Наваждение испарилось. Я аж вспотел от страха. Что это было? Заболел? С ума схожу?
Выскочил из машины и забегал вокруг. Жилья здесь вовсе не наблюдалось, по обе стороны дороги распростерлись поля с кучками деревьев. Далеко, почти на горизонте, виднелся лесок. Он дрожал как от марева, хотя было отнюдь не жарко.
Итак, что это было? Я постарался вспомнить ощущения. Приближение неведомого существа Это был человек? Вроде да. Откуда-то возникла уверенность, что женщина. Добрая? Не совсем. Но и не злая. Она звала меня по имени? Нет, но я почему-то думал, что звала она именно меня. Откуда она шла?
Я завертелся на месте. Наверное, она шла справа. Я ехал на юго-восток, а она шла с юга.
Да я сраный экстрасенс, пробормотал я. Или шиза. Скорее, шиза, чем экстрасенс.
Придя в себя, тронулся с места и увидел, как вдали прямо по курсу и чуть левее, среди холмов, покрытых лесочком, что-то ярко сверкнуло. Словно солнце.
Поколебавшись, я поехал к холмам, при этом внимательно поглядывал по сторонам, даже про зеркала заднего вида не забывал, хотя шанс, что меня начнет кто-то догонять или обгонять, равнялся нулю. Вскоре выяснилось, что именно сверкало какая-то штука с зеркалами на высоком шесте. Шест торчал над верхушками деревьев между холмов. Еще там виднелась группка одно- и двухэтажных зданий.
Какой-то детский лагерь отдыха.
Я слышал раньше о таком, но никогда здесь не бывал. Его недавно построили, и допускали отдыхать не всех детей, а особенных. Нет, не вундеркиндов, а отпрысков крутых родителей. Так говорили. А я не вундеркинд, и родители у меня сроду крутыми не были.
Зеркала на шесте располагались так, чтобы отражать солнечный свет сразу во все стороны. Своего рода маяк. Я, понятное дело, сразу подумал о ловушке вроде флага у Оборотней, но любопытство пересилило.
Собственно, почему нет? Никакой определенной цели у моего путешествия нет. Я никуда не спешу. Мне скучно и одиноко. А в этом лагере могут засесть не только Оборотни
Короче, я въехал на территорию лагеря, зажатого меж двух склонов. Здесь было красиво и ухоженно: беседки, игровые площадки, аккуратные домики, крохотная, но бурная речушка, к которой ведут специальные лесенки. Всюду деревья, кусты голые, потому что на дворе апрель, но летом тут наверняка зашибись.
Домиков было три штуки: двухэтажный и два одноэтажных. В двухэтажном, как я понял, жили особенные детки, в одноэтажных, наверное, питались и получали лечебно-профилактические процедуры.
Я остановился возле поднятого шлагбаума, припарковавшись так, чтобы в случае чего свалить быстро, не тратя времени на развороты.
На первый взгляд в лагере не было ни души. Потом я увидел маленькую детскую фигурку. Вроде девочка лет десяти. Она замерла, заметив меня, затем развернулась и побежала к двухэтажному зданию.
Так-так! Не Оборотень и не Буйная. Уже хорошо!
Я выпрыгнул из машины, прихватив по инерции биту. Но идти вперед не спешил. Салага явно сейчас позовет кого повзрослее.
И правда, через минуту из здания вышел мужик лет тридцати, следом выскочило четверо мальцов примерно лет от десяти до тринадцати.
Я пошел к ним навстречу. Подумал, что выгляжу не слишком дружелюбно: в рваной куртке, с нечистой битой и в терминаторских очках. Снял очки, улыбнулся.
Мужик протянул мне руку без особого страха, хотя не был вооружен по крайней мере, я не увидел оружия. Позади жались два пацана и две девчонки. Мужик был высокий и плечистый, блондинистые волосы прилизаны и зачесаны на косой пробор, что выглядело как-то старомодно. Лицо открытое, добродушное, как у советских солдат на старых фотках. Гладко выбритый, в поношенном приталенном пальто, немного лощеный. В ухе серьга, что совершенно не сочеталось с образом советского человека.
Я пожал ему руку.
Меня зовут Степан, сказал он. Откуда добирался? Из города?
Из него, ответил я. Тим.
Ну что ж, Тим, добро пожаловать. Если хочешь, оставайся. У нас тихо-мирно. Ни Буйных, ни Оборотней.
И Бугимены не ходят, встрял хулиганского вида мальчишка без одного переднего зуба. Он уже вышел из того возраста, когда молочные зубы выпадают, поэтому, выходит, зуб был потерян уже постоянный.
Какие Бугимены?
Ночные твари, нахмурился Степан. Ты не в курсе?
Я думал, это Оборотни, которые могут выходить из домов
Оборотни не могут выходить из домов. Пока нет. Но они меняются. Ночью бродят другие сущности. Всё это, конечно, дьявольские порождения.
Я удивленно приподнял брови. Получается, Степан придерживается религиозной версии апокалипсиса?
Один? спросил Степан, поглядев на мой джип.
Ага.
Ну что, зайдешь?
Я пожал плечами нарочито равнодушно.
А сколько вас тут?
Все, кто есть, перед тобой. Это Захар, Толик, Альфия и Татьяна.
Захаром звали беззубого пацана. Альфия была той самой малюткой, что заприметила меня первой. У Толика был какой-то замутненный взгляд, а у Татьяны щеки как у хомяка.
А если я какой-нибудь придурок? ухмыльнулся я. Не боитесь?
Степан улыбнулся.
Все придурки превратились в Буйных или Оборотней. Буйные прячутся кто где, а Оборотни заперты в замкнутых искусственных контурах. Остались только достойные.
Ну, не скажи, засомневался я.
Многие были напуганы, согласен, кивнул Степан. Оттого и вели себя не всегда хорошо и прилично. Но людьми остались действительно только достойные.
Откуда такая уверенность?
А ты думаешь, что этот наш апокалипсис случился сам по себе? Случайно? Стихийно? Вот если бы человечество вымерло от вируса или экологической катастрофы, всё было бы понятно. Вирус он и есть вирус Хотя даже вирус можно распространять намеренно. С глобальным потеплением тоже всё понятно. А как объяснить Три Волны? Инопланетяне? Не смеши меня если они и есть где-то в космосе, на нас им явно плевать.
И что ты хочешь сказать?
Что апокалипсис был задуман и осуществлен разумной волей. Страшной и неумолимой. И все произошло не случайно. И те, кто остался, не простые люди. Достойные. Степан тепло мне улыбнулся. Поэтому я собираю Выживших, понимаешь? Мы не должны бродить сами по себе.
Я подумал. Спросил:
Откуда у тебя столько детишек?
Я учитель начальных классов в сельской школе. Всех детей знаю. Когда грянуло, стал собирать Выживших. Мне встретились эти ребята. Поначалу мы жили в деревне, после я увез всех сюда, в самое пока что безопасное место. Мы здесь уже месяц, и я для них вроде воспитателя. Или пастыря.
Еще Виктор Геннадьевич был, встрял Захар.
Степан нахмурился.
Да, наш завуч, он же историк. Тоже выжил. Но наткнулся на Буйного, тот его и
Он не договорил, а самая взрослая из всех детей Татьяна всхлипнула. Нравился ей завуч-историк, что ли? Или родственник?
Слушая все эти рассказы, я потихоньку расслаблялся. Мелькнула параноидальная мыслишка, что меня заманивают в ловушку. Не знаю, зачем: возможно, Оборотней накормить, что в здании таятся. Или сами из меня сервелат сделают. Но позже я пришел к выводу, что вряд ли. Если взрослый Бродяга еще и способен на гадости, то детишки
Они глядели на меня ясными глазами кроме Толика, который, видимо, полностью погрузился в свой внутренний мир, и я не мог поверить, что они умеют так притворяться.
Ладно, сделал я одолжение. Пойдем внутрь.
***
Все же я был напряжен еще долго. Специально пошел позади всех, биту не выпускал, зыркал по сторонам, чтобы не пропустить атаки.
Но атаки не последовало. Степан со своим выводком провели меня в одноэтажное здание, которое действительно оказалось столовой и кухней. Между зданиями я приметил пикап Тойота Хилукс, красный, мощный, четырехдверный. На нем, вероятно, Степан гонял в районы за припасами.
Время было обеденное, и мы уселись за длинный стол Степан во главе, детишки и я по сторонам. Ели рисовую кашу с консервированными овощами. Стол накрывали девочки, Степан и мальчишки просто сидели и ждали.
Какие планы? спросил я. Консервы скоро закончатся. Да и без свежих овощей и фруктов цинга начинается, слышал.
Аптечка с витаминами есть, ответил Степан. И вверх по реке организуем огород. Мы с Толиком и Захаром уже землю взрыхлили, там чернозем, хорошо должно расти. Семена есть, я привез. Теперь, когда ты появился, будешь помогать. Потеплеет, посеем первые культуры.
И мясо нужно, сказал я, ковыряя ложкой в овощах.
Таня вскинула на меня глаза с интересом. Мясца хочет
Нет, отрезал Степан. Это невозможно. И слишком сложно. Нам неоткуда взять скотину, не говоря уже о том, чтобы содержать ее.
Я могу охотиться пискнула Таня. С луком и силками Меня деда учил
Нет, Таня, внушительно, учительским голосом проговорил Степан. Это не женское дело. Женское дело готовить еду и помогать мужчине.
Однако, хмыкнул я. Слышали бы тебя феминистки!
Не услышат. Конец света наступил. Грядет новый порядок. Естественный. А заключается он в том, чтобы мужчины были мужчинами, а женщины женщинами. И каждый бы занимался своим делом. Так наши предки жили тысячи лет, и все было хорошо.
Ну ладно, не стал я спорить. Дальше-то что? Будем огородом заниматься, как на даче, загорать здесь, но вечно-то это продолжаться не может!
Не может, согласился Степан. Но мы постараемся дотянуть до того дня, когда всё определится.
Не понял? Какого дня?
Та воля, что устроила Три Волны, должна иметь планы на нас. Когда мы поймем, что это за планы, тогда все и определится.
Сектант, подумал я. Прямо шалопут какой-то. Не удивлюсь, если он женится сразу на Альфие и Тане, когда те подрастут. А может, и не будет дожидаться
А до того будем искать других выживших, говорил Степан уверенно. Создадим коммуну. И будем ждать Великий день.
Я вздохнул и промолчал, продолжая есть. Степан прищурился:
Думаешь, я с катушек съехал? Что я фанатик? Нет, Тим, я реалист. Три Волны прокатились катком по нашему миру. Это факт. Сверхъестественные вещи творятся. Это тоже факт. Значит, есть тот или те, кто стоит за всем этим. И эти существа нечто гораздо большее, чем просто люди. У них должен быть план. Наша задача ждать и не мешать.
Не путаться под ногами! вставил Захар, улыбаясь щербатой улыбкой. Видно, часто слышал эту фразу по отношению к себе.
Степан кивнул ему, как взрослому.
Верно, Захар. И помните вы все: эти существа желают нам, Выжившим, добра.
Они не желают нам добра, раздался рядом тихий голос, и я вздрогнул. Говорил мутноглазый Толик. Он уже съел кашу и смотрел мимо нас в окно, где вздымался заросший кустарником склон. Они хотят нас всех погубить. Изничтожить Высосать все, что есть в нас человеческого Сделать из нас следы на грязи
Таня и Альфия прижали ладошки ко ртам. Захар заморгал и перестал щериться. Степан на мгновение, как мне показалось, растерялся, затем рассердился:
Хватит болтать чепуху, Анатолий! Ты пугаешь нас, не видишь?
Толик будто не слышал. Дернулся всем телом, лицо исказилось, как от боли. Или ярости.
Следы на грязи!.. выкрикнул он. На грязи!.. Изничтожить! Извести!
Он так сильно рванулся назад, что рухнул вместе со стулом. Я вскочил остальные тоже. Степан подскочил к лежащему Толику и прижал его к полу, чтобы тот, выгибаясь и взмахивая конечностями, не навредил сам себе. Ребята молча сгрудились вокруг. Я подумал, что они такой приступ видят не впервые.
Толик вскоре успокоился, затих, глаза закатились, дыхание было частым и тяжелым.
Он что-то видит, прошептала Таня Альфие, но услышали все. У него часто так. Видит или слышит. Говорит, к нам идет Матерь
Какая еще матерь? раздраженно спросил Степан, оглянувшись на нее. Откуда идет?
Оттуда, показала Таня рукой. На юг, сообразил я. Она идет, чтобы позаботиться о нас.
Мне стало нехорошо. Вспомнилось то чувство в машине, когда я отчетливо ощутил приближение какого-то существа
Нет там никакой матери, заявил Степан. У Толика проблемы со здоровьем, вот и все. Поэтому мерещится всякое. А вы слушаете и повторяете, как попугаи.
Слушай, Степан, осторожно сказал я. Ты же сам говоришь: сверхъестественные вещи творятся. Три Волны и все такое. Почему тогда отрицаешь, что Толик может правду говорить?
Степан выдохнул то ли с раздражением, то ли с состраданием ко мне, убогому. Ребята переводили взгляды с меня на него и обратно. Степан поднялся и подошел ко мне. Я отодвинулся и потянулся к финке на поясе, но Степан не обратил на это внимания.
Три Волны, Тим, это данность. Это свершившийся факт. А бред этого мальчишки всего лишь бред. Если мы будем любую чепуху принимать за откровение или сигнал свыше, не знаю во что мы превратимся? В кого? В дурачков? Мы должны следовать здравому смыслу и фактам. Факты указывают, что Выживших единицы, что мы почти все молоды, и что-то нас всех, черт бы подрал, объединяет! Поэтому мы должны держаться вместе и ждать того дня, когда это все разъяснится. Понимаешь? Скажи, Тим, ты со мной?
Со мной, отметил я автоматически. Не с нами, а со мной. Пастырь хренов!
Хотя, если вдуматься, он прав. Что-то нас, Бродяг, объединяет. А мы все срёмся да срёмся, объединяться не желаем. Готов спорить, если бы эти салаги не были салагами, а взрослыми, послали бы давно этого прилизанного Пастыря куда подальше. Вот вырастут и пошлют, наверное. Если он им окончательно не вывихнет мозги.
Переночую здесь, уклончиво ответил я. Если не против. А завтра решу.
На мгновение Степан набычился, потом улыбнулся, похлопал меня по плечу.
Вот и славно! Нам нужны сильные парни. А ты вроде крепкий. Оставайся, конечно. Захар покажет тебе комнату.
Он вернулся к обмякшему Толику, а Захар повел меня в двухэтажное здание. Я не забыл прихватить биту.
Захар, сказал я, пока мы шли, тебе нравится Степан?
Степан Анатольевич у нас в школе преподавал, охотно сообщил Захар уже и так мне известное. Интересно рассказывать умеет. Строгий, но хороший. Пацан подумал и добавил: Если бы не он, мы бы от голода подохли бы. То есть умерли. Как деревенская скотина.
А у Толика часто так?
Иногда бывает. Степану Анатольевичу ужасно не нравится. А Таня охотиться умеет, прибавил Захар без перехода и повода. У нее это круто получается! Силки ставит на птиц, в прошлом месяце фазана завалила пращой, прикиньте?!
Прикинул.
Мы тогда ещё в деревне жили. Степан Афанасьевич ругал ее, фазана выкинул, жалко, понурился Захар. Жалел он не фазана, конечно, а мясо.
Из фазана супчик неплохой получился бы, согласился я, хотя сроду не пробовал фазанятину.
Захар воспрял понравилось, что я его поддерживаю.
Ага! Меня уже от консервов тошнит. Степан Анатольевич нам много чего запрещает, хотя закона больше нет. Альфия петь любит, так Степан Анатольевич запрещает петь. Типа в нашем мире от песен никакой пользы. Надо добывать себе пищу, а не песни распевать.
А что еще Толик говорит, когда у него приступ, как сейчас? Что за следы на грязи?
Захар пожал плечами. Мы вошли в двухэтажное здание и двинулись по коридору. Зашли в одну из комнат. Она была уютно обставлена: тяжелые шторы на окнах, две деревянные застеленные кровати, шкаф, письменный стол, древний комп, стеллаж на стене с тонкими буклетами о здоровом питании. Между кроватями стоял выключенный электрический обогреватель в виде батареи отопления. Было холодно, но не катастрофично. Я присел на одну кровать, поставив биту между колен, Захар на вторую.
Он много чего говорит. Только непонятно. Будто ругается. И будто не он это, а кто другой через него говорит. Толян у нас особенный, мы его не обижаем.
Он раньше тоже таким был? До того, как появились Буйные?
Захар махнул рукой:
Он всегда был с приветом, только болтать всякое начал после Буйных. Виктор Геннадьевич сказал, что у Толяна Первая Волна открыла дар какой-то. А Степан Анатольевич ругался на него. Что никакого дара нет, просто у Толяна крыша поехала.