В детстве мама побывала в США, куда по работе со всей своей семьей отправился ее папа, Виктор Матвеевич Зегаль, и в США мама училась в первом классе общеобразовательной школы, о чем даже была заметка в центральной американской прессе (документ хранится в семейном архиве), позже какое-то время провела в Финляндии, а затем, когда границы были еще в основном закрыты, несколько раз побывала в ГДР (в том числе и со мной, хотя я этого почти не помню6), где проживала ее родная сестра Татьяна с мужем Олегом, сотрудником КГБ СССР (да, вот такое совпадение профессий отца и мужа мы наблюдаем в семье моей тети)7.
Окончив школу в Советском Союзе (с золотой медалью), мама поступила на факультет журналистики МГУ, который тоже успешно закончила, выпустившись тележурналистом (дома с самого начала 70-х хранится пленка заснятого с экрана телевизора на любительскую камеру фрагмента новогоднего «Огонька» на Шаболовке, где мама принимала участие, правда только в качестве статиста за столиком). Все дороги были для нее открыты8, но вот тут-то и произошел слом, связанный с рождением детей. Если меня еще пытались как-то сбагрить в детский сад или отдать на воспитание папиной маме бабушке Лизе, то мой младший брат Сергей, появившийся на свет через три года после меня, был довольно проблемным в плане здоровья ребенком и требовал к себе повышенного внимания. Оставшись с ним дома, мама так в итоге полноценно на работу и не вышла, хотя и сменила несколько работ, среди которых Издательство «Наука»9 и администрация Музея обороны Москвы в Олимпийской деревне. Около музея стояли настоящие пушки и «Катюша», по которым мы с братом любили лазать. Кажется они и сейчас там.
Последним местом работы мамы была кафедра международного права и международных отношений Дипломатической академии Министерства иностранных дел РФ, где она двадцать пять лет служила методистом. И хотя на пенсию ее там проводили с цветами и тортиками, о какой-то карьере говорить не приходится.
Папа, Виктор Андреевич (тоже еще в детстве крещеный в православную веру своей религиозной мамой, но никогда это не афишировавший), в честь отца которого я был наречен, напротив всю свою жизнь ставил перед собой нереальные планы и добивался их реализации. Рано потеряв отца (муж бабушки Лизы Андрей Алексеевич умер задолго до моего рождения), будучи сыном малограмотной уборщицы, папа одновременно старался и заработать денег, чтобы помочь маме, и получить хорошее образование. Так он оказался в стройотряде, в ранней молодости поставив галочку рядом с одним из трех обязательных классических пунктов «построить дом», и успел поработать фотографом, и поступил на экономический факультет МГУ, самостоятельно подготовившись к экзаменам, разумеется, не имея никакого блата.
Хотя кроме названного, у папы был еще и первый юношеский разряд по плаванию и водному поло, жизнь его пошла по совершенно другой комсомольско-партийной линии. Искренне веря в идеалы коммунизма10, папа сперва оказался в райкоме комсомола, затем в Московском горкоме комсомола в отделе пропаганды, и к середине восьмидесятых в столичном горкоме партии в международном отделе. Я не видел его за работой, но предполагаю, что знание экономических трудов Маркса, полученное в МГУ, позволяло ему быть достаточно убедительным в дискуссиях с проклятыми оппонентами.
В горкоме партии, кроме встреч с многочисленными прославленными деятелями науки и искусства, произошла личная встреча папы с только что приехавшим в Москву Ельциным, из которой он вынес для себя убеждение, что с этим человеком нельзя идти в разведку. В дальнейшем я всегда опирался на это его ощущение, даже когда вокруг меня все были за Бориса Николаевича, а тот что было сил ездил общественным транспортом, хотя ему было никуда не надо. Время показало, что мы с папой были правы.
Примерно в те же дни Горбачев затеял «перестройку» и «ускорение» (не путать с «matryoshka» и «balalaika»), и после обманчивого ощущения глотка свободы все стало рушиться. Пока еще не все рухнуло, папа успел поучаствовать в российско-американском велопробеге: сначала американцы прилетали к нам и ехали из Москвы в Санкт-Петербург (а может быть тогда это еще был Ленинград), затем на следующий год наши летели в США и проезжали их поперек с востока на запад через центральные штаты. Хотя меня напрямую и не коснулось это путешествие, но из рассказов папы я выяснил, что простые американцы гораздо ближе нам по духу и по ежедневным проблемам, которые им приходится решать, чем мы привыкли думать11. Я в этом лишний раз убедился лично в начале 90-х, когда два месяца провел в США (об этом позже), но и отправлялся туда уже подготовленный.
Примерно в то же время папа, поняв, что т.н. «политическая карьера» бесперспективна, немного поскитавшись по чужим бизнесам, организовал компанию по производству биологически-активных добавок ООО «Здоровье нации», которая работает по сей день, то есть примерно тридцать лет.
4. ПОРТФЕЛЬ КИМ ИР СЕНА
Папина «партийная» работа не только оказалась базой для создания моей семьи (ведь со своей будущей женой Наташей я познакомился во время школьной поездки в Бельгию, куда наша директриса взяла меня исключительно из-за номенклатурной родословной), но и периодически позволяет мне затыкать за пояс слишком уж раззадорившихся собеседников. Когда они начинают рассказывать о своих удивительных приключениях, я, конечно, могу поделиться историей возникновения нашей семейной реликвии фотографией дедушки с Юрием Гагариным и автографом первого космонавта на ее обороте, или более скромной историей опять же фотографии легендарного хоккейного голкипера Владислава Третьяка с опять же адресным именным автографом Но есть у меня история покруче.
В мае 1984 года папа позвонил домой и спросил, дома ли я. Я оказался дома. Мне было велено одеться в парадную пионерскую форму и ждать машину, которая заберет меня в аэропорт Внуково. Как мне объяснили, прилетал какой-то высокопоставленный кореец, которого нужно было встретить в том числе от лица пионерской организации СССР. В пришедшей машине кроме водителя и, кажется, какого-то сопровождающего оказалась судя по всему также наскоро собранная пионерская девочка, которая тоже плохо понимала, что происходит.
Вскоре мы оказались в аэропорту. Мы немного порепетировали вышагивание к месту встречи с синхронным «салютованием» знаком пионерского приветствия и стали ждать, когда позовут. Вокруг сновали какие-то «официальные лица» и суетились журналисты, часть из которых была похожа на наших, а у части разрез глаз выдавал корейское происхождение. Кое-кому из них мы даже попозировали.
Наконец, все вдруг резко затихло и успокоилось, никуда вышагивать не пришлось, нас просто поставили в одну линейку со встречающими. Будь я постарше и пообразованнее, я наверняка узнал бы среди них Министра иностранных дел СССР Эдуарда Амвросиевича Шеварднадзе, родившегося, кстати, в один день с моим старшим сыном, но тогда я не знал ни состав нашего правительства, ни тем более день рождения первенца.
К нашей линейке вышел хорошо одетый кореец плотного телосложения, прошел вдоль нас и поочередно пожал всем руки. Нам с пионерской девочкой тоже, хотя салют отдать мы все равно успели. Продлилось это протокольное мероприятие меньше минуты.
Не знаю, узнал бы я в ухоженном корейце Ким Ир Сена, будь я постарше и пообразованнее, но это был именно он.
Затем кто-то из членов корейской делегации вывел нас на улицу. Мы подошли к седану представительского класса, кореец открыл багажник и нашим взглядам предстал ряд одинаковых кожаных портфелей, штук двадцать. Мы с пионерской девочкой получили по одному и стали свободны.
Уже дома было установлено, что в портфеле (который и сам по себе был неплохим подарком) оказалось несколько красиво расписанных жестяных коробок с печеньями, и, главное, две коробки механических карандашей с тоненькими сменными грифелями, которые я никогда раньше не видел. Карандаши эти и запасные грифели к ним я использовал очень экономно, потому что понимал, что других таких у меня не будет никогда, а вот печенье мы съели довольно быстро. Хотя жестяные коробки от них, допускаю, до сих пор хранятся где-нибудь на даче в сарае, храня, в свою очередь, что-то внутри себя. Любопытно, что стало с портфелем
Конечно, такой истории мало кто может что-то противопоставить. Но самое интересное другое. Есть такая теория теория шести рукопожатий. Она, правда, доковидная, но возьмем ее за основу как условную базу. Благодаря рукопожатию Ким Ир Сена от, скажем, Сталина меня отделяет одно рукопожатие. От Ленина и всех революционеров 1917 года, генералов Великой Отечественной два. Правда, от Сталина меня отделяет и одно рукопожатие дедушки, ведь он был переводчиком Сталина на Ялтинской конференции. И сразу получается, что два до Черчилля и Рузвельта. Через Сталина до Молотова два рукопожатия, до Риббентропа три, и, стало быть, до Гитлера четыре. Хвалиться тут нечем, просто констатирую.
А папа, для примера и к слову, лично встречался с Фиделем Кастро, когда тот приезжал в СССР. Получается, до кубинского лидера у меня одно рукопожатие, и всего-то два до Че Гевары!
Ну и раз уж такая пьянка Еще один мой хороший знакомый, тоже путешественник в Бельгию, Наташин одноклассник Никита Ким (кстати, мастер спорта по шахматам, близкий сподвижник Кирсана Илюмжинова в его шахматных делах, радиоведущий и журналист газеты «Спорт-Экспресс») побывал в Голливуде и выложил в соцсети фотографию, где он здоровается за руку с Вуди Харрельсоном. Выходит, до Вуди у меня одно рукопожатие, а практически до всего Голливуда (вставьте сюда любую интересующую вас фамилию американского актера или актрисы за последние тридцать лет) два. До большинства режиссеров (Спилберг, Коппола, Тарантино, Линч, Финчер, Триер, Михалков) два, ну от силы три.
Это, что называется, по горизонтали. А если по вертикали, в глубь веков Самая моя старшая родственница, которую я застал прабабушка Надя, мама маминой мамы. Она умерла в 1992 году, не дожив несколько дней до своего столетия. Прабабушка родилась в Российской Империи в XIX веке, революцию 1905 года видела глазами совершенно сознательного подростка, потом у нее на глазах случились февральская и октябрьская революции, перед этим Первая мировая война (где она была сестрой милосердия, что запечатлел хранящийся в семье фотографический снимок), а позже Великая Отечественная. В заключение своей жизни а бабушка до самого конца была со светлой головой она стала свидетельницей распада СССР.
К сожалению, я плохо знаю нашу родословную, но если предположить, что отцом прабабушки был мужчина не моложе тридцати пяти лет, то получается, что он родился при крепостном праве и уж точно был свидетелем гибели российского императора Александра Второго. А если и его отцом был мужчина не моложе тридцати пяти лет, то это уже современник Пушкина, родившийся вскоре после войны с Наполеоном.
К чему я все это? К тому, что мир гораздо меньше, а история намного короче, чем нам кажется. Мы привыкли мерить историю сиюминутными сущностями. Когда я родился, Битлз уже считались ретро-музыкой, хотя Джона Леннона еще не застрелили, а потому ливерпульская четверка еще не стала настоящей легендой. И время только ускоряется. Дети мои сегодня говорят «это старая песня (клип, кино), ей уже три года», а мне до сих пор кажется, что «Nevermind» Нирваны, «Get A Grip» Аэросмита или «Violator» Депеш Мод довольно свежие релизы, хотя им более тридцати лет12!
С другой стороны, даже нам, старым бойцам, сложно представить себе мир без смартфонов и интернета, а ведь и этим устройствам и технологиям всего-то тридцать лет А кому-то 3G на фоне обещанного 5G кажется рудиментом.
Поэтому мир не просто сжат. Мир еще и крайне субъективен. Никогда не надо забывать об этом, особенно в спорах. При самой безусловной истине и двух взаимоисключающих точках зрения правы могут оказаться оба. Просто каждый для себя.
5. ТЕПЛЫЙ СТАН
Но я в своей хронологии прервался на том, что с улицы Винокурова перебрался с родителями на край города Теплый Стан. Отсюда, стало быть, и продолжим.
Теплый Стан это район Москвы, в котором я поселился в три года и живу до сих пор, сменив несколько домов на одном пятачке. Из окон каждого из них я вижу все дома, в которых жил, а прежде видел все дома, в которых поселиться мне еще только предстояло.
В детский сад (который потом прошли все мои дети) я походил, кажется, несколько дней, перетащил домой все понравившиеся мне игрушки (помню, особенно мне пришелся по вкусу тяжелый металлический танк зеленого цвета, размером со спичечный коробок) и полностью потерял интерес к этому учреждению. Чувствовал я там себя очень плохо, совершенно не мог есть то, чем там кормили, и в итоге навсегда утратил возможность питаться гречкой и творожной запеканкой, а способность пить компот из сухофруктов вернулась лишь спустя годы. Зато там был Алеша Попов, научивший меня «махать руками» навык, с которым я вполне мог бы участвовать в программе «Слабо?»: кисти полностью расслабляются и при частых взмахах пальцы так стучат в ладони, что их слышно. В детстве я не знал, что таким образом опроверг старинную китайскую мудрость о невозможности хлопать одной рукой. Использовал я этот навык, как правило, для выражения переполнявших меня положительных эмоций, то есть в моменты, когда взрослые говорят «вот это по-настоящему круто!» или еще более короткие и емкие выражения. Родители безуспешно пытались отучить меня от этой казавшейся им странной привычки, но, признаюсь, я до сих пор могу сорваться на такие странные аплодисменты в особо волнительные моменты. Впрочем, в нынешние толерантные времена, когда узаконенных странностей стало гораздо больше, а сами странности стали куда любопытнее, это редко у кого вызывает интерес.
В результате все детство со мной просидела бабушка Лиза, Елизавета Ивановна, о которой я уже говорил. Она возила меня на шее в прямом и переносном смысле, пока мое место закономерно не занял мой младший брат Сережа.
Я помню Теплый Стан в глине и новостройках. Помню, как на опушку в тридцати метрах от первого подъезда, из леса выходили лоси, а уж зайцы, лисы и белки в шаговой доступности были обычным делом. Говорят, в нашем лесу видели даже кабанов.
Помню, как за грибами можно было ходить, никуда не ходя. Пятнадцатиминутная прогулка по краю леса гарантировала суп из сыроежек, козлят и дождевиков. Дождевик, кстати, кто не знает, удивительный гриб! Возникающий белой россыпью пузырьков вскоре после обильного дождя, в первые два-три дня он обладает нежной мякотью и изысканным вкусом, годен для употребления как в супе, так и в жаренном виде. Гриб не требует чистки и, кажется, я ни разу не видел его червивым. Но если не сорвать его вовремя, мякоть дождевика очень быстро превращается в пыль, серую труху. Наступив на такой гриб, можно решить, что пошел дым, поэтому его второе имя «дедушкин табак». Помню, как мы развлекались с мальчишками, притапливая в лужах вскрытые старые дождевики: из-под воды шли пузыри с дымом, и все это напоминало извержение подводного вулкана. А еще в таких лужах была лягушачья икра и головастики, у которых вскоре появлялись лапки и исчезал хвостик. Если лужа была очень большая, мы с мальчишками плавали по ней на плотах, которые собирали из листов пенопласта, почему-то в изобилии валявшихся вокруг строительных площадок, а они в Теплом Стане тогда были повсеместно.