Бедняга Бен и не подозревает, что его усилия бесполезны. Если я в полном сознании, то услышу лишь те истории, которые он прочитает вслух. Если он будет читать каждую ночь по одной, я, по крайней мере, прибавлю их к арсеналу историй от Литы.
Полное собрание сочинений Геймана.
Гудок.
Дуглас Адамс[14].
Гудок.
Ле Гуин[15], Батлер[16].
Гудок. Гудок.
А знаешь? Чего это я выбираю? Ты способна понять и более сложные произведения, к тому же времени у тебя навалом. Воннегут[17]. Эрдрич[18]. Моррисон[19].
Три гудка. И ещё двадцать гудков.
Жаль, что я не встречусь с тобой в будущем, детка. У тебя наверняка будет собственное мнение обо всём на свете, смеётся он. С другой стороны, раз меня не будет, я не получу нагоняя от твоих родителей.
Раздаётся ещё гудок.
Ох, чуть не забыл Стайна. Немного ужастиков не помешает. Ну, пока хватит. С днём рождения, Петра! И Приступим.
У меня в голове появляется гул. Первое физическое ощущение после того, как от геля онемело всё тело.
Я вздрагиваю: где-то в глубине мозга слышу голос с британским акцентом:
«Сначала не было ничего»
Он мгновенно впитывается и запоминается. На школу совсем не похоже, там я должна напрягаться, чтобы всё запомнить. Это уже у меня в голове, будто автор, Нил Гейман, внутри и беседует с мозгом.
Бен! Спасибо! Если мне суждено оставаться в сознании миллиард лет, ты обеспечил меня своими любимыми историями. Я, может, чокнусь, когда прибудем на Саган, но всё равно буду лучшей безумной сказочницей в истории человечества.
«ни земли, ни божественного мира, ни звёзд, ни небес: только туман» продолжает Нил Гейман у меня в голове, но как бы в полусне, глубоко в сознании. Гул нарастает.
Жар. У основания черепа. Что бы Бен ни сделал Меня одолевает сон. Может, ког наконец заработал? Если бы могла, я бы облегчённо вздохнула.
Наконец-то.
Когда очнусь, мы будем уже на Сагане.
Глава восьмая
Сначала доносится шум: шарканье ног по всей комнате. В голове туман, но я определённо что-то слышу. А раз я очнулась неужели прилетели?
Хотя кажется, что времени прошло чуть, я жду не дождусь, чтобы обнять родителей. Прижаться к Хавьеру и почитать ему его любимую книгу.
Корабль с тихим гулом летит в космосе.
Ну, пожалуйста, работай слышу я дрожащий шёпот Бена.
Бен? Если он здесь значит, мы ещё не прилетели на Саган. Воображаемые путы, которые держат на месте моё сердце, лопаются. До нового дома ещё далеко.
Пальцы Бена касаются контрольной панели. Наверное, моей.
Пожалуйста, работай, торопливо в панике повторяет он.
Словно кувалдой по металлическому барабану, кто-то колотит в дверь.
Нет, нет, нет, нет Погоди!
Голос Бена перескакивает с одного на другое, как в первый день, когда мы познакомились и он узнал, что на корабль брата напали.
Да, работай же
Стук в дверь продолжается.
Я едва слышу отчаянные слова Бена.
Мир без историй погибнет.
Дверь открывается.
Бен! Тебя предупреждали.
На капсулу падает кусок металла, и в моих ушах стоит звон.
Старик, прекрати сопротивляться! ворчит сердитый голос. Хватайте его за руки!
Старик?
По комнате разносятся звуки ударов и проклятий, потом один сильный стук. Бен стонет. Драка прекращается.
Кто-то вздыхает.
Его придётся выбросить.
Выбросить?
Что он делал у этой капсулы?
Гудок контрольной панели пронизывает мне уши.
А это видели? У Петры Пенья в системе избранные файлы. Книги с Земли, музыка, мифология
Удаляйте всё, приказывает женский голос. И чтобы ничего из прошлой жизни не осталось. Нельзя испоганить миссию Коллектива из-за одного ребёнка.
Новая история, отзывается другой человек.
Новая история, повторяет она.
Коллектив. Новая история. Это опять они. Но что они делают?
Неужели всё это происходит на самом деле, и они стирают нам память
Несмотря на рискованность всего предприятия, ни родители, ни другие пассажиры такого не предполагали.
Если есть возможность насладиться последним воспоминанием, пока не стёрли, нужно выбрать что-то особенное, идеальное.
Мы с Литой в пустыне под звёздным небом. Она набрасывает нам на плечи одеяло и подаёт мне кружку какао.
«Закрой глаза, changuita»[20].
Я закрываю глаза. Запах шоколада наполняет воздух.
«Один глоток», говорит Лита.
Я помню, что в какао содержится кофеин или ещё что-то. Мама мне его не даёт.
«Расскажи о своём будущем. Объяви миру, кем хочешь стать», говорит Лита.
Я делаю глоток: не так сладко, как шоколад, маленькие частички зёрен застревают в зубах.
«Кем хочу быть прямо сейчас?» уточняю я.
«Сейчас. Завтра».
Она гладит меня по щеке.
«Через много лет».
Вот стану взрослой, как мама, всегда буду говорить, что думаю и чувствую. Платья буду носить до пят, как у Литы. Волосы отпущу длинные, пусть растут свободно, как хотят.
«Я»
Я кусаю губу.
«Я буду»
В голове тихо шумит, и я засыпаю.
«Реактивация капсулы номер двенадцать».
Глава девятая
В то лето, когда мне исполнилось двенадцать, мы с папой отправились из Санта-Фе в национальный парк Рокхаунд, который полностью оправдывал своё название «Охота за камнями», а по папиным меркам был воплощением рая на Земле.
Папа одевает на меня шлем.
Да зачем? поднимаю я брови. Зачем нам шлемы? Вроде с неба камни не падают.
Видишь ли, я обещал маме.
Её здесь нет, шепчу я.
Он передаёт мне пару кожаных перчаток и шепчет в ответ:
Я ж пока в своём уме и не собираюсь злить маму-медведицу.
Он улыбается и протягивает мне крем от загара.
Я закатываю глаза.
Она всего лишь хочет, чтобы мы были живы-здоровы.
Он достаёт спрей от загара и обрабатывает каждый обнажённый участок, будто мама стоит рядом.
Благодаря постоянным усилиям мамы оградить меня от всех опасностей, я чувствую, словно меня поместили в наглухо запаянный целлофановый пакет. А когда я с папой, у пакета будто надрывают уголок.
Берём по молотку и ведёрку. Папа ведёт меня к тенистому ущелью. Он подходит к крутому склону и наклоняет голову в одну сторону, потом в другую.
Кажется, здесь.
Он смотрит на меня, и я пожимаю плечами.
Мм, геология.
Он подмигивает.
Когда-нибудь ты даже не будешь смотреть на неё, как на науку.
Он поднимает молоток.
Может, даже полюбишь.
Я кусаю губы и отворачиваюсь, чтобы скрыть усмешку. Не пройдя и полкилометра от входа в парк, я сажусь на землю рядом с отцом и вытаскиваю бутылку с водой, глотая, будто ходила по горам целый день. Папа постукивает молоточком, исследуя площадку десять на десять сантиметров. Потом останавливается и смахивает пыль пальцем, выдалбливая камень по периметру, пока он не выходит свободно. Он стирает грязь с поверхности камня и, усмехаясь, осматривает его, как драгоценную реликвию.
Я ставлю бутылку с водой и смахиваю рукой в перчатке многолетний шлам.
А про этот что скажешь?
Я поднимаю белый камень.
Даже сквозь грязь его поверхность необычно сверкает.
Кварц, говорит он. Но не отвлекайся. Мы пришли за яшмой.
Он достает из кармана с десяток круглых бусин и выкладывает на земле рядком. И поднимает тёмно-красный камень, который только что выкопал.
Когда этот отполируют, он хорошо впишется к остальным.
Я рассматриваю смесь бусин.
Они все разные.
У каждого куска яшмы свой дух. Камень сам откроет, кто он.
Но он не похож на другие.
Он достаёт его снова и поднимает к свету. Алый камень прорезает жёлтая жилка. Красный оттенком похож на камень, который он положил в ведёрко.
Они и не должны быть одинаковыми, камни ведь дополняют друг друга. Различия только красят общую картину.
Грохот шин по немощёной дороге эхом отдаётся в ущелье. Мы оба одновременно оборачиваемся на шум и видим, как по выложенной гравием дороге несётся грузовик.
Я думала, знак указывает, что проезда нет.
Так и есть, щурится папа. Не так уж многие сюда приходят. Очевидно, собиратели сами устанавливают правила.
Из обеих дверей грузовика выходят мужчины в жёстком новом камуфляже и брюках в тон.
Папа кивает в их сторону, но они слишком заняты, смеются над чем-то, чего нам не слышно.
Они открывают дверцы у заднего сиденья и достают большие девятнадцатилитровые вёдра. Папа качает головой и, наклонившись ко мне, говорит одним уголком рта:
Великие охотники за камнями.
Я хихикаю.
Мужчина повыше в старомодной бейсболке идёт прямо к ближайшему склону. Он не вертит головой, подыскивая местечко, где копать. Вместо этого он проводит сканером по поверхности холма, пока не раздаётся сигнал.
Нашёл!
Он отступает, пропуская второго, приземистого и коренастого, который держит что-то похожее на папину электродрель. Тот нажимает на кнопку, и эта штуковина с жужжанием оживает. Коротышка подходит к указанному сканером месту и дрелью вгрызается в камень.
Через несколько секунд он копается в отходах и кричит:
Бирюза!
Папа вздыхает.
Раньше разбивать участки можно было лишь по особому разрешению.
А теперь?
Гм, теперь? Никому нет дела до этих скал.
Если никому нет дела, почему мы сюда шли пешком? Почему не въехали, как они? Не взяли с собой сканер и механическую лопату? Вообще всё, что нужно.
Он удивлённо поднимает брови.
Потому что мы не такие.
Он обнимает меня одной рукой, притягивая к себе, и черпает полную пригоршню земли. Потом разжимает руку. Земля сыплется сквозь пальцы, падает на траву, часть уносится ветром. На ладони остаётся только крохотный серый камень.
Нужно чувствовать землю. Ощущать дар, которым она с тобой делится.
Его речь напоминает мне Литу и её мысли о еде.
Но, папа, они же бирюзу нашли! Она дорого стоит!
Кто решает, чего стоит камень?
Он даёт мне серый камешек.
Когда мой проект завершится, то, что мы с тобой нашли, для меня будет ценнее алмаза Хоупа[21].
Жаль, что мы не можем остаться подольше и поискать, вздыхаю я.
Не беспокойся, Петра. Мы вернёмся.
Папа стучит по макушке моего шлема.
А найдём бирюзу, сделаем это со всем уважением.
Менее чем через час мужчины грузят вёдра с камнями в грузовик и уезжают. Папа качает головой. Мы продолжаем искать несколько идеальных камней, которые подойдут к папиным, уже собранным.
Когда солнце клонится к горизонту, он находит семь из восьми камней, разрешённых правилами парка.
Со лба на защитные очки падают капли пота, затуманивая стекла.
Как только я решаю, что с меня хватит, то тут же замечаю в земле крохотный кусочек жёлтого камня. Геологическим молотком я освобождаю края, тяну его вверх и рукой в перчатке смахиваю с него землю. И достаю кусок золотисто-жёлтой яшмы с узкой тёмно-красной прожилкой. Гордо показав его папе, кладу в ведёрко к остальным камням. Папа улыбается. Новая яшма выделяется, как маяк, но в то же время прекрасно сочетается с другими камнями.
Папа молча садится на уступ, где мы копали, и хлопает по земле рядом с собой. Я усаживаюсь, и он меня обнимает. Он вздыхает, глядя на закат. Мы грязные и усталые, но это один из лучших дней, которые я запомню надолго.
Начинает моросить, и воздух наполняется запахом сырой земли.
Папа?
Да.
Тук-тук.
Ладно, спрошу. Кто там?
Петра.
Он глубоко вздыхает.
Какая Петра?
Я театрально делаю вдох, втягивая запах дождя в пустыне.
Петрикор[22] меня дождик принёс.
Папа падает на землю и смеётся.
Глава десятая
Ког постоянно транслирует одно и то же сообщение:
«Я Зетта-один, эксперт по ботанике и геологии. Я служу Коллективу».
Из ложбинки на шее извлекают ког En Cognito, будто удаляют горящий уголёк.
Мысли едва шевелятся, как бывает, если уснуть среди бела дня и проспать больше, чем нужно. Как долго? Что бы там ни твердили в загружаемой информации о том, кто я такая, это не работает.
Меня зовут Петра Пенья. Мы покинули Землю 28 июля 2061 года. «Коллектив» собирался стереть все программы En Cognito. Бен пытался спасти меня и мою память.
В комнате суетятся люди. Много людей. Спокойствия, как при Бене, совсем не ощущалось.
Что меня ждёт после пробуждения? Бена давно нет в живых. Но я до сих пор помню его последние минуты. Выброс. Новую историю.
«Заканчивается осушение капсулы номер двенадцать», говорит приглушённый голос.
Если капсулы осушают, мы наверняка прибыли на место.
У ног бурлит жидкость.
О Господи! Погодите. Я не готова.
Разве я не этого хотела? Прилететь на Саган с семьёй?
Впечатляюще. Разве нет?
Положите её на стол.
Планировалось совсем не так. Со мной должны быть мама с папой. Неужели это следствие бунта на корабле, случившегося много лет назад? Или что-то ещё ужаснее? Сейчас мне страшнее, чем когда увидела у Литы в курятнике гремучую змею. Голова змеи появляется за одним из петухов. Голова в перьях падает над гнездом.
Чувствую, как меня поднимают. С чавкающим звуком кладут на пористую поверхность.
Шипение гремучей змеи звенит в ушах. Не могу шевельнуться. Даже не вижу, как вошла Лита с мотыгой.
Положите её на бок. Мы готовы восстановить работы органов.
Я хочу закричать, чтобы они остановились.
«Дефибриллятор подключён. Разряд»
Я представляю Франкенштейна. Не надо! Не подключайте!
В груди пронзительная боль. Сердце глухо стучит. Я кашляю и задыхаюсь.
«Жизненные функции восстановлены».
В лёгкие поступает воздух.
Всё происходит так стремительно. Горло горит, будто глотнула лимонного сока при ангине, и кислота раздражает слизистую. Хочу, чтобы рядом была мама. Я пытаюсь открыть глаза и найти Хавьера, но не получается.
Пронзительный вой воздуха, как в пылесосе, наполняет уши. Жар пробегает по лицу сверху вниз, словно уколы кактусовых колючек.
Кто-то ахает.
Что это?
Болезнь. Земная. Может, её изолировать?
Спокойный звенящий, словно перезвон китайских колокольчиков на ветру, голос говорит:
Прошу не упоминать это слово в их присутствии.
Простите, Канцлер.
Я размышляю о Коллективе из новостей. Стереть боль прошлого. Как далеко они зашли? Но учёные и врачи на нашем корабле, как мама и папа, не потерпят ассимиляции. Они будут помнить. Должны.
Веснушки.
Палец трёт мне переносицу.
Вредное влияние их солнца на кожу, говорит Канцлер. Без защитных фильтров случается такой вид физической аномалии.
По щекам течёт тёплая вода. Потом всасывание. В лицо бьёт прохладный воздух.
Пылесос добирается до моих ушей, и ватная глухота вдруг полностью исчезает. Слабые гудки взрываются рёвом сирен.
Голос робота у меня в голове повторяет слова, но слабее, как отдалённое эхо.
«Я Зетта-один, эксперт по ботанике и геологии. Я служу Коллективу».
Сколько лет эта запись крутится у меня в голове? Я повторяю правду. Меня зовут Петра Пенья. Мы покинули Землю 28 июля 2061 года.
Если это сообщение было записано на мой ког, и я всё равно помню, кто я может, то, что делал Бен, сработало. Может, и истории, которые он записал, где-то остались.
Дефибрилляция Зетты-два. Разряд, говорит кто-то у капсулы рядом с моей.
Положите Зетту-два на бок. Голос Канцлера так близко. Скажите, кто вы.
Кто-то кашляет.
Я Зетта-два говорит Сума и снова кашляет.
Какая у вас роль, Зетта-два?
Я эксперт Я Она пытается говорить. Мне мне холодно. запинается Сума.
Программа не сработала? спрашивает мужчина.
Сквозь мои закрытые веки проникает свет. Я медленно делаю вдох. Мне нельзя привлекать внимание. Но я заставляю себя открыть глаза. Они горят, словно я случайно потёрла их пальцами, которыми чистила от семян перец хабанеро. Яркий свет режет глаза, и слёзы сами текут по щекам. Вижу всё, как в тумане: пять человек окружили Суму. Они стоят ко мне спиной с головы до ног в защитных костюмах. Я смотрю в сторону окна, надеясь увидеть небо или звёзды, но окно заварено листом металла. Комната, в которой было три ряда капсул, выстроенных, как картонная упаковка с яйцами, почти пуста. Я быстро ищу Хавьера. В комнате толкутся неясные фигуры по крайней мере восьми человек, маленьких среди них нет.