В другое время, не будь под боком дорогой сердцу жены Светы, он попытал бы счастья с Тиной, а так ему оставалось лишь любоваться на расстоянии ее открытой, щедрой улыбкой счастливой женщины, которая рада многочисленным гостям. С легкой завистью Кранцев наблюдал, как реагируют на хозяйку мужчины разных национальностей кто многозначительно улыбался, а кто просто цепенел, как, например, горячие кубинцы. От пристального внимания Кранцева не укрылось и то, как украдкой, нежно и доверительно Тина погладила руку Саше Березину. Тот, несмотря на заморозку найма в ООН, каким-то образом смог перейти из постпредства на приличный пост в Бюро по урегулированию ситуации в Афганистане, как судачили, благодаря связям папы большой шишки в ФСБ. С момента подписания контракта баловень судьбы беспечно жуировал жизнью, в основном по женской части, так как его супруга предпочитала подолгу оставаться в Москве, опекать великовозрастных детей-студентов и проводить время в теплом окружении коллег по частной компании. На одиночество и грусть Березин никогда не жаловался. Этот жеребец наверняка успел попользоваться северной красотой Тины, с легкой завистью подумал Кранцев. Ему все позволительно, и потому что он сам себе все позволяет и действует, когда другие только мямлят.
Чего не мог знать Кранцев, так это того, что Тина была болью души гуляки Березина. Да, представьте себе, на закате советской эпохи, возведшей адюльтер в партийное нарушение, а связь с иностранкой в государственное преступление, отважный Березин умудрился влюбиться в свободную финку, благо что муж ее часто не навещал. Конечно, он и раньше погуливал, когда работал в Нью-Йорке, а в Женеве интимные и прочие отношения с сухой, прокуренной женой Мариной совсем разладились, но они договорились сохранять видимость брака ради сына, славного мальчишки-подростка, и ради накопления денег, которые, в случае чего, можно будет потом поделить. Поэтому Березин имел как бы индульгенцию на ухаживание за другими женщинами и, оставшись после краха КПСС вне партийного контроля, умеренно и избирательно пользовался своей относительной свободой. На самом-то деле Березина, как и прочих ооновцев, в первую очередь интересовали деньги, ну а девушки, а девушки потом. Репутация бабника закрепилась за ним скорее в силу его откровенной манеры заигрывать со всеми барышнями, которые и сами были не прочь полюбезничать с красивым, здоровым мужиком. На самом же деле побед у него было гораздо меньше, чем предполагалось, поскольку Березин не разменивался на что попало. Он, как и Кранцев, избегал неблагозвучного слова «трахать» и по-гусарски почитал своим долгом уестествить, освоить, ублажить даму, которая подворачивается под руку, но на практике вел себя более чем осмотрительно. Если так случилось, что он переспал с Пахомовой, то просто из милосердия, мол, мается одинокая миловидная цивилизованная женщина, товарищ по работе, ищет, кому бы отдать нерастраченный жар плоти, истосковавшийся по мужской ласке. Отчего бы не пойти навстречу пожеланиям ударниц труда ООН. Но в его планы отнюдь не входило завязываться с Пахомовой на постоянно, для чего спасительным предлогом являлось как раз наличие законной жены и взрослого ребенка.
Совсем другое связывало его с Тиной. Добившись однажды после бурной вечеринки ее одноразового благорасположения, искушенный Березин понял, что такой женщины у него никогда не было и, возможно, никогда не будет. Бог с ней, что финка, изъяснимся на английском. Тина не возражала иметь могучего Березина в любовниках, но ее пугали проявления подлинной страсти русского, как-никак она финский дипломат, жена финского бизнесмена, на кой черт ей все это надо и т. п. Но Березин тоже зацепил ее на крючок. Помимо умения обладать, он привнес в их связь весь свой поистине юношеский пыл и исконно русскую, немного наивную искренность чувств, которые так подкупают женщин в любви. В общем, Березин крепко запал. И дело было вовсе не в какой-то особой технике, которой владела Тина, каких-то особых позах или звуках, хотя для нее и не существовало каких-то табу. Она отдавалась просто, естественно, с желанием принадлежать мужчине, которого выбрала, о чем она сообщала тем таинственным языком тела, изобилием энергии, едва уловимыми движениями бедер и рук и разными другими необъяснимыми способами, которыми просто-напросто не владели другие женщины, известные Березину.
Чаще всего их объединяла не ночь, как принято считать, а день. Когда работа позволяла свалить часа на два-три под благовидным предлогом, они созванивались, причем предложения поступали с обеих сторон, садились в свои автомобили и мчались в Коппэ, пригород Женевы, где Тина занимала одна роскошную виллу, повернутую лицом к озеру и с лужайкой позади дома, где и проходили товарищеские пикники. Березин всегда выезжал чуть позже Тины, ставил машину на площади в центре города и бочком, незаметно старался пройти к озеру по узенькой и коротюсенькой улице вдоль глухих заборов. Нужная калитка была уже приоткрыта, оставалось лишь пройти метров десять по двору не таясь, так как забор здесь был тоже высокий и глухой, и войти в дом не через парадную дверь, где его ждала Тина, сияющая, соблазнительная, доступная. Времени всегда было в обрез, и они не откладывали то, ради чего встречались. Тина умела показать свое желание, но никогда не была вульгарной, не строила нарочитых томных гримас, в ней было нечто моментально вызывавшее прилив силы и нежности в Березине, которые он немедленно обрушивал на свою податливую, юркую подругу, и, пройдя первый круг, чувствовал в себе силы начинать снова и снова, и так до бесконечности, до полного изнеможения. Потом, вернувшись в свой рабочий кабинет и рассеянно наговаривая в диктофон перевод какого-то тупого ооновского текста, он снова и снова прокручивал в голове изумительный фильм их жаркой встречи. Он не расстанется с Тиной ни за что, он заберет ее у ее мужа, к черту условности с Мариной, придется откупиться, оставить ей квартиру, она только рада будет, кажется, тоже кого-то завела. Но для того, чтобы забрать и удержать Тину, надо много денег, прежде всего на новый дом, на путешествия, на подарки. Надо много денег, и их надо заработать. Вся надежда на Рицци, адвоката, их общего дружка с Кранцевым.
С предприимчивым адвокатом Саша Березин познакомился гораздо раньше, чем Кранцев, но в отличие от оного не проявил никакой щепетильности в вопросе о способах заработка. Его интересовало одно бабки, бабки, бабки. Схема, которую предложил адвокат, когда получше узнал своего русского друга, была несложной для понимания. Березину открывают новый счет в банке под псевдонимом, куда ему периодически будут переводиться суммы из России или других стран «за оказанные консультативные услуги». Скажем, по налаживанию деловых контактов между партнерами. Или же будут передаваться определенные суммы наличности, которые надо будет класть на свой счет. Затем доверенное лицо банка будет размещать эти суммы, за вычетом комиссионных Березина и от его имени, в других банках, на счетах других клиентов участников схемы и основных добытчиков. Разумеется, с оплатой услуг адвоката, задачей которого, в случае рутинного контроля, будет объяснять и доказать контролерам, что его клиент заслуживает полного доверия, что часть денег он выигрывает в казино или в карты. В казино у нас тоже есть свой человек, пояснял адвокат, хотя справку вряд ли оттуда потребуют, все-таки мы не в Советском Союзе, слава богу. Конечно, желательно было бы иметь еще одного-двух участников схемы, чтобы перебрасывать деньги друг другу по цепочке, запутывая картину, мало ли какие расчеты могут происходить между частными лицами, давать взаймы, возвращать долг Так на ум Березину пришел Кранцев, с которым он и посоветовал адвокату познакомиться на ближайшем приеме.
* * *
Франко Рицци не выдался ни ростом, ни видом, ни «лица необщим выраженьем». Казалось, он стеснялся и порой ненавидел себя за свою неказистую внешность, считал себя неуклюжим в свете и невезучим в делах. Эту неуверенность он тщательно скрывал любезными улыбками, непрерывным движением рук, замашками занятого человека и пулеметной манерой разговора. При этом всеми делами в адвокатской конторе «Рицци и братья», расположенной в Лугано, заправлял его старший брат Марио, который не очень верил в способности младшего брата, но опекал его по долгу родственного старшинства и поэтому сначала пристроил его в Женеве в «Алреа» могучую компанию по торговле недвижимостью. Там Рицци повезло, удалось провернуть несколько выгодных сделок и заработать свои первые гонорары, которые можно было назвать деньгами. Успех придал храбрости молодому, настырному адвокату, и он там же, в «Алреа», попросил руки у помощницы президента фирмы, очаровательной Жюли, а по совместительству дочери еще одного удачливого торговца недвижимостью. Свадьба была пышной, и молодые вскоре переехали в собственный дом под Женевой, а еще через несколько месяцев у них родился славный сынишка Маттео. На этом удача изменила адвокату: мощная, непоколебимая «Алреа» была объявлена банкротом, поскольку задолжала немыслимые суммы банку «Лионский кредит» в Париже в результате так нашумевшего «дела Пецетти», связанного с махинациями при покупке через подставных лиц крупной кинокомпании в Голливуде. «Алреа» ушла с молотка, ее президент Бардзини отправился в тюрьму, и Рицци выпала скромная и хлопотливая роль представлять его интересы во внешнем мире.
Но молодой адвокат не собирался сдаваться, прежде всего из стыда перед Жюли и ее отцом. «Я должен зарабатывать не хуже тестя», постоянно твердил он себе и однажды решил, что такую возможность ему даст рынок, открывающийся в новой России. Пребывание в «Алреа» дало ему кое-какие выходы и связи, в основном первые русские дельцы обращались по поводу открытия фирм и счетов в швейцарских банках. Это была стандартная одноразовая услуга стоимостью в пять-десять тысяч долларов, то есть даже при многочисленных клиентах больших денег на этом не сделаешь. Главный интерес Рицци состоял в том, чтобы стать управляющим в нескольких русских компаниях, как того требовал швейцарский закон, и тогда уже от имени своих партнеров вести самостоятельно дела, распоряжаться фондами, вкладывать в многообещающие предприятия и играть на бирже. Только так можно сколотить приличный капитал, и адвокат горел желанием побыстрей добиться своей цели. Постепенно круг его русских клиентов расширялся и на полочки становились все новые аккуратные досье с шапками: «Белогортрейдинг», Проминвестбанк, Инкомбанк и др.
Пока все они нуждались только в косметических услугах по созданию, легализации и поддержанию своих структур в Женеве. До настоящего разворота дел было еще далеко. В данный момент свои основные надежды на прорыв неутомимый Рицци связывал с первым своим действительно крупным клиентом, неким Михаилом Сатаровым. Рекомендованный людьми из бывшей «Алреа» молодой бизнесмен лет тридцати пяти прибыл на роскошном двухместном «Феррари» из Парижа, где находился офис его фирмы «Актоль», и сразу взял быка за рога. Ему нужна была одна крупная компания для торговли продовольствием с Россией, другая поменьше для текущих расчетов по мелким сделкам и офшорка для увода прибыли от налогов. На эти цели он для начала распорядился перевести на счет конторы «Рицци и братья» в Женеве ровно один миллион швейцарских франков, что, разумеется, окрылило Франко, начавшего было уже закисать в ожидании «большой рыбы». Желая работать на доверии, Сатаров сообщил о себе адвокату максимум того, что тому полагалось знать. Поселился в Париже пять лет назад, женившись на дочери одного в прошлом известного советского писателя-эмигранта. Сначала занимался сбытом в СССР бытовой электроники: кассетников, музыкальных центров, видеомагнитофонов и т. п. Взял кредит, задолжал банку, прогорел. Кое-как выкрутился с помощью друзей, которые вывели его на продовольственного гиганта, французскую компанию «АгроИнтер».
Ни для кого не было секретом, что возглавляемый громогласным толстяком, миллиардером Дельмасом могучий холдинг является креатурой французской компартии и ее многомиллионные удачные сделки с СССР не что иное, как один из каналов финансирования партии. Через друзей на этот раз в Минвнешторге Сатарову удалось стать катализатором долгосрочного госсоглашения по сахару, а потом по маслу, в результате чего одни лишь его официальные комиссионные составили около 20 миллионов французских франков. В общем, повезло. Открыл свою компанию и вознамерился попробовать себя в других сферах, например, зачем таиться перед адвокатом, с которым собираешься вести деликатные дела, в легальной торговле оружием, для чего на днях надо ехать на Кипр, там вроде бы пролегает нужный канал. С женой собрался разводиться. Приобрел большую квартиру на авеню Фридланд в Париже, недалеко от Триумфальной арки. Рад будет показать адвокату свои владения в Париже и надеется, что их совместные дела пойдут в гору. Сатаров просто заворожил Рицци своим размахом, напором, какой-то мистической силой и манерами настоящего плейбоя, которым в душе мечтал вскорости стать сам адвокат. Русский бизнесмен одевался только в самые престижные марки, предпочитая всем другим Эрменджильдо Дзенью и Сальваторе Феррагамо, был безупречно ухожен, элегантен, подтянут и активно интересовался красивыми женщинами, которых, надо полагать, у него было тоже в достатке. Несмотря на все старания, Рицци не удалось собрать никакой дополнительной информации о своем клиенте, отличной от рассказанного им самим, тем более никакого компромата. Как ему сообщили дружеские источники, досье в парижской полиции этого шикарного русского было девственно-чистым. За небольшой срок, прошедший со времени появления в Женеве, Сатаров успел перебросить на счет своих фирм еще пару миллионов, щедро и вовремя расплачивался за адвокатские услуги, отчего Рицци окончательно решил, что, если понадобится, он готов расшибиться для клиента в лепешку.
Чтобы подстраховаться, он как-то пригласил Кранцева в свой претенциозно, но со вкусом обставленный кабинет в Старом городе, угостил отменным кофе и выложил перед ним ксерокопии паспортов нескольких своих клиентов, пояснив свой особый интерес к Сатарову. Когда он наконец вкрадчиво спросил: «Артьом, не смогли бы вы навести справки об этих людях по своим каналам?», Кранцев понял, отчего адвокат воспылал к нему такой симпатией. Как сотрудника дипмиссии, он, видимо, принимал его за гэбэшника. Так, впрочем, считало подавляющее большинство иностранцев: все русские дипломаты шпионы. Это Кранцев усвоил еще в Париже. С учетом своих собственных интересов к Рицци, он не стал его разочаровывать, а просто продержал ксерокопии у себя в столе пару недель и потом с важным видом вернул их адвокату, сказав односложно и немного загадочно: «По нашей линии ничего крамольного не просматривается», на что Рицци понимающе и благодарно закивал. Еще через несколько дней он сообщил, что «Петронэкс» фирма их сибирских друзей зарегистрирована в Женеве, а ее отделение в офшорной зоне, в краю муссонов и пассатов. «Империя» Рицци вроде бы начала обретать внушительные черты.
Для согласования общей стратегии и обсуждения приоритетных проектов следующая встреча с Сатаровым была назначена через две недели, после перевода обещанного им аванса на счет адвокатской конторы «Рицци и братья». Через неделю Франко попросил Кранцева срочно подъехать в контору и прямо у входа с похоронным видом протянул ему свежий номер журнала «Пари Матч». На обложке красовалась фотография Миши Сатарова в компании какой-то изящной темнокожей девушки, типа модель, на фоне оркестра в каком-то ночном клубе. Опубликованный в рубрике светских новостей репортаж подробно, с фотографиями сообщал о бурной жизни «русского любимца Парижа», скорбя по поводу его «трагической гибели». Гибель заключалась в том, что, подойдя к двери из матового, но не бронированного стекла в своей шикарной квартире на третьем этаже элитного дома на авеню Фридланд, русский бизнесмен получил через стекло четыре пули из пистолета с глушителем и скончался на месте. Задержать убийцу не удалось, ведется расследование