Как бы то ни было, проказа считается наказанием Господним, и прокаженные во всем
мире строго изолируются.
Обычно в лепрозориях, неких маленьких городках, идет своя жизнь, налажено
производство и даже среди больных имеются свои семьи. Живут в окрестных селах и
некоторые родственники, которые, не в силах расстаться навсегда с близким человеком и
рискуя сами заразиться этой болезнью, хотят облегчить его участь.
Между тем, медицине известны случаи, правда, единичные, когда эта болезнь
отступает. Неизвестно, откуда она приходит, и непонятно, куда и почему уходит. Вот
такая болезнь.
На этом можно бы и закончить, но нашему Васе выпало большое счастье. Через два
года приметы грозного заболевания у него стали исчезать. Так иногда бывает, но для
признания человека полностью здоровым должен пройти пятилетний срок.
Казалось, это мистика, но весь медперсонал был твердо уверен, что именно Лена
спасла его своей любовью.
Им стали разрешать встречи. Наконец, Лена родила мальчика и назвала своего
первенца, конечно же, Васенькой.
Ровно через пять лет врачи признали ее любимого полностью здоровым. Радостные, со
слезами на глазах, медики вышли за Василием, когда он выбежал из санпропускника к
Елене, ожидавшей его на улице.
А потом она подошла с цветами к его лечащему врачу, и доктор вдруг отшатнулся от
нее, будто его ударило током.
Наметанный глаз опытного дерматолога обнаружил на нежном лице молодой
женщины знакомые складки над переносицей. Она сразу всё поняла это конец
В тот же день Пыжиков уехал из Армении, оставив Лену с ребенком до лучших времен в
лепрозории. Так что, судьба ее оказалась к ней более жестокой, чем к ее возлюбленному.
С тех пор прошло более сорока лет. У Василия другая семья, взрослые дети, подрастают и
внуки. Я даже не знаю, вспоминает ли он далекий лепрозорий и его несчастных
обитателей, или все они надежно занесены в его памяти легчайшим тополиным пухом, который буйствует у нас в это время года.
Странное это все-таки заболевание проказа! Рассказывают, что когда в 1980-ом в
Армении случилось сильное землетрясение, и Ленинакан был почти полностью разрушен, лепрозорий, расположенный всего в нескольких километрах, полностью уцелел, не
пострадало ни одного человека. Очевидно, Бог всемогущий, подлинный автор подобных
историй, никого не наказывает дважды, ибо для таких больных вполне достаточно и их
страшной болезни.
Я заканчиваю эту историю тем же, с чего и начинал. Ежедневно, в течение многих лет
один мой старый знакомый, добрый человек и уважаемый учитель, возвращается с работы
по этой горбатой, с глубокими выбоинами, улице. Опускается вниз к своему дому.
Он никогда не поднимается вверх. Всю жизнь он только опускается, опускается и
опускается вниз
Я попросил прокомментировать эту историю двух моих друзей, медика и раввина.
Врач-психиатр говорил образами. Мол, человек существо вертикальное. И отличается
от животных тем, что у него голова всегда, в любой жизненной ситуации, должна
находиться над сердцем. А не наоборот или вровень.
Священнослужитель задумчиво промолвил только два слова. Он сказал: Это жизнь
===========
60
ЧТО ВПЕРЕДИ НИКТО НЕ ЗНАЕТ
______________
Как это здорово, преподавать русскую литературу 19 века на факультете филологии
Киевского университета, когда тебе, офицеру-фронтовику, тридцать восемь, твои научные
труды нарасхват и, пусть ты только доцент и кандидат наук, но есть у тебя нечто
большее доброе имя, известное в столичных научных кругах, а это значит, все у тебя
впереди!
Ты прошел всю войну и не был ни разу ранен, ты удачлив, умен и силен, любимая
жена дождалась тебя с войны с двумя сыновьями погодками и трудится рядом на
кафедре, у вас хорошая квартира в центре Киева живи, радуйся, твое счастье в твоих
руках, держи жар-птицу крепче, ты состоялся!
Но как много восторженных девичьих глаз ловят на лекциях каждое твое
слово Они, новое поколение, свежие бутоны, распустившиеся после войны, стараются
попадать тебе на глаза, оборачиваются вослед тебе в коридорах, провожая стройного
моложавого педагога ищущим взглядом. Разумеется, тебя это ничуть не волнует, ты весь в
научной работе, занят семьей и делом, но что-то все же тебя тревожит Например, пристальный взгляд внимательных серых глаз скромно одетой рослой девочки, сидящей
несколько в стороне от других студенток, слева, во втором ряду аудитории-амфитеатра.
Конечно, ты стараешься не смотреть в ее сторону: что тебе до этой не по возрасту
серьезной особы, на лице которой живут своей загадочной жизнью широко распахнутые
доверчивые глаза? Но почему-то снова и снова, как бы за подтверждением высказанных
тобою мыслей, ты возвращаешься именно к этому, ни на секунду от тебя не
отрывающемуся и даже, кажется, немигающему взгляду. Смотришь на всех, а видишь
только ее
А между тем, ты замечаешь, что у этой девочки нет подруг. Одна в аудитории, в
читальном зале, в студенческой столовой, на автобусной остановке. На длинных
подростковых ногах легкие, потрепанные сандалии. Аккуратный свитерок в широкую
полоску блеклой расцветки. Витой гребешок на густых, темных, сзади заколотых волосах.
Мягкий, чуть хрипловатый домашний голос. Ничего особенного. Ты видишь ее почти
ежедневно и ловишь себя на странном предчувствии, что эта молчаливая девочка
появилась на твоем горизонте неспроста, и что жизнь твоя не так уж незыблема и
предсказуема, как это тебе всегда казалось. И что, независимо от тебя, она может в любой
момент в корне перемениться.
А потом придет жаркое лето 1958 года, убийственное для твоей семьи лето, когда
ты возглавишь студенческую практику в пионерлагере, и после одного сумасшедшего
вечера у костра вам станет обоим ясно, что дальше друг без друга жить уже нельзя. Что в
этом огромном мире, под черным, с несметным количеством звезд небом, вам удалось
несбыточное: найти и понять друг друга.
Скандал разразился нешуточный. Жена обратилась в партком, призывая научную
общественность вмешаться и сохранить семью. Профессорско-преподавательский состав
не замедлил разделить ее скорбь и негодование. Докторская диссертация отодвинулась на
неопределенный срок, и не замедлил финал: прощай, семья! Прощай, родной Киев!..
Они переезжают в Херсон. Он преподает в местном пединституте, она студентка
четвертого курса. Встречают их, разумеется, не слишком тепло, скорее даже прохладно.
Но периферийные вузы страдают от нехватки квалифицированных кадров, а тут
появляется столичное, пусть и несостоявшееся, светило. Здравствуйте, маэстро, мы вас
заждались!
Хорошее дело суверенность и независимость! Огромная империя развалилась, и
из-под каждого чахлого постсоветского кустика неудержимо попёр ненасытный
61
национальный генералитет. Был когда-то в СССР один Президент сейчас свой жирует в
каждой завалящей республике. Вместо Министра обороны одной шестой суши нате-здрасьте! пятнадцать доморощенных наполеончиков. Конечно, армия деградирует, заводы стоят, зарастают поля бурьяном, резко упала средняя продолжительность жизни, зато каждый сверчок на своем шестке сыт, пьян и нос в табаке. А главное, полностью
ото всех суверенен (читай безнаказан!).
Однажды в командировке решил я сделать маленький социологический опрос. В
купейном вагоне скорого Москва-Николаев обращался к пассажирам мужчинам с
одним вопросом назвать свою должность. Результат был впечатляющим: из двенадцати
опрошенных четверо оказались президентами фирм и компаний, трое генеральными
директорами, еще один коммерческим. Мне повезло также познакомиться со скромным
кандидатом наук из Житомира, добившимся высокого признания звания члена-корреспондента Российской академии (почему-то не дома, а заграницей). Интересно, откуда у кандидата наук такие деньги?!
О том, какие кадры произрастают сейчас на наших научных помойках, разговор
особый потянет на полнометражный роман и читаться будет, даю слово, с любого места
с неослабным интересом. И не потому, что такая тема, а оттого, что такие люди.
Встретил недавно на улице знакомого. Пару лет назад это чудо, разговор о нем еще
впереди, украшало собой сладкое место замгубернатора. Потерпев поражение в
подковерной борьбе местных нанайских мальчиков, сей фрагмент власти был с почетом
препровожден на пенсию по инвалидности, и теперь его переполняла понятная злоба на
более удачливых сослуживцев, мертвою хваткой вцепившихся в служебные кресла.
Ты только посмотри, кто руководит сейчас областью, с притворной
озабоченностью злопыхал он. Знал бы ты, чего стоят на самом деле все эти
заместители, начальники управлений да и сам пан никчемный губернатор! В былые
времена я бы большинству этих бездарей не дал и шнурки завязать от своих башмаков
Он говорил, а я смотрел на него и видел наглые глаза, в которых таилась
злорадная ухмылка неудачника, сменившая привычную за долгие годы гримасу
вседозволенности. Странно, пожалуй: мы с ним одного возраста, более того, нас учили
одни и те же люди, а его, оказывается, не на шутку беспокоило, кому можно, а кому
нельзя доверять завязывать себе шнурки
Оставим ненужную критику, ведь успехи державы в самой близкой мне сфере
бытия воистину неоспоримы: расцвет народного образования, в частности, высшей
школы, превзошел самые смелые ожидания. Судите сами: разве не стали все
периферийные институты в одночасье университетами? Придумали курам на смех!
разные уровни аккредитации, и теперь даже профтехучилища мнят себя благородной
высшей школой. Приехали
Вот и Херсонский государственный университет, где учатся тысячи студентов, родители которых имеют средства для оплаты учебы своих отпрысков, честно назывался
когда-то пединститутом. Готовил учителей для городских и сельских школ, и делал это
неплохо. Во всяком случае, купить оценку у институтского преподавателя было
несравненно сложнее, чем в наши дни у университетского.
Учился я в конце шестидесятых. В то время на филфаке выделялись два
преподавателя, оба заведующих кафедрами: он русской, а она украинской литературы, муж и жена Иван Федорович и Мария Максимовна Задирко. Помнится мне, семейная
история этой пары, будоражащая чуткие до романтики молодые сердца и умы, ко
времени моей учебы в институте передавалась шепотком уже не одним поколением
студентов. Ты понял уже, о ком я веду речь, уважаемый читатель? .
Столичный преподаватель, фронтовик-ветеран, оставивший в Киеве семью и
перебравшийся с любимою студенткой на периферию, был ее на много лет старше.
62
Совершенно седой старик, высокий и подтянутый, таким я запомнил навсегда
Ивана Федоровича, в тщательно отутюженном черном костюме, светлой сорочке и
строгом галстуке, был умным, добрым и внимательным человеком. С ним мог любой
заговорить во время перерыва, благо, перекурить он выходил во двор вместе со всеми.
Хорошо помню, как он решился на старости поступать в партию, а другой преподаватель, тоже кандидат наук, единственным достоинством которого, кажется, было лишь
многолетнее беспорочное пребывание в ее рядах, пытался достать его каверзным
вопросом: почему это соискант до сих пор без партийности как-то обходился, а теперь
вот, на седьмом десятке, вдруг надумал?
В тот день я, студент-четверокурсник, вел собрание и, сочувствуя бедному старику, снял вопрос, лишив слова докучливого педагога. Хотя всем присутствовавшим на
собрании истинная причина поступления в партию их немолодого коллеги была хорошо
известна: по новому положению активные в общественной жизни преподаватели
получали возможность приобретения профессорского звания без докторской степени.
Человек хотел, пусть напоследок, стать профессором. Всю жизнь занимал профессорскую
должность, а теперь возмечтал им стать! Что в этом плохого?
Интересно другое. Иногда жизнь преподносит такие коллизии, придумать которые
просто невозможно. Думал ли он, подающий надежды блестящий столичный ученый, снизошедший с научного Олимпа до уровня безвестной скромной студенточки, что
пройдут годы и они сравняются? Более того, она, его молчаливая пассия, не только
защитит диссертацию и возглавит параллельную кафедру, но и к тому времени, когда ему
понадобится стать коммунистом, будет не один год возглавлять факультетскую
партийную организацию?
Теперь об этом уже можно говорить Мария Максимовна когда-то мне
нравилась. Очень. И как женщина, тоже
Вообще, я давно заметил на собственном опыте, что дамы, живущие с мужьями, намного старше их возрастом, вызывают у представителей противоположного пола
тщательно скрываемый интерес. Добровольные хранительницы некой тайны, они
невольно влекут к себе особой, только им присущей загадочностью, допускающей
фантастические предположения и даже самые смелые надежды у тех, кого тянет по жизни
в тень, к неведомому, а главное ко всему порочно-доступному. Разумеется, подобное
обобщение никоим образом не должно относиться, а тем более, умалять явные
достоинства Марии Максимовны, славного, скромного и весьма располагающего к себе
человека.
Она неплохо для своего возраста выглядела. Дорогая, со вкусом подобранная
одежда тонко подчеркивала ее зрелые прелести. Высокий рост, короткая, несколько
старомодная прическа, открытое, с высоким чистым лбом миловидное лицо, прямой
взгляд ясных, живущих в полной гармонии с собою и со всем миром глаз.
Ее движения были неторопливы, речь спокойна и выдержанна, отношения со
студентами и коллегами безупречны. Только одно было нам непонятно: зачем ей на
самом пике ее женской судьбы, когда только жить и жить этот с шаркающей ломкой
походкой седовласый старик?
За ними было интересно наблюдать, когда они возвращались после работы домой.
Обычно их сопровождали молодые преподаватели кафедры украинской литературы.
Супружеская чета, в модных тогда габардиновых плащах, шла чуть впереди.
Мария Максимовна, статная, с породистым чутким лицом, на котором выделялись
слегка подкрашенные темной помадой, по-девичьи пухлые, выразительного рисунка губы, всегда держала своего супруга под руку, привычно прижимаясь к нему и легко
подстраиваясь под его неторопливо-размеренный шаг. Их спутники о чем-то весело
болтали, Иван Федорович шагал, безучастно глядя перед собой, а его жена охотно
поддерживала разговор. Интересно, замечал ли он, как на его Машеньку глядят молодые
веселые сослуживцы?
63
Материально они жили прекрасно. Во времена моей учебы в пединституте их
единственный сын заканчивал в Киеве аспирантуру. Он тоже пошел в науку, но не по
стопам родителей: ему прочили большое будущее в области экспериментальной физики.
Хорошо помню, как кто-то из студентов моей группы, от нечего делать, стал
подсчитывать, сколько зарабатывают в месяц супруги Задирко оба кандидаты наук, заведующие кафедрами. Честно говоря, сумма эта нас весьма впечатлила!
Не хочу, чтобы у читателя сложилось впечатление, будто автор этих строк
проявляет повышенный интерес к содержимому чужих карманов. О материальном
положении моих героев я рассказал лишь с одной целью: чтобы подчеркнуть, каким