На карьере работать тяжело, но все же легче, чем в шахте. У нас на бригаду по шесть гидромолотов, в бригаде двадцать человек. Всю технику для нас подвозит отдельный робот, он же поднимает наверх огромные валуны, которые мы откалываем от скалы. Я заметил, что когда мы подъезжаем к месту работ, робот открывает какие-то ящики в начале салона. Там пусто, но раньше что-то лежало. Я нашел несколько пластиковых карточек с непонятными цифрами, а с другой стороны был нарисован рабочий костюм и странная маска.
Чем ниже мы опускались в карьер, тем упорнее становилась скала. Это не земля, как в шахте, с прожилками пустой породы, я уже начал различать качество слоя по цвету. В карьере порода была в большинстве своем ценная, отколотые нами камни потом измельчали наверху в пыль, отправляя в реактор. Внизу карьера работать было всегда тяжелее, болело все тело, сердце сильно билось. Мы оставляли Киру наверху, она пряталась в небольших пещерах, удивительно, но там было тепло. Все считают, что это из-за радиации, внизу она наиболее сильная.
Я сейчас подумал, что эта порода напоминает мне те камешки, которые я получал дома у шестого, когда мы с ним бросали в печку осколки стекла, кусочки фольги и все, что было под рукой. Получались красивые блестящие камешки, мы вытаскивали их ложкой из жара и бежали на улицу, чтобы остудить ложки в снегу. Получались гладкие камешки, мы ими любили играть, это была наша внутренняя валюта в ОДУРе, правда на нее ничего не купишь: там ни у кого ничего не было. Интересно, как работает мысль человека. Я вспомнил кусочек детства, и мне стало понятно, зачем мы теперь ходим в заброшенную шахту. Нас боятся оставить без работы. А что они будут делать, когда шахта обвалится?
Я попросил Киру, чтобы она описала свой арест и что было дальше. Я этого ничего не видел, суд пролетел для меня как секунда, мне много о нем рассказывали и она, и девятый, другие ребята, но мне все время кажется, что это было не со мной.
13 просил меня написать. Я не хочу, я пишу просто, а он хорошо. 13 очень просит, вы бы его видели, он смешной.
Я много уже не помню. Утром мы вышли из общежития. Меня попытался схватить патруль, но ребята отбили. Они просто встали перед ними и не дали подойти. Я доехала до работы и до вечера играла с детьми. Мне все время казалось, что за мной наблюдают. Вечером меня забрали.
Я провела три ночи, может, больше, я потерялась. Я была где-то глубоко, там было холодно. Там был 9 и другие ребята. Они не хотят брать себе имена, я не понимаю этого! Они говорят, что должны умереть без имени. По-моему, это неправильно!
Потом нас вывели на площадь. Я тогда увидела сгоревший молельный дом КИРов. Я так громко смеялась, что засмеялись и остальные, пока они читали нам приговор. Мы смеялись им в лицо! Я помню, так сказал Тринадцатый. Ура! Я смогла это написать! Он очень рад, сидит и смотрит, как я пишу.
Они долго допрашивали Тринадцатого. Я слышала странные слова, они говорили про другого человека! Я видела, как с него сорвали погоны. Я видела, как охранники пытались поставить его на колени, как он раскидал их. Тринадцатый очень сильный, он выше их всех! Они его забили палками, он упал. Я знаю, у него болит левая рука. Тринадцатый меня обманывает, она у него болит, сильно болит я видела его шрам от удара тока, он не заживает до сих пор.
Нас всех погрузили в какую-то машину. Ребята и 9 несли Тринадцатого на руках, никто из охранников не подошел к нам. Мы сами вошли в эту машину. Мы ехали долго, очень долго. Двое человек умерло, они были уже старые. Я их не знала. Их тела просто выбросили из машины.
Нас почти не кормили. Когда мы останавливались, то старались набрать больше снега в куртку 9, потом мы его пили. Хорошо, что я зашила к себе много кусков каши, я отдала их детям. Потом они умерли. Мы не смогли выбросить их. Хорошо, что через несколько дней мы доехали. Мы похоронили их рядом с бараком. Я часто хожу к ним, я не понимаю за что их?! Никто не знает.
Я хочу дать ребятам имена. Пусть один будет Белым, у него белые волосы. Второй будет Зорким, он очень хорошо видит. Остальным я пока не придумала. Тринадцатый говорит, что я пишу хорошо. Я и сама чувствую это, что-то во мне распрямилось, освободилось. Это сама поняла, мне Тринадцатый не подсказывал.
Он сидит рядом и читает всем. Мне это нравится.
4-й месяц 253 года, день 38.
Тринадцатый повредил в шахте правую руку, поэтому пишу я, Кира.
Они уже очень долго работают в этой шахте. Я вижу, что им тяжело. У Белого началась горячка, он почти не может спать. Сегодня он остался в бараке. Девятый и Зоркий ушли вместе с Тринадцатым в шахту. Остальных ребят отправили работать в цех. Я успела дать им имена, они были рады. Я назвала их так: Борода, потому что у него длинная черная борода, другого я назвала Шар, он лысый и без бровей, остальные ребята решили взять свои номера Третий, Сотый и Первый, он особенно гордится своим именем, считая, что он во всем будет теперь первым.
Это все детская игра, но с ней легче жить. Вечером я рассказываю сказки, которые мы придумывали с детьми в ОДУРе. Мне их очень не хватает. Иногда Тринадцатый рассказывает истории, он их вычитал в архиве. Они почти всегда про наших богов, но в них боги простые, не такие, как картинах в молельных домах. Я слушаю и думаю, что они такие же, как мы.
Вчера в наш барак привезли двадцать человек. Говорят, что они с реактора. Они все очень худые, кожа покрыта язвами, от них пахнет смертью. Мы выделили им нижние нары, теперь мы всегда спим на полу. Охранники не дали им еды, сказали, что они все равно скоро умрут.
Они все время спят, не встают. Я вчера покормила одну девушку, она даже младше меня. Она выпила воды и съела немного. Она поблагодарила меня, улыбнулась, я подумала, что ей стало лучше, но она упала на пол и забилась. Меня увели назад, я хотела ей помочь. Один из новых, самый старый, сказал, что она умрет, и это ее выбор. Он сказал, что им нельзя есть и что не все готовы умирать, а она первая. Я не поняла его слов, вечером мне объяснил все Тринадцатый.
Утром у меня попросили воду еще несколько человек. Я сначала отказала, но они встали на колени, и дала им пить и есть. Они умирали долго, мучительно, но благодарили меня. Старик сказал, что я не убийца, он попросил, чтобы я каждый день кормила тех, кто будет готов умереть. Я больше не хочу этого делать, но кроме меня и Белого в бараке никого нет. Белому очень плохо, я не хочу его трогать.
Потом пришел охранник. Он уже не раз приходил сюда. Он хочет, чтобы я пошла с ним, я не хочу. Когда он попытался силой утащить меня с собой, то старик и еще несколько мужчин попытались защитить меня. Он бил их, а они не сопротивлялись, у них не было сил. Он валил их на пол и бил ногами, пока они не затихали. Хорошо, что вернулась смена, охранник тогда убежал. Они все умерли я приношу с собой смерть Тринадцатый сказал, что это не так, что не смею так о себе думать. Я верю ему, он всегда говорит правильно.
Тринадцатый много рассказывает. Зоркий сказал, что если мы не будем разговаривать, то станем бледнее своей тени. Я долго думаю об этом, я думаю, что Зоркий прав. Другие обитатели барака садятся к нам, тоже слушают, но они все время молчат. Девятый думает, что они разучились говорить. Я боюсь, что тоже стану такой же без лица, я не хочу. Когда я одна в бараке, то я иногда просто смотрю в одну точку и не двигаюсь. Потом вскакиваю и мою пол, но через час снова сажусь у стены. Я тогда начала разговаривать сама с собой, придумывать песенки, так легче, когда вокруг ни души, гудит ветер за окном и снег летит. Тогда мне кажется, что я одна на свете это страшно так думать.
Завтра я пойду с Тринадцатым, Девятым и Зорким в шахту. Белый чувствует себя лучше. Я не могу больше убивать. Я поставлю им утром воду и еду, они ждут этого. Они сами мне это предложили, чтобы я не видела их смерть. Вечером мы похороним их рядом с бараком, там уже большой могильный курган, так его назвал Тринадцатый. Он читал, что так хоронят своих друзей боги, когда хотят приходить к ним, разговаривать с мертвыми. А у нас все здесь друзья, кроме охранников это не люди! А Тринадцатый считает, что они люди, тогда я не хочу быть человеком! Тринадцатый говорит, что я тоже человек. Я не понимаю, у нас же нет с ними ничего общего, кроме тела? Тринадцатый смеется над моими рассуждениями, я зла на него! Он не хочет мне все толком объяснить!
Завтра пойдем в шахту. Я хочу все увидеть сама.
4-й месяц 253 года, день 39.
У меня дрожат пальцы, но я пишу. Тринадцатый сказал, что я должна все записать.
Сегодня мы ходили на шахту. Я следила за работой компрессора, он очень громкий. Когда он перегревался, я отключала его, и мы ждали, когда он остынет. В шахте нечем дышать и очень жарко. Когда мы поднимались наверх, я радовалась. Воздух наверху казался мне сладким.
Я взяла с собой высушенные листы каши и стала кормить ребят. Я сама есть не хотела. Они натопили в шахте снега, пить хотелось очень сильно. Я не заметила, как меня сзади схватил этот охранник. Он поволок меня по снегу.
Ребята побежали за мной, но он сбил Девятого ударом элеткрошокера, а Зоркому ударил железной палкой в лицо. Я увидела, как его кровь брызнула на снег. Я страшно заорала и укусила этого охранника. Он отпустил меня, и я убежала в шахту. Я врезалась в Тринадцатого, он услышал крики и бежал на помощь. В его руках был пневмомолот. Охранник бросился на него, пытаясь ударить шокером в лицо, но Тринадцатый левой рукой, правая у него еще болит, выбил шокер из рук охранника и ударил его пневмомолотом по голове.
Охранник упал, его каска треснула. Все было в крови, но сквозь нее я увидела, что голова его треснула. Я не испугалась, я стояла рядом и смотрела на мертвого охранника, как из его головы вытекает кровь и что-то белое. Тринадцатый сказал, что это наш мозг. Я думала, что он другой, сильный, а мозг оказывается мягкий, беззащитный.
Прибежали Девятый и Зоркий, у него все лицо было в крови. Я вытерла его, умыла снегом, один глаз его опух, но он все видел. Девятый сказал, что надо торопиться. Он с Зорким схватил тело охранника и бросил его в вагонетку. Они дотолкали ее до старого карьера и сбросили вниз. К нам подкатили еще вагонеток и засыпали тело охранника сверху камнями. Все, кто работал в шахте, вышли наружу, выкатывая все новые вагонетки, засыпая тело. Через полчаса уже ничего нельзя было разобрать, черная форма охранника скрылась под камнями и снегом. Тринадцатый взял себе палку с электрошокером. Он привязал ее к ноге, ее не было видно, но он не мог согнуть ногу. Он сказал, что теперь у нас есть оружие. Зачем оно нам?
Мы вернулись в барак вечером. Белый сказал, что прибегал этот охранник, он искал меня. Я увидела, что у Белого свежий шрам на плече от электрошокера. Я долго хохотала, меня никто не пытался успокоить, а я продолжала хохотать и плакать. Я и сейчас чувствую что-то странное, когда вспоминаю мертвое тело этого охранника. Я даже не знаю, как он выглядел, я не помню его лицо.
4-й месяц 253 года, день 42.
Вчера снова обыскивали. Они думают, что мы их не ждем. Я готовилась к их приходу, все спрятано, зашито в одежду. Они опять ничего не нашли. Угрожали, что отправят нас всех работать на реактор. Тринадцатый думает, что кто-то из барака донес на нас. Я не верю, зачем это надо делать?
Я хожу со всеми на работы. Нас опять отправляют в карьер. Погода улучшилась. Девятый сказал, что здесь погода не такая злая, как в городе, нет урагана и чаще светит солнце. Почему тогда город не построили здесь? Тринадцатый думает, что это связано с радиацией. Он мне долго объяснял, но я не понимаю, что это такое. Но я вижу, что она есть.
Белому стало хуже. Он почти не может работать. В бараке его оставлять запретили. Он очень плох, почти не ест. У него стали выпадать зубы, волосы. Наверное, это все из-за радиации, после карьера я тоже чувствую себя плохо, сильно болит в груди.
Тринадцатый думает, что когда нас переведут работать на реактор, надо бежать. В карьере мы можем обсуждать все что хотим нас никто не услышит. У робота нет микрофона, Девятый облазил его снизу доверху. Он думает, что его можно настроить на свою программу, нужны какие-то коды. Я хочу сбежать отсюда туда, куда уезжают грузовые роботы, мы видели несколько колонн. Тринадцатый сказал, что они едут не в город. Он запомнил их номера, роботы вернулись через два дня, значит, ехать недалеко.
4-й месяц 253 года, день 51.
Несколько дней назад нас перевели на работы в реактор. Мы теперь живем в другом бараке, здесь многие похожи на тех умирающих, которых нам прислали умирать. Кира очень устает, ей тяжело находиться в цеху, она падает в обмороки, но мы не можем оставить ее в бараке нас всех выгоняют на работы рано утром.
Наши ребята сильно изменились, не хочется стать такими же. Они будто бы высыхают изнутри, как мокрая бумага рядом с огнем. Я все чаще думаю о побеге, у меня есть идея использовать для этого роботов. Первый уже разузнал, у какого охранника есть коды, но его пока не видно, они готовят концентрат для следующей отгрузки. Мы сговорились рискнуть, если не получится, что ж, это не хуже, чем медленно дохнуть в этом реакторе.
Мне сложно описать то, что мы делаем. В первые дни нас поставили грузить лопатами раздробленную породу в огромную бочку, она пять этажей в высоту. Мы засыпаем эту пыль в мешки и тащим наверх, вытряхивая в бурлящую бездну. Да, это именно бездна, она клокочет, ревет, из нее вырываются огненные брызги. Третий предупредил нас, что стоит держаться подальше от этих брызг, одна капля может прожечь одежду насквозь, и если она попала, то надо немедленно снять одежду и ждать, пока ее не проест, иначе начнет грызть тело до самой кости. Кира ни на шаг не отходит от нас, она боится. Мы стараемся не нагружать ее работой, но здесь очень много охранников. Они ходят по цеху и бьют тех, кто сел отдохнуть или свалился под тяжестью ноши.
Успел осмотреть цех, странно здесь все устроено. Из каждой бочки мы переносим едкую жидкость в ведрах, выливая из одной бочки в другую, но я вижу, что рядом стоят огромные машины, а от них идут трубы к емкостям. Девятый думает, что это насосы, но почему же они тогда не работают? Под крышей висят крюки, но кран не работает, а ведь им можно было бы поднять мешки наверх. Многое мне здесь не понятно, иногда мне кажется, что нас специально заставляют выполнять тупую тяжелую работу, но Первый думает, что они просто не знают, как управлять этими машинами. Возможно, что он прав.
Вчера видели ужасную картину, Кира до сих пор не может прийти в себя. Во время перелива концентрата из ведер в бочки один охранник толкнул работника, потому что тот двигался слишком медленно. Он вылил на себя часть концентрата из ведра. Мы бросились к нему, чтобы помочь, но нас остановили, объяснив, что ему нельзя помочь. На наших глазах концентрат разъедал человека, я до сих пор слышу эти крики. Охранники куда-то делись. Мы с Девятым притащили снега, засыпали умирающего, но снег тут же растаял, и по полу потекла едкая жидкость. Кончил его мучения один из работников, он был здесь за бригадира, его даже охранники не трогали. Он молча подошел к еще живому и одним ударом отрубил ему голову лопатой. Удивительная легкость была в его движениях, определенно он делал это не впервые.
Скоро будет готова новая партии концентрата, мы должны уехать вместе с ней.
5-й месяц 253 года, день 5.
Сегодня подходил бригадир. Мы с Кирой и Девятым насыпали мешки, мы теперь всегда работаем с Кирой, либо я, либо Девятый, тогда к ней никто не смеет подойти. Я предполагаю, что по сменам охранники передали происшествие на шахте.
Бригадир проработал с нами до обеда. Кира держала мешки, а Девятый засыпал их для меня и бригадира. Потом мы относили их наверх, высыпая в кипящее жерло реактора. Интересно, в чем была эта технология? Я видел, что другие рабы выливают из зеленых и желтых бочек парящую жидкость в другие реакторы, за этим строго следит один из охранников. Он, кстати, отличается от всех остальных. Он всегда объясняет, как надо открывать бочку, что нельзя этим дышать, но он работает не каждый день. Я отвлекся, меня занимает работа в этом цеху, я в ней вижу больше смысла, чем во всей деятельности города в итоге мы получаем топливо. Его потом разбавляют несколько раз, Девятый подсчитал, что больше чем в сто раз, доводя концентрацию до подходящей для роботов. Третий как-то сказал, что раньше топливо было лучше, чище, а от этого машины часто ломаются.