Мне как обычно.
Я говорю:
А у вас есть мохито?
Все смеются, будто я пошутила.
Саша спрашивает меня:
Ты когда-нибудь пила пуэр? Знаешь что-то об этом?
Знаю. Чем вонючее пуэр, тем он дороже. Запах конского навоза маркер дорогого пуэра. Это, пожалуй, всё, что я знаю о пуэре.
Чайный бариста смотрит на меня, как на богохульника в церкви. Призрак Димы хохочет над моей шуткой.
Так что насчёт мохито? невозмутимо продолжаю я.
Саша терпеливо улыбается и просит принести мне дегустационный набор из двенадцати маленьких чашечек на деревянной доске. В каждой чашечке отдельный вид пуэра. Здесь не понимают по-испански? Я же просила МО-ХИ-ТО.
Саша старательно выставляет передо мной зловонные стопки с чаем. Они все пахнут говном. Микробная ферментация, она и в «Чайном доме» микробная ферментация.
Да ты попробуй, это вставляет лучше наркотика! гордо говорит Саша, будто приход от наркотиков это блажь, а не танцы с дьяволом с запахом крови и блевотины.
Он залез на мою территорию. Думаю, в наркотиках он разбирается не больше, чем я в пуэре.
Лучше какого конкретно наркотика? спрашиваю я.
Я знаю, что чай усиливает действие спидов.
Лучше любого! Попробуй, Саша суёт мне вонючую чашку настойчивей Димы, рекомендующего апельсиновый сок.
То, что я нашла сходство Саши с Димой, в тот вечер сыграло решающую роль в дальнейшем развитии событий. Я не попадалась в ловушку, я самолично сунула свою ногу в этот капкан.
Возможно, читая прошлый абзац, вы немного пожалели меня, что наш с Димой День святого Валентина ничем не отличался бы от других дней. Он не подарил бы мне цветов. Не повёл бы в ресторан. Не подарил бы розового мягкого мишку.
Что ж, сейчас я сижу в ресторане, и меня заставляют пить говно из чашки. Вы довольны?
***
Елизавета, говорит прокурор, здесь рассматривается уголовное дело с максимальным сроком наказания пятнадцать лет лишения свободы. Вы, правда, считаете, что сейчас подходящее время для шуток?
ГЛАВА 5
Первые три месяца отношений почти любой пары сущее враньё. Каждый влюблён в свои фантазии. Грезит о них. Спит с ними. Это ванильное дерьмо не имеет ничего общего с реальной жизнью. Когда я говорю «почти любой пары», я имею в виду нас с Димой. У нас не было трёх месяцев вранья.
Первые три месяца отношений это господствующая половая доминанта в мозге. Эволюции надо, чтобы за эти три месяца парочка заделала потомство. Эволюции невыгодно, чтобы за эти три месяца партнёры узнали друг о друге правду. Трёх месяцев достаточно, чтобы зачать, а что происходит после это уже не проблемы эволюции, это проблемы цивилизации. После трёх месяцев ванильного дерьма вы для неё отработанный материал. В каком-то смысле эволюция всех нас поимела.
Пропустим три месяца нашего с Сашей ванильного дерьма. Я была влюблена в свою фантазию. Моя фантазия заключалась в том, что он такой же, как Дима, но без тьмы в глазах. Клянусь, я находила доказательства и видела сходство между двумя совершенно разными людьми. Видела белое и утверждала, что это чёрное. Саша ставил передо мной чашку пуэра, а я видела, как Дима ставит передо мной апельсиновый сок. Что бы там ни было, я думала, что выбралась из ловушки, а на самом деле ещё глубже в ней застряла. Всё это время я по-прежнему была влюблена в Диму, но в этом случае разочарование было неминуемо. Я гоняюсь за призраком. Саша не Дима. Пора это признать.
Когда эволюция, отымев нас, ослабила половую доминанту, когда пелена моей фантазии спала я осталась один на один с реальностью. Первым столкновением с ней стало моё решение посвятить Сашу в своё прошлое. Я хотела, чтобы этот бутафорский Дима стал его частью. Саша смотрел на меня, округлив глаза, в которых нет тьмы. О чём я вообще думала?
Я сижу на скучной паре по информационно-библиографической деятельности. Мы в Санкт-Петербургском государственном университете культуры и искусств. Группа студентов, планирующих стать референтами-переводчиками, отчаянно борется с накатывающим сном. Наш преподаватель могла бы подрабатывать анестезиологом. На таких скучных лекциях моё единственное спасение Родион: бывший, как он сам считает, героиновый наркоман. Он уже третий год на втором курсе. Думаю, его родители готовы платить за его обучение вечность. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не кололось. У него отрешённые прозрачные глаза. Его взгляд бездонная, пугающая пустота. Он мог бы стать переводчиком, врачом, гонщиком, писателем, учёным, чёрт возьми, с его внешностью он мог бы стать даже моделью. Но он попал в ловушку, из которой не выберется. Эта ловушка называется опиоидной зависимостью.
Родион прошёл курс заместительной терапии метадоном в другой стране. Он не знает, в какой. В России метадон запрещён и такая терапия невозможна. Такая заместительная терапия предполагает переход с нелегального героина на легальный, в ряде стран метадон опиоид длительного действия. Это тоже опиоид, но теперь наркоман не получает кайфа и не испытывает ломку. Это та же опиоидная наркомания, но вогнанная в рамки закона ряда стран, не включающих Россию.
Каждое утро в течение двух лет он принимал свою дозу легального опиоида под наблюдением психиатра-нарколога в стране, название которой не может вспомнить. Таким образом, Родион перескочил с героина на метадон, после чего родители привезли его домой, где теперь ему предстояло лечение уже от метадоновой зависимости. Здесь его посадили на бупренофрин. Он в ловушке, из которой ему не выбраться. Это видно по его пустым глазам. Дьявол уже забрал его душу. От Родиона осталась только оболочка, которая могла бы стать моделью.
Я кручу свой телефон на столе под монотонную речь лектора, держу свою голову на кулаке левой руки и рассматриваю Родиона, иногда переводя взгляд на большое окно нашей аудитории. Вид на Троицкий мост, у которого плещется голубая вода Невы, отражая майское небо. В мае всегда кажется, что лучшее только впереди. Сегодня Родион тревожный. Я вижу, что он старается слушать препода и понимать смысл, но даже здоровый мозг неспособен выдержать эту пытку. У Родиона нет шансов.
Опиоидный абстинентный синдром проявляется гиперактивностью центральной нервной системы. Психомоторная ажитация на отмене метадона, или попросту дьявол пришёл за Родионом. Ему пора. Это не неожиданное стечение обстоятельств, просто пришло время. Он встаёт на парту, снимает с себя рубашку. Препод кричит:
Родион, в чём дело?!
Это она виновата, она свела его с ума своей нудятиной. И опиоиды.
Родион танцует на парте без рубашки и кричит, что любит нас. Он уже не с нами, он на вечеринке в аду. Его физическая оболочка ещё здесь.
Препод спрашивает:
Хочешь, я позвоню твоим родителям?
Родион говорит:
Я очень тебя люблю!
Он говорит это не преподу, а дьяволу. Просто его оболочка по-прежнему здесь. Я набираю сто три. Через пятнадцать минут приезжает скорая психиатрическая помощь. Два больших парня, похожих на амбалов-охранников из филиала ада, сдёргивают Родиона с парты и уводят.
Родион кричит:
Я люблю вас!
Он кричит это не нам.
Я не хочу быть переводчиком. Я хочу быть психиатром-наркологом.
Больше мы никогда не видели Родиона. Дьявол забрал его больную душу и красивую оболочку, которая могла бы стать моделью.
Вернёмся к моим отношениям с Сашей, которые похожи на заместительную терапию метадоном. Или вонючим пуэром. Пока я рассказывала вам про Родиона, прошёл целый год. Целый и ничем, кроме съехавшего Родиона, не примечательный год.
Саша не открывает передо мной пассажирскую дверь своей машины. У Саши нет машины.
Квартира, в которой мы провели ванильно-дерьмовое время, оказалась не его, а его сестры.
В течение этого года я продолжала убеждать себя, что Саша такой же, как Дима. Только без машины. Без квартиры. Без денег. Без характера. Без любви. Без тьмы в глазах.
По общепринятым идиотским стандартам я встречаюсь с идеальным парнем. Практически любая мать будет счастлива видеть свою дочь с таким. Не курит, не пьёт, работает, сильно любит и готов на всё. Ужас, да? Я отчётливо понимаю, что не хочу быть с ним, но у меня нет повода, чтобы расстаться. Мне не к чему придраться. На самом деле я просто боюсь. Тот факт, что я не хочу быть с ним, это и есть единственно верный повод для расставания.
Приглашаю вас в один из миллиарда случаев, когда Лиза из Сашиной головы оказалась куда лучше своего реального прототипа. Я бы всё отдала, чтобы стать своей виртуальной версией из Сашиной головы. Та Лиза прекрасна, добра и очень любит Сашу. И пуэр. Просто иногда наивная Лиза путается в своих эмоциях и чувствах и ведёт себя не так, как предполагается инструкцией, вложенной в коробку к любой хорошей надувной кукле.
Я сижу за компьютерным столом и клацаю ногтями по лакированной древесно-стружечной плите. Физически мой взгляд направлен в экран компьютера, фактически я его не вижу. Я съёжилась до состояния нескольких электрических импульсов и спряталась где-то в подкорковых структурах своего мозга. В той зоне, где живёт неконтролируемая агрессия.
Саша стоит рядом со мной, но в параллельной реальности, и аргументировано, спокойно и логично объясняет, почему я в очередной раз не вписалась в концепцию «идеальная Лиза». Не потому, что эта концепция фейк, конечно же. Произошла системная ошибка, выявился баг, Саша сейчас всё объяснит, а я пообещаю в следующий раз соответствовать своему ярлыку. Справедливости ради я обязана рассказать, что концепция идеальной Лизы в Сашиной голове не только его проект. Я принимала в нём активное участие. Я очень хотела быть той, чей образ я сознательно формировала своим поведением и словами. Но не спешите закатывать глаза, вы делаете то же самое на первом свидании.
У нас с Димой не было первого свидания. У нас не было этого вранья. Первый день нашей любви выходит за рамки обычной ванильно-дерьмовой ситуации. Никто из нас не хотел слушать истории друг о друге из прошлого, мы сразу ворвались в собственную историю настоящего. Впрочем, теперь это тоже история прошлого, которую я никому, включая Сашу, не рассказываю. Это замкнутая последовательность событий, похожая на петлю безысходности. Любое настоящее когда-то станет скучным прошлым. Может, в таком случае не стоит так серьёзно относиться к своему настоящему? Всё это скоро станет пеплом.
Саша продолжает настойчиво добиваться соответствия моим заявленным при продаже, то есть при совершении сделки, то есть в ванильно-дерьмовое время параметрам. Я сама во всём виновата. Саша здесь не при чём. На его месте мог быть любой. Ему просто не повезло оказаться метадоном в моей заместительной терапии. Как только эволюция нас отымела и отпустила, я обязана была порвать с ним. Я была обязана быть честной. Но вместо этого я подарила Саше эйфорию от Calvin Klein. На что я надеялась?
Хотя давайте начистоту. В любой несчастной паре несчастье лежит на поверхности. В каждом движении, слове, взгляде, интонации видно любовь или её отсутствие, но на поверку выходит, что никому к чёрту не нужна эта честность. Все хотят жить в своих иллюзиях, и если кто-то осмеливается своей честностью разрушить эту иллюзию, его начинают ненавидеть. Считать виновным в своём горе. Проклинать за несоответствие. Будьте уверены, что в каждом моём взгляде, действии, интонации во всём этом читается истина. Все это видят. Саша тоже видит, но ему не нужна правда. Ему нужна его иллюзия. Саша любит свою фантазию обо мне.
Прости меня, Саша.
Щелчок сообщения во «ВКонтакте» возвращает меня из подкорковых структур. Мой взгляд наводит автофокус на шесть букв. Тысячная доля секунды на обработку информации и взрыв адреналина по всему телу. Волна горячей крови пролилась по моим венам от самого сердца и тут же застыла, столкнувшись с моей ледяной оболочкой. Внутренне меня только что разорвало на части и от прежней Лизы, которую я старательно из себя лепила последние девятнадцать месяцев не осталось и следа. Внешне ничего не изменилось.
Я продержалась почти два года. Девятнадцать месяцев. Я знаю точную цифру потому что я знала, что когда-то это произойдёт. Я считала дни, недели и месяцы. Почему Саша именно сейчас хочет добиться моего соответствия заявленным характеристикам? Какой-то метадон требует от меня, требует от меня, требует, требует. В своём пассивно-агрессивном амплуа требующего Саша забывает, что и сам не соответствует своему уникальному торговому предложению. Неуникальному.
Привет.
Шесть букв, повышающих частоту сердечных сокращений. Ты проиграл, Дима. Все письма, которые я писала тебе, я не отправила.
Я скучаю.
Я скучаю.
Я скучаю по тьме в твоих глазах.
Я продержалась девятнадцать месяцев, я доказала, что могу. Женщина в синем костюме говорила, что этот парень не тот, кто мне нужен, но я не верю этой женщине, потому что за девятнадцать месяцев не прошло и дня, в котором я не думала об этом парне. Не вспоминала его запах. Его сильные ледяные руки. Его чёрные глаза. Его голос. За девятнадцать месяцев не прошло и дня, чтобы я не чувствовала ту безграничную любовь. И ту безграничную боль, которую он причинил мне.
Это не заканчивается ничем хорошим, говорила женщина.
Это просто не заканчивается. Это навсегда. Как неизлечимая болезнь.
Я удаляю сообщение и нажимаю «Выйти». Сообщение можно удалить только с экрана своего компьютера, из головы его уже не удалить.
Удивительная слепота Саши, погружённого в отработку своего сценария, постепенно выводит меня из себя. Он не понимает, что я не слушаю, он не видит, что я не здесь. Я понимаю, что он в этом не виноват. Саша ни в чём не виноват. Ему просто не повезло быть моей неудачной попыткой избавиться от прошлого. От моей маниакальной, всепоглощающей, разрушающей любви. Ему не повезло оказаться неэффективной заместительной терапией.
Однажды я поняла, что это прекратится, только если Димы не станет физически. Я расслабилась, позволив себе перестать сопротивляться этому чувству. Я была готова стать никем, растворившись в нём. Потом он чуть не убил меня. Когда я спрашивала врача скорой помощи «Почему его не вытащили из машины?», я думала, что он погиб. Я боюсь себя когда думаю, что я на это надеялась. Я бы кричала, билась в истерике и рвала на себе волосы, раздирала бы своё лицо, пока врачи не скрутили бы меня и не вкололи какой-нибудь «Диазепам». Я прокручивала этот вариант сотни раз в своей голове. Ещё до аварии. Я боюсь себя, когда думаю так.
Саша кладёт свою руку мне на плечо, чтобы я ответила на вопрос, который не слышала.
Да отвали ты от меня! Твою мать, как же ты меня достал! Я не хочу больше с тобой быть! я закричала нечеловеческим голосом.
Саша, прости меня.
Он не ожидал такого и отпрянул, округлив глаза, будто увидел призрака Димы, который всё это время жил вместе с нами. В заявленных при заключении сделки характеристиках не числилась такая жестокость. Первое, что сделает хромой после своего излечения, бросит палку, которая помогала ему ходить. Саша молча ушёл на кухню. Я уверена, что он будет там заваривать свой говняный чай, который я ненавижу всей душой.
На следующий день после аварии я узнала от Кристины, что Дима в реанимации. Никто не знал, что я была с ним в машине. В протоколе не было и слова о пассажире. И о наркотической интоксикации водителя. Аня создала группу во «ВКонтакте», где организовала сбор донорской крови среди его друзей. Это было сложно, ведь перед забором крови для переливания её проверяют на наркотики. Я звонила в больницу каждый день в течение пятнадцати дней, которые он провёл в реанимации. Я знаю все травмы, которые он получил. Я знаю, что, ударившись о стойку лобового стекла на скорости сто тридцать километров в час, он получил тяжёлую черепно-мозговую травму, на восстановление последствий которой потребуются годы или, возможно, вся жизнь.