Люди в перчатках поднимают Суму. Её тело шлёпается на стол между нашими капсулами. Гель капает на пол. Сума лениво открывает глаза и вздрагивает.
Мама? говорит она дрожащим голосом. Бен?
Полное разочарование, ледяным голосом говорит Канцлер и бросает ког Сумы в чашку. Ког звякает.
От этой избавляемся, Канцлер?
Я не знаю, как помочь Суме. Людей слишком много. Их не побороть. Неожиданно желудок напоминает о себе. Что-то подкатывает к горлу. Только не тошнота. Только не это!
Канцлер держит новенький блестящий чёрный шарик.
В этом нет нужды. Положите её назад, в капсулу. С новой усовершенствованной загрузкой
Она наклоняется к экрану.
Сума Агарваль будет Зеттой-два всю оставшуюся жизнь.
Суму поднимают и возвращают в капсулу. Она вяло извивается у них в руках, словно умирающая рыба.
Канцлер наклоняется над ней, неподвижно зависая, как палочник.
Жаль. Перепрограммирование отнимает драгоценное время. Можно было бы использовать её способности в первом задании.
Она кладёт усовершенствованный ког в инсталлятор и нажимает кнопку активации. Потом ведёт мерцающий ког до ямки на шее Сумы и поворачивается к остальным.
На этот раз от прежней жизни не должно остаться ничего.
Наши родители их в порошок сотрут надеюсь. Я едва вижу слабое свечение шарика, он словно тает у Сумы в позвоночнике. Она морщится, всхлипывает и затихает. Не говоря ни слова, капсулу заливают гелем. Сума погружается в него.
У меня так сильно колотится сердце, что его наверняка слышат все.
Один из них поворачивается, и я закрываю глаза. Я не дам им себя перезагрузить! Какие там были строки? Я Зетта-один
Меня снова поливают водой: грудь, живот, ноги. Тело поднимают и кладут на более мягкую поверхность. Заворачивают в одеяло.
Сканирование мозга.
В черепе появляется жужжание, тихие гудки перемещаются с одной стороны головы на другую.
Боюсь открыть глаза. Что же так сильно напугало Суму? Что может быть таким страшным? Они просто люди.
Капсула двенадцать, детский сектор. Расскажите о своей роли, говорит Канцлер так близко, что я чувствую её дыхание, сладкий запах гиацинта.
Я бы не ответила, даже если бы очень хотелось. Я дышать не могу, не то что разговаривать. Надо что-то делать, чтобы не подумали, что я «сплошное разочарование», как Сума. Канцлер кладёт руку мне на щёку.
Зетта-один, откройте глаза.
Я открываю глаза и едва сдерживаюсь, чтобы не ахнуть.
Под прозрачной кожей Канцлера вьются кровеносные сосуды и сухожилия, похожие на взлётные полосы. Он гладит бледными болезненными руками мой лоб. Только не реагировать.
Я сглатываю. Существо передо мной мало похоже на человека. Больше на креветку-призрак, какую я однажды видела в аквариуме Альбукерке.
Как и креветка, она и прекрасна и ужасна одновременно, под бледной кожей мерцают красным и голубым вены. Тёмные скулы слишком высоко находятся на лице, бросая тень на линию челюсти, синюшные губы слишком полные. У неё такие светлые глаза, что за радужкой проступает паутина капилляров. Она улыбается.
Тёплая вода капает мне на лоб и в рот. Я смотрю в сторону, где должна стоять капсула Хавьера. Её нет, как и многих остальных.
Слова отца хлещут меня, словно он сейчас здесь.
«В их целях ничего страшного нет, а вот в том, как они собираются их достичь, да».
Сума плавает у двери в мерцающем зелёном геле. Как до этого дошло?
Что бы ни представлял из себя Коллектив, придётся довольно долго убеждать их, что я соответствую их стандартам. «Зетта-один, эксперт по ботанике и геологии. Служу Коллективу».
Всё будет хорошо, только бы найти родителей и Хавьера. И кто бы ни были эти люди, они не заставят меня забыть.
Меня зовут Петра Пенья. Мы покинули Землю 28 июля 2061 года. Сейчас 2441-й, мы прибыли на Саган.
Я разыщу свою семью во что бы то ни стало.
Глава одиннадцатая
Мама распутывает последний узел моих волос.
Ты назвала меня греческим словом, которое означает «камень», говорю я.
Мама смеётся.
Вообще-то, имя предложил папа. Но я подумала, что звучит красиво. Вижу в зеркале, как она качает головой и улыбается.
Он не говорил, что оно значит, пока я не согласилась.
Камень, повторяю я. Моё имя означает «старый грязный камень».
У тебя красивое имя, Петра. Как ты сама.
Из маминой косы до талии выбиваются пряди. Её зелёные глаза под лучами солнца приобретают синеватый оттенок с золотистыми искорками. На носу веснушки. Мне никогда не стать такой симпатичной, как она, но, судя по её взгляду, она думает иначе.
И это имя тебе очень идёт. Ты сильная.
Я поднимаю голову и вижу, что её глаза полны слёз.
Однажды ты начнёшь по-настоящему великое дело.
Я закатываю глаза.
«Ты не разрешаешь мне заниматься тем, что мне нравится». Я даже не пытаюсь озвучивать то, что всегда остаётся за кадром. Своё мнение.
Но как тут можно что-нибудь основать, если она не даёт даже попробовать. Или всегда подталкивает меня к ботанике, вместо того что я по-настоящему люблю? Я бы могла стать сказочницей.
Теперь всё портят нейросети. Я сразу вижу: человеком написана книга или бездушной программой. А я лишь хочу, чтобы истории были жизненными.
Я складываю руки на груди.
Мама заплетает мне косу и закрепляет резинкой.
Тебе не обязательно любить меня всё время, Петра.
Она встаёт и целует меня в лоб.
Я стараюсь тебя уберечь, устроить для тебя самую счастливую жизнь.
Глава двенадцатая
Слышится тихий женский голос:
Расскажите о вашей роли.
Я отхаркиваю зелёную слизь. Понимаю, что сейчас себя выдам.
Я я Зетта-один, говорю я скрипучим голосом. Эксперт по ботанике и геологии. Служу и подчиняюсь Коллективу.
О Господи! Переврала строку. Не подчиняюсь. Просто служу.
Канцлер хмурит лоб, и под её прозрачной кожей дёргается бледная вена.
Брик, поднимите её, приказывает Канцлер.
Мужчина по имени Брик поднимает меня за подмышки и сажает. Берёт холодной рукой за подбородок и вертит голову из стороны в сторону.
Восхитительно, говорит он.
Как и у дамы, над левой бровью у него проходит ярко-голубая вена, словно он нанёс тени для глаз не там, где надо. И точно так же, как и у женщины, нижняя часть лица в тени из-за высоких скул. У него тоже полные губы, не от макияжа или накачивания, как делали дома, на Земле, модницы. Череп покрывают похожие косички. Я смотрю на женщину рядом с ним, у которой точно такие же черты лица.
Что же произошло с ними за последние триста восемьдесят лет?
Я вспоминаю уроки биологии и учительницу мисс Кантор, которая рассказывала нам о перечных бабочках в Англии, об их новом камуфляжном цвете под сажу, скрывающем их от птиц. Они так быстро эволюционировали. Но те бабочки были хотя бы красивы.
Здесь же ничего подобного. Я вспоминаю высказывание дамы о защитном фильтре для кожи. Уж не проделали ли они над собой опыты? Просто так, чтобы не отличаться друг от друга.
Я сглатываю, морщась, слюна похожа на горячие угли. Брик подносит к моим губам небольшую чашку. Не зная, что делать, я отхлёбываю, но не глотаю, а держу жидкость за щекой. Проходят секунды, и боль исчезает. Я глотаю остатки и вздрагиваю: по телу волной прокатывается тепло. Немного напоминает какао Литы, только гораздо крепче.
Я понятия не имею, как должны себя вести люди со стёртой памятью: говорить, ходить, поэтому сижу тихонько, держа руки по швам.
Через две капсулы от меня кашляет маленькая девочка и отхаркивает густую слизь.
Хорошо. Выплюнь всё до конца.
Мужчина легонько стучит ей по спине.
Скажи, как тебя зовут.
Девочка отвечает тоненьким голоском:
Я Зетта-четыре, эксперт по нанотехнологиям и хирургии. Я служу Коллективу.
Она даже не морщится, когда мужчина смотрит ей в глаза и близко подносит свой прозрачный нос к её лицу.
Зетта-четыре с Хавьером, наверное, одногодки. Она сидит неподвижно, а мужчина сгибает её кисти вверх и вниз.
У неё такие маленькие пальчики, просто идеальные.
Брик поворачивается ко мне и берёт за ручку корпоскоп. Он подключает его, как всегда делал педиатр, и прибор сверкает розовым светом.
Брик наклоняется, начиная осмотр с ног, потом ведёт прибором по коже вверх, время от времени отстраняясь на длину вытянутой руки и глядя на экран. Когда он проводит им выше пупка, мне хочется стукнуть его по руке, но я понимаю, что надо закрыть рот на замок и играть свою роль.
Брик подносит конец прибора к губам, нажимает на кнопку и говорит в него так же, как в микрофон.
Пульс в пределах нормы.
Он ведёт руку снизу вверх.
О Господи! Глаза
Рука пока низко, и я не вижу прибора, но чувствую, как он ползёт по шее, подбородку, около губ
Дойдя до переносицы, корпоскоп гудит и мигает ярко-розовым. Всё кончено. Брик наклоняется, вглядывается. Он так близко, и свет в комнате такой яркий, что даже я вижу крохотные кровеносные сосуды, паутиной покрывающие бледную радужную оболочку.
Канцлер? Мне кажется, вам будет интересно, сообщает он.
Я застываю на месте, не в силах шевельнуться. У меня перехватывает дыхание. Кажется, я понимаю, что такое шок.
Канцлер смотрит на экран.
Гм, изъян.
Она нажимает на кнопку.
«Глазная болезнь. Диагноз: retinitis pigmentosa», суровым тоном сообщает корпоскоп.
Её глаза ничем не отличаются от остальных, говорит Брик.
Канцлер вздыхает:
Многие физические недостатки не видны невооружённым глазом.
Я стискиваю зубы. Родители, конечно, пытались меня защитить, но я же не инвалид.
Брик снова сканирует мои глаза и качает головой.
Просто не верится, что я преодолела столько трудностей и пережила много веков, чтобы вот так закончить путь. Но мы знали правила, и всё-таки принесли в новый мир болезнь. Родители поклялись, что я здорова, и подписали подложную медицинскую справку. Дежурные избавились от Бена за менее тяжкие грехи. Я размеренно дышу и сажусь на трясущиеся руки.
Но с головой у меня всё в порядке. Если от меня решат избавиться, перед уходом я выскажу им своё мнение. Я тут же разжимаю зубы и открываю рот, чтобы сказать всё, что думаю
Канцлер поворачивается к Брику.
Не имеет значения. Её глаза нас не интересуют. Нам нужен мозг.
Я поворачиваюсь к ней.
И всё же в физическом плане они своеобразны, с сарказмом говорит Брик.
Кто бы говорил!
Коллектив приложил огромные усилия, чтобы исключить подобное. Так ведь, Брик?
Брик съёживается.
Да, Канцлер.
Поэтому у нас полное единодушие, шепчет она ему на ухо.
Он едва заметно кивает.
Мне кажется, мы проделали достаточно большую работу, чтобы примириться с небольшой физической вариацией. Она поворачивается ко мне и смотрит в глаза. Они слишком древние, не нужно обращать внимание на внешность. Благодаря нам и программированию, их мозг представляет ценность. Именно это нам интересно.
Конечно, соглашается Брик и откладывает корпоскоп.
Я не отрываю глаз от Канцлера. Может, они не такие уж и плохие? В сущности, это не они выбросили Бена. А предыдущее поколение. Этот Коллектив не гонит меня прочь из-за больных глаз, как люди на Земле. В конце концов, прошло почти четыреста лет. Может, они изменились.
Всё же Сума плавает в капсуле рядом со мной, её мозг стёрт снова. Как сказал папа, важно, как далеко они зайдут.
Сейчас мне всё равно, почему они хотят, чтобы мы всё забыли. Нужно придерживаться роли, пока не найду родителей и брата.
Брик накрывает меня тяжёлым одеялом. Одеяло набухает, и из него льётся тёплая вода, смывая липкий гель. Гель смыли, и из одеяла на очищенную кожу дует тёплый воздух, приглушая шум в комнате.
Как учили, я не спеша, не упуская ни единой мелочи, осматриваю комнату. Здесь должно быть восемнадцать капсул. Осталось только четыре, включая мою, маленькой девочки Зетта-четыре, капсулу с Сумой и ещё одну. Сума, или Зетта-два, опять в стазисе в углу. Итак, последним поднимают Зетта-три и сажают на стол. Как только он выпрямляется, я вижу, что он слишком худой и высокий для Хавьера.
Зетта-три, откройте глаза.
Я сравниваю свою конопатую коричневую кожу и его. Его кожа почти сияет под веснушками. Я отказываюсь принимать, что всех зовут «Зетта». И решаю придумать для нас свои собственные имена. Под шапочкой обнаруживается рыжеватый блондин. Рыжий. Вот и имя.
Канцлер толкает зонд по языку Рыжего и осматривает горло.
Удаляйте.
Зетта-три, откройте рот, говорит Брик.
Рыжий выполняет приказ. Я судорожно дышу, а ассистент в перчатках и маске подходит к мальчику. За жужжанием вращающегося лазера следует запах палёного. Очень похоже на дым от жареных колбасок чоризо и яиц на пикнике в выходные, куда мы ездили семьей ещё до того, как узнали о комете.
Инструмент Брика смолкает. В стакан с жидкостью падают два опалённых розовых нароста.
У меня сжимается горло.
Брик поднимает их, как диковинку, потом опускает на поднос к нашим анализам крови. Слава богу, мои гланды давно удалили. А у Хавьера нет. Но я не дам этим людям его мучить, даже если они перепрограммируют меня, как Суму.
Примечания
1
Боже мой (исп.).
2
Жил-был однажды (исп.).
3
Бедняга (исп.).
4
Тут и сказке конец, а кто слушал молодец! (исп.)
5
Девочка моя (исп.).
6
Юи Моралес. «Мечтатели».
7
Я знаю (лат.).
8
Маса кукурузная мука, основной ингредиент для многих мексиканских блюд.
9
Гиперион секвойя, самое высокое дерево на Земле.
10
А сколько на небе звёзд? (исп.)
11
Пятьдесят? (исп.)
12
Бесчисленные звёзды.
13
Баю-бай, моя девочка, баю-бай, моё солнышко, баю-бай, моё сердечко (исп.).
14
Дуглас Адамс автор знаменитой серии книг «Автостопом по галактике».
15
Урсула Ле Гуин американская писательница. Одна из самых известных её книг «Волшебник Земноморья».
16
Сэмюэл Батлер английский писатель, переводчик и художник. Один из классиков викторианской литературы.
17
Курт Воннегут американский писатель.
18
Луиза Эрдрич американская писательница, автор романов и книг для детей.
19
Тони Моррисон американская писательница, лауреат Нобелевской премии по литературе.
20
Девочка (исп.).
21
Крупный бриллиант глубокого сапфирово-синего цвета.
22
Запах сырой земли после дождя.