Углубление в теплостанский лес на час-два гарантировало встречу уже со всеми благородными грибами нашей полосы, а также малиной, земляникой, щавелем, а для бесстрашных и безрассудных предлагались кусты орешника, в которых действительно можно было без труда найти орехи, являющиеся предметом вожделения не только детей с частично коренными зубами, но и тех самых белок.
Это было чудесное время, когда люди боялись зверей больше, чем звери людей, а грибы и ягоды, кажется, не боялись никого. Сегодня, когда Теплый Стан из окраинного спального района после прирезания к городу Новомосковского округа оказался географическим центром Москвы (а значит и мира!), наш лес объявили заказником и обнесли черным железным забором. На территории заказника запретили разводить костры, хотя во времена моего детства пикники в лесу были очень популярны, и первый шашлык, плохо замаринованный и недожаренный, хотя и подгоревший, я попробовал именно там, и был он невероятно вкусным! А пропавшие за это время с вытоптанной москвичами и новыми москвичами территории представители флоры и фауны отчего-то не спешат сюда возвращаться. Лишь изредка, отдавая пустотой в пришедшем в запустение лесу, выдает свою бездушную маршевую дробь по мертвому дереву красноголовый дятел, и звуки этого марша, к сожалению, отнюдь не внушают оптимизма.
Главное, я не только помню людей из того времени, но и со многими из них поддерживаю контакт. Где-то лет с пяти я знаю Олю Попову, с кем мы ходили за грибами и которая стала художником и дизайнером интерьеров. Восемь лет я, как и с Олей Поповой, проучился в одном классе с Мишей Пучковским, с которым мы кидались виниловыми пластинками с балкона девятого этажа и чудом никого не поранили, ныне, как он себя называет, «фронтменом» группы «Улица Тюленева», возрожденной после длительного анабиоза и уверенно штурмующей эфиры интернет-радиостанций. Через них я узнаю новости о других своих старинных товарищах. С некоторыми нас через годы сблизили соцсети. Если бы не они, я бы усомнился в достоверности собственного рассказа о Теплом Стане настолько он был другим во времена моего детства.
Что ж, район родился и рос практически вместе со мной. Дуб, на который мы с мальчишками забирались высоко-высоко, аж захватывало дух, кажется мне теперь совсем не таким высоким, а ветки, служившие нам ступенями, пообломались под тяжестью разросшейся кроны или обпилены заботливым инструментом работника лесного хозяйства в соответствии с установленными нормами безопасности. Поле, где мы собирали пачки из-под сигарет, в которых искали «счастливые метки» (служебные типографские символы), сперва на долгое время покрылось просторным торговым павильоном, где последние лет двадцать сидел «Перекресток», но и его снесли ради строительства метро, и контуры станции уже совершенно очевидны. На месте огромного гаражного хозяйства высится жилой комплекс «Теплый Край», а из маршрутов моего детства остались, может быть, один или два автобуса.
Сейчас у моего района вот такой возраст и вот такое настроение. Но я надеюсь, что это тоже пройдет. И что если не наступит вторая молодость, то вторая зрелость будет не хуже первой.
6. А ДАЛЬШЕ?13
Вот так соберешься описать свою жизнь, потому что тебе вот-вот сорок восемь и к пятидесяти как раз закончишь, а тут снова здорово, да пуще прежнего
И кажется, что много уже повидал на своем веку: пожил в СССР, посмотрел перестройку, увидел крах Союза с локальными межнациональными конфликтами в бывших республиках, пережил девяностые, которые иначе как «лихими» и вправду не назовешь, со всеми их чеченскими войнами, повсеместным терроризмом (от грохота взрыва дома на Каширском шоссе я в пять утра проснулся в Теплом Стане и сразу понял, что это, а потом из новостей узнал детали) и повальным бандитизмом. Августовский путч и расстрел Белого дома в 1993 году, когда по Москве свободно курсировали танки с боевыми зарядами.
Помню, как пришел Путин, обещавший мочить террористов в сортирах и выдававший впоследствии подобных «мемов» не один десяток. Помню, как мы катали его фамилию на языке словно какой-то новый необычный фрукт, который пробуешь впервые и никак не можешь понять, что за вкус. «Тучные» нулевые помню годы растущего изобилия и укрепляющейся стабильности, вездесущее «потреблятство» и профуканные мной турецкие курорты буквально за бесценок. Потом десятые, когда вдруг выяснилось, что ставленник Ельцина Путин, вроде бы по убеждениям либерал и капиталист, совершенно не намерен продолжать «ельцинский курс», хотя и похоронил предшественника с императорскими почестями, а Чубайс как и прежде кажется заговоренным и неприкасаемым.
И вперемешку: Приднестровье, Абхазия, Южная Осетия ориентированные на Россию земли и народы, за которые россиян теперь, мягко говоря, недолюбливают в Молдове и Грузии (хотя грузины в 2018 году встречали нас с таким радушием, как, кажется, никто и никогда). Саакашвили, жующий галстук, плещущие друг другу воду в лицо Жириновский и Немцов, застреленный в последствии прямо у стен Кремля, Беслан и «Норд-Ост» на Дубровке, взрывы то тут, то там, удивительный кандидат в Президенты России фармацевтический магнат Брынцалов, коробка из-под ксерокса, полная долларов, которые вроде бы должны были пойти на теневое финансирование избирательной кампании Ельцина. Позорный тур «Голосуй или проиграешь!», о котором теперь стыдливо помалкивают все наши звезды, многие из которых поют и пляшут до сих пор. Прекращение и возобновление парадов Победы, возникновение Бессмертного полка, превращение ветеранов из марширующих колонн в мерцающие слабым светом вкрапления в толпу людей, не имеющих к Победе никакого отношения.
Программа «Окна», не знавшая, что может быть «Дом-2», заново рожденный и медленно умерщвленный коммерцией КВН, «Вокруг смеха» раз в месяц и «Веселые ребята»14 раз в год, «Утренняя почта» с Юрием Николаевым и одной популярной капиталистической песней на пять программ. А «Будильник», «АБВГДейка» (с племянником клоуна Клепы из этой программы Олегом Додоновым15 я познакомился в 2019 году и узнал, что Клепа был хорошим музыкантом и, в частности, аккомпанировал Лемешеву), «В гостях у сказки», «Спокойной ночи, малыши»?
Оппозиционная газета «День», превратившаяся после принудительного закрытия в газету «Завтра», Невзоров и его крутящиеся «60 секунд», Проханов и Лимонов, снова Жириновский и Явлинский, Попов и Гайдар, Руцкой и Лебедь, Хасбулатов и Баркашов.
Вспомним и Зимнюю Олимпиаду в Сочи, где российская команда собрала невероятный урожай медалей и вышла на первую строчку турнирной таблицы. И чемпионат мира по футболу, наводнивший иностранными болельщиками улицы наших городов: помню бесконечные братания на Никольской с людьми, которые иначе здесь никогда бы ни оказались, так как живут на другом конце диаметра земного шара И взлетающий куда-то в небо международный рейтинг России в сознании простого иностранного обывателя
А потом вдруг шарах! «Крымская весна» и все быстрее крутящаяся после этого воронка: санкции, давление на наших олимпийских спортсменов, очередной обвал рубля, невероятная напряженность отношений с Украиной, которая только усиливалась с годами. Восставший за свои права безо всяких очевидных перспектив украинский юго-восток, писатель Захар Прилепин с оружием в руках и последующие бытописания этих странных событий, где Россия и есть, и нет одновременно. И подспудное ощущение правильности и справедливости долгожданного происходящего, которое невозможно объяснить ни экономикой, ни другими рациональными константами.
А потом вдруг снова шарах! придуманная пандемия, из-за искусственного паралича медицинских структур и вранья властей, реально забирающая реальные жизни. И стало понятно, что мир, каким мы его знали, близится к концу, хотя того, что произошло дальше и свело новости о ковиде на нет, не ожидал никто.
Про каждую из этих строчек я готов отдельно рассказывать часами. Ну сколько можно на сорок лет сознательной жизни? Ну вроде уже хватает. Уже можно писать, как оно все было, и то многое приврешь и напутаешь слишком уж большой объем информации
А вот такого еще не изволите-с? спрашивает голос сверху, и ты понимаешь, что все, что происходило у тебя в жизни до сих пор, было просто тренировкой, подготовкой к тому, чтобы ты вынес и это. Чтобы хватило сил и холодного ума проанализировать, понять и запомнить немыслимое еще вчера: специальная военная операция.16
Ощущение такое, что время летит все быстрее, в этом вихре все труднее дышать, и кажется, что это все же объективный процесс, а не возрастные изменения. Плотность событий неимоверная. И вот в таком состоянии я должен абстрагироваться от сиюминутного, отринуть все текущее и сосредоточиться на том, что для сегодняшнего дня, откровенно говоря, никакого значения не имеет.
Но если честно, я делаю это постоянно, так что мне не привыкать. Поэтому я еду дальше, покажу и расскажу, что знаю. Присаживайтесь рядом, может оказаться интересно. И если не хотите, то не пристегивайтесь это абсолютно безопасно, хотя кого-то местами трясти может основательно.
26 февраля 2022 года7. БЕЗ МУЗЫКИ ТОСКА
Мне было примерно пять лет, но этот разговор я помню совершенно отчетливо, хотя во время диалога и не предполагал, насколько судьбоносным он окажется. Мама что-то делала в ванной комнате, я слонялся по квартире без дела, и когда мне пришла пора миновать открытую в ванную дверь, мама без предупреждения спросила меня:
Андрюш, а ты хотел бы заниматься музыкой?
Я повис на ручке двери и по недолгому размышлению честно ответил:
Нет.
Надо сказать, я всегда исходил из того, что чем меньше делаешь, тем меньше допускаешь ошибок.
Тогда мама пустила в ход секретный аргумент:
А все хорошие дети занимаются музыкой!
Ну тогда да.
Так началось мое погружение в бездонный мир музыкальной культуры, которое продолжается до сих пор.
Первым моим преподавателем была Нина Андреевна Твердохлебова. Она жила тремя этажами выше, и хотя сейчас я не могу сказать, какое отношение она имела к музыке, но дома у нее стояло пианино, она давала частные уроки, и именно она познакомила меня с нотами и клавишами, а дорога на учебу и особенно обратно никогда не была настолько приятной и необременительной. Слышимость между этажами была прекрасной, и мои родители вполне могли обсуждать нюансы состоявшегося занятия с Ниной Андреевной непосредственно после его окончания.
Примерно в это же время обнаружилось, что у меня хороший музыкальный слух: сыграть что-то, просто повторив музыку на клавиатуре, для меня было проще, чем прочитать ноты. Эта одаренность, помноженная на природную лень (то самое исходное «нет»), сыграла со мной впоследствии злую шутку. Во-первых, я так и не научился «читать с листа», то есть играть сразу по нотам, в то время, как мои менее «ушастые» сверстники, благодаря усидчивости и трудолюбию, освоили этот нехитрый навык в совершенстве. А во-вторых, я так и не научился заниматься самостоятельно. Просидеть за инструментом даже час было для меня совершенно непосильной задачей. (Когда со мной сидела бабушка Лиза, та самая, с Винокурова, переехавшая к нам поближе, в соседний дом, я говорил ей, что буду заниматься за закрытыми дверями, чтобы меня никто не отвлекал. Потом я включал привезенный папой из Японии кассетник SHARP на запись, играл минут пятнадцать, а затем несколько раз последовательно воспроизводил запись, пока не набегал искомый час. Просто следить за работой магнитофона и вовремя перематывать пленку на начало было для меня интереснее, чем ковыряться в этих проклятых нотах!) И если до четвертого года обучения мне хватало того, что я слышал на уроках, то когда начались более или менее серьезные произведения, которые сложно было зацепить на слух, я из отличников быстро спустился в хорошисты, а потом еще быстрее в троечники. Но заставить себя заниматься я так и не смог.
Кстати, у Нины Андреевны было две дочки: Наташа и ее младшая сестра Инга. Инга была совсем еще неваляшкой, а вот Наташа мне нравилась, и, хотя она была года на два меня старше, мы нормально общались. Я искренне считаю, что моя предрасположенность к Наташам была прислана мне из космоса (расскажу об этом позже), отсюда и эта детская симпатия. Хотя, возможно, на самом-то деле раннее знакомство с Наташей Твердохлебовой повлияло на мое отношение к этому замечательному женскому имени.
В какой-то момент моя учительница сказала родителям, что научила меня всему, что может. Они восприняли это как мой профессиональный рост, но не исключено, что дело было в моей неспособности учиться, о которой Нина Андреевна сообщила так витиевато.
И начались смены педагогов.
Боже мой, сколько их прошло через мои руки! Они приходили к нам домой и встречали меня в музыкальных классах при общеобразовательной школе (где мне, кстати, дали основы классического сольфеджио и где мне удалось еще немного «поблистать» на диктантах, ведь это та небольшая часть обучения, которая не требовала почти ничего, кроме слуха). Они были строгие и мягкие, обыкновенные и «спустившиеся с гор» (как говорится, «не отсюда»), со своей выстроенной системой обучения и с индивидуальным подходом к каждому ученику то есть ко мне. Кто-то ходил ко мне домой, к кому-то я ходил в музыкальные классы при общеобразовательной школе 48. Кто-то из них выдерживал три-четыре занятия, некоторые держались по два-три месяца, но я со всеми был достаточно жестким (т.е. исключительно ленивым) и никому не делал никаких поблажек (т.е. не занимался вообще).
Однако, в круговороте этих лиц я не могу не выделить и не вспомнить добрым словом Ирину Петровну Дядюченко (надеюсь, я не коверкаю фамилию), с которой я начал кроме фортепиано осваивать аккордеон, поскольку им она владела в совершенстве. Появление в моем арсенале аккордеона было сродни открытию нового развивающегося рынка для загнивающей капиталистической экономики. Дело пошло на лад, и если в части пианино я продолжал старательно буксовать, то приручение нового инструмента приносило все новые и новые исполнительские плоды. Родители тогда купили мне бэушный отечественный аккордеон 3/4, голова моя едва выглядывала из-за него, и удивительно, что он не только жив до сих пор, но и участвовал в моих студийных записях 2001 и 2020 годов!
Ирина Петровна продержалась дольше всех, кажется пару лет. За что я ей очень благодарен. Теперь-то я понимаю, чего ей это стоило.
8. МРАКОБЕСИЕ И ДЖАЗ
Я никогда не занимался в классической музыкальной школе, потому что понимал: академическое образование даже в школьном объеме я не вытяну скучно. На все предложения родителей заняться музыкой более серьезно (ведь я продолжал по слуху играть абсолютно все: от Высоцкого и советской эстрады до американских хитов с сорокопяток17 и блатного шансона советских эмигрантов: «вам песня строить, нам жить помогает!»), я отвечал решительным «нет!» (я уже рассказывал про это слово). В разное время обсуждался вопрос о том, стоит ли мне бросить музыку, раз занятия не доставляют удовольствия ни педагогам, ни тем более мне самому. Я снова отвечал «нет», поскольку это слово у меня всегда наготове для любого предложения, и кажется только в ЗАГСе я с первого раза ответил иначе.