слобожанщины несметные полчища запорогов. Сами видели, еле ноги унесли. Одного из товарищей пуля задела.
Народ бежит от них, как от заразы, как от пожара степного, вставил своё слово Иван. Бросают дома, нивы, берут только то, что на себе унести способны. Шлях беженцами запружен, еле пробились. Страшные дела рассказывают
Будто не щадят разбойники ни старого, ни малого. Даже церкви Божии грабят, ризницы опустошают. Младенцев вместе с люлькой на пику насаживают, баб и девок бесчестят, сёла огню предают, включился в разговор Сашка. Лютуют пуще татар в былое время.
Вот оно что воевода поскреб ус. Выходит, смутные времена на Русь возвращаются.
А верховодит этими иродами сам гетман Сагайдачный, произнёс Абрамов, задумавшись. Говорят, будто бы у него сговор с ляхами есть.
Да-а, ответил Степан, немного помолчав. Час от часу не легче. Не ровён час, будут под стенами нашего града. А крепость к осаде не готова! всплеснул он руками. Если завтра нагрянут не выдержит натиска!
Не завтра ещё. На пути запорожских казаков не одна русская крепость стоит, стал успокаивать Дмитрий. Пока они до нас доберутся, можно и укрепления подлатать.
Да, латать немало придётся, задумчиво произнёс Степан. Начиная с частокола и мостика через ров. Еще у горожан привычка скверная: как идут из города непременно перильцу отломят, дескать, от псов бродячих обороняться да лихого люда. Я уж их и усовещивал, и карами грозился без толку всё. На прошлой неделе стрельцы мои Федьку Брыкина поймали за этим делом. Лопнуло моё терпение, велел на воеводском дворе горячих ему всыпать чтоб наука была для непонятливых. Эх, что за народец мы! тяжко вздохнул воевода. Рубим сук, на котором сидим, а потом хрясь задницей оземь!
Народ собирать будешь? спросил Иван, отирая пот со лба тыльной стороной ладони.
Завтра же с утра велю в било ударить, всех на площадь созову. Начнём крепостцу чинить да рвы расчищать. Воевода неожиданно хлопнул себя по лбу. Батюшки! Да я ж с разговорами и угостить вас забыл. Эй, Маланья! крикнул он. Сообрази там что-нибудь перекусить для гостей. Небось с голодухи кишки сводит?
Спасибо, мы уж сами полакомимся, чем Бог послал, Дмитрий встал и раскланялся, за ним остальные. Ты давай распоряжайся, а мы вечером своих казаков соберём на круг.
Они покинули воеводскую избу, вскочили на коней и, провожаемые недовольным взглядом стража, поскакали к берегу Прони. Воевода вышел на крыльцо, глянул, насупив мохнатые брови на стрельца:
Эх, детина! Будить не хотел воеводу. С тобой и войну проспишь!
А что, опять война?! удивлённо уставился стрелец мутно-зелёными глазами на своего начальника. С кем же война?
Дурень! в сердцах бросил воевода. Запороги войной идут. Русь грабить да палить!
Что ж, с запорогами воевать пойдем! отозвался стрелец. И не таких прежде бивали!
Воевода хотел сказать что-то воинственно настроенному стрельцу, да передумал, махнул рукой, хотел было захлопнуть дверь, но обернулся и бросил стражнику:
Через час пойду в обход, крепостные стены осмотрю, ров да тын. Понятно?
Стрелец кивнул головой. Вернувшись в дом, воевода распахнул окно во двор и крикнул:
Василий! Семён!
Беззаботно балаболившие стрельцы вскочили со скамейки:
Что желаешь, воевода?
Через часок крепость осматривать пойдем. Надо вызнать все слабые места. Враг на Русь нагрянул нежданно-негаданно.
Так и повоюем! задорно воскликнул молодой, лет двадцати с гаком Семён.
Не храбрись понапрасну, Аника-воин, коли повоевать ещё не довелось. Вот когда пройдёшь боевое крещение, тогда другое дело, оборвал на полуслове бывалый стрелец.
С кем война-то? тем же весёлым голосом вопрошал Василий. С погаными крымцами?
Нет, запороги идут.
Кабы с басурманами, тогда понятно. А то свои же православные Воин задумался. У нас в Черкасской слободе тож выходцы из Сечи есть. Пойдут ли супротив своих земляков биться? А ну ежели переметнутся к неприятелю, ворота откроют? Что тогда?
Не переметнутся, истинный крест, уверенно и твёрдо ответил Василий. Я их хорошо знаю. Эти хлопцы надёжные. И прежде не подводили, и ныне, надеюсь
И я надеюсь пробормотал в усы воевода.
Глава 5
Назад казаки ехали чинно, степенно мимо неказистых обывательских домиков; мимо лавок, бойко торгующих всем и вся: мимо кузницы, где в эту пору кипела работа; мимо кружала, откуда доносилась пьяная брань кабацких голышей; мимо капризно блеющих коз, погоняемых пастушонком; мимо лениво переваливающихся уток, бредущих к пруду; мимо старика-сбитенщика, зазывающего отведать напиток. Никто в крепости, кроме троих казаков, воеводы да стрельцов, которых он успел оповестить, не ведал ещё о страшной угрозе, нависшей над русским пограничным городком. Покинув Стрелецкую слободу, скоро въехали в казачью Прудскую. Поминутно здоровались с братьями-казаками, живущими по сию сторону Прони. Глядя на сосредоточенного, не улыбавшегося Дмитрия, вопрошали казаки: