Сколько раз она замирала, останавливая дыхание, услышав этот голос.
Алло? Привет, Мотечка! Ты сейчас чем занята? Я тебя отвлекаю?
Ну не сказать же ему, что она стоит сейчас голая и потоки воды стекают по ее ногам.
Нет! Я тут книжку читаю по криминалистике. А ты чего хотел?
Встретиться! У нас еще есть время до вечера. А как у тебя вообще? Как ты?
Чудно! С главврачом одного морга договорилась и с психиатром.
Ты меня пугаешь. Что тебе к психиатру пора, я давно знал, но вот морг
Кончай паясничать! Тело покрылось гусиной кожей и приобрело синеватую окраску.
Чертовски дуло из окна, но разговор прерывать не хотелось.
Ладно! Сдаюсь! Ты молодец! Так все оперативно делаешь. С тобой мы его быстро напишем!
Матильда прикрыла глаза. Вода перестала стекать, удовлетворившись небольшой лужей на паркете.
Смотри, не загордись там. А ты мой кусок прочитала? И как тебе?
Да, конечно, здорово! Ты по-другому не можешь! Ты же гений, самый гениальный гений! запела Мотя, разводя лужу по сторонам большим пальцем правой ноги.
Женька притих, Матильда даже испугалась, что переборщила с похвалами, но он справился и благополучно вынырнул. Они договорились встретиться через полтора часа в «Идеальной чашке».
Когда торопишься, ни фига не получается. Лак вел себя отвратительно, не желал ложиться на ногти. Тушь норовила попасть в глаз и, гадливо усмехаясь, склеивала ресницы. Волосы боролись с расческой. Но, взглянув в зеркало, Мотя утешила себя тем, что в свои тридцать с большим все же выглядит прилично и, к тому же, глаза ей сегодня удались, особенно левый.
В «Чашке» пришлось поскучать. Изобразив величайшую занятость, она уткнулась носом в «Криминалистику», потом сняла и повесила куртку, пересела за другой столик, заказала-таки крохотную чашку кофе, чтобы не огорчать официанток; зевнула Вот и он, машет рукой! Матильда вскочила навстречу. А он улыбнулся: «Прости! Пробки!» Разве на такого можно сердиться?! Да ради него она была готова пойти на что угодно! Матильда задумалась, а вот на что именно? Ради него она готова была мчаться на край города среди ночи, встречаться с главврачом морга, с частным сыщиком, психиатром; даже, наверное, с настоящим убийцей. Ради него она решилась писать детектив. Не ради него, конечно, а только чтобы иногда быть рядом. Зачем ему, преуспевающему журналисту, этот малоперспективный проект? Так, новая игрушка. Женька придумал писать вместе с ней, чтобы она почувствовала себя нужной, чтобы направить ее любовный пыл в безобидное творческое русло. Когда-то она имела неосторожность Нет, жизнь Евгения Ланского к тому времени уже устоялась. Любимая жена, дети, ответственность. А он был очень ответственным! Просто патологически. И к чему эта лишняя головная боль, влюбленная по уши женщина, хотя бы даже милая и чудная?! Писать детектив было мудрым и щедрым с его стороны решением. Матильда ценила в мужчинах мудрость и щедрость и была благодарна Женьке. К тому же, верный друг в ее возрасте, наверное, гораздо лучше, чем несостоявшийся любовник. Совместное творчество, по сути, та же любовь, только этажом выше. Те же вдохновение, экстаз, охлаждение и снова экстаз, а потом томительное ожидание появления на свет «плода любви».
Зато теперь она ютилась на длинноногом стуле, как довольная квохчущая курочка на насесте, рискуя каждую минуту свалиться и пытаясь изящно кушать заказанное Женькой пирожное со взбитыми до невероятных размеров сливками.
Что с трупом будем делать? громким шепотом спросил он.
Официантка задрожала подносом. Тетки за соседним столиком застыли с раскрытыми ртами. Мотя уткнулась носом в пирожное. А Женька, как ни в чем не бывало развалившись на стуле, затянулся сигаретой. Вот всегда так, введет окружающих в транс случайно брошенной фразой, а сам как бы ни при чем. Отдуваться пришлось Матильде:
У меня двоюродный брат бывшего мужа мент. Позвоню, спрошу, что делают с найденным телом, кто первый приезжает, куда увозят Уф! Нелегкое это дело детективы писать, вздохнула она демонстративно и сделала изящный жест ручкой. Словно нажала на невидимую кнопку.
Тетки живо включились и затараторили, поднос поплыл дальше. Ласково улыбнувшись, Женька вытер ей нос салфеткой и посетовал: «Эти пирожные вещь неудобная! Представь, если бы тебе предложили съесть такое на приеме у английской королевы?!» От почти что отцовских, но таких нежных прикосновений она превратилась в желеобразный десерт, плавающий в роскошной вазочке с сиропом. Правда, пока он читал написанный ею кусочек, от волнения чуть не сжевала салфетку, наблюдая за тем, как его взгляд пробегает по странице, то ускоряясь, то спотыкаясь на слове. Закончив, он оглядел ее с головы до пят:
Нет, это никуда не годится!
Матильда принялась медленно сползать под стол, но соавтор ловко схватил ее за свитер:
Я имею в виду, все так замечательно, что я просто не понимаю, зачем я тут вообще нужен. Ты все и без меня прекрасно делаешь.
Мотя-Курочка обрадованно заквохтала, усаживаясь поуютней на насесте. Но Женька, вытащив из ее рта недожеванный кусочек салфетки и бросив на стол, скомандовал: «Пойдем! Опаздываем!»
Это был творческий вечер одного модного забавного писателя. Народ по большей части оказался родной. Беззаботная рыбка Матильда, расправив золотистые плавнички и миленький хвост, плавала между знакомыми стайками, предпочитая общение с мужчинами и проверяя их на окольцованность. К Евгению старалась не подплывать, показывая всем своим видом, что она рыба самодостаточная и вовсю интересуется другими представителями противоположного пола. Особенно ее сегодня привлекал друг Женьки, молодой небесталанный поэт. Конечно, он молод, но она, в конце концов, женщина свободная и может себе позволить небольшой скандальный роман. Вот интересно только, как к этому Женька отнесется? Подойдя поближе к поэту, отчаянно кокетничая, завела разговор, но, опустив руку в карман, неожиданно вытащила пилюлю.
Что это? спросил поэт, картинно склонившись. Его длинные волосы неприятно щекотали ладонь, словно щупальца крупной медузы.
Так, ничего, сухо ответила Матильда и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, направилась к выходу.
Слишком хорош и молод. И еще все так просто, будто нарочно, будто специально! пробормотала Матильда и подошла поближе к Женьке: Я домой!
Подожди, подожди немного. Я поговорю сейчас с одним человеком и провожу. Он мягко привлек ее к себе, продолжая разговор с бородатым здоровяком. Так привлекают к себе ребенка, расшалившегося во время разговора взрослых, чтобы показать, как его любят, чтобы он потерпел еще немного, пока у мамы или папы найдется для него время. От Женьки пахло водкой и потом, но это вовсе не было противно.
Матильда обожала его пьяного, он говорил приятные вещи, от которых замирало сердце и голова уплывала в неизвестном направлении, удаляясь от тела. Но она знала не стоит слишком верить ему пьяному, все это мираж, и наутро по телефону он будет нарочито сух.
Ничего, я сама! Я уже большая девочка!
Ты уверена? Уверена, что доберешься?
Женька схватил ее за руку, ладони у него были сухие и теплые. Ей до смерти захотелось поцеловать одну из них, но он, опередив, поцеловал уже сам ее руку.
Доберусь!
Погладила Женьку по небритой щеке, медленно, запоминая эту его небритость, и скорей, скорей, не оглядываясь.
На улице Матильда выкинула пилюлю. Снег окрасился в голубоватый цвет, чуть зашипел и принялся таять. Большущая псина бросилась к голубому пятну, слизнула таблетку. «Вот кому сегодня повезет и кто сегодня станет счастливым!» обрадованно хихикнула Мотя и помчалась домой.
А дома ее ждал сюрприз. Она и забыла, что мама грозилась привезти сегодня сына. Тимошка сопел на родительской кровати, закутавшись в ее халат. «Как здорово, что муж сегодня не придет! Не надо снимать матрас и будить Тимку!» Матильда пробралась на кухню и за каких-нибудь полчаса опустошила полхолодильника. Правда, не без помощи услужливого Камикадзе.
Она легла рядом с Тимошкой. Супруг не разрешал ей этого делать, даже когда сам наглым образом спал на матрасе на полу говорил, что у мальчика разовьются комплексы. «Ничего, за одну ночь не разовьются!» проворчала Мотя, прижимая к себе теплого Тимку. Со спины ее грел довольный обожравшийся Камикадзе.
«Может, это и есть мое счастье? Чего еще желать женщине в моем возрасте? Опять влюбляться, страдать от тоски, от невозможности, терять, мучиться Ну уж нет! Для счастья хватит этих двоих!» Она подумала о Женьке, о его сухих ладонях, о молодом поэте с медузными волосами и о собачке. Интересно, найдет ли та сегодня свое счастье?
Светлый ангел в небесах лишь головой покачал да рукой махнул. Никогда он не понимал этих женщин! И чего им нужно?!
Артак Оганесян
Идеальное утро для ловли транзитных пассажиров
Первым делом, как отоспишься после джетлага, пойдем в Центральный парк, сказал отец дочери.
А зачем? спросила та.
Может, с тобой мне повезет узнать, куда деваются утки, когда пруд в парке замерзает.
Папа, опять ты пожурила его дочь со снисходительной улыбкой, которая может быть только у тринадцатилетней девочки, начинающей понимать, что и у родителей могут быть свои причуды.
Вот и водитель манхэттенского такси, у которого я как-то спросил, не знает ли он случайно про уток, повернулся и сказал, что я над ним смеюсь или просто чокнутый.
Па-ап, ну за кого ты меня принимаешь? возмутилась дочь. Я уже прочла весь сборник, который ты мне прислал в подарок, хотя мама говорила, что мне по возрасту еще рано.
А мама тебе говорила, что она тоже была фанаткой этого Писателя?
Говорила-говорила, а еще добавляла, что она выросла из этого, а ты так и остался подростком.
Ну и отлично, значит, мы с тобой, как два тинейджера, легко найдем общий язык!
Он пододвинул рюкзак так, чтобы вытянуть на него ноги. Им предстояло провести в транзитной зоне франкфуртского аэропорта еще три часа. После развода и его переезда в Штаты это были первые каникулы, на которые бывшая жена позволила ему забрать дочь.
Пап, а ты действительно живешь в его книгах? Ну, то есть, мама говорила, что у тебя в голове до сих пор одни только воображаемые Джими Джимирино. И работа у тебя такая дурацкая, типа вокруг его творчества.
Можно и так сказать, выдохнул отец. Типа вокруг Когда-то я был искусствоведом. И это мне жутко нравилось. Но от нынешней моей «дурацкой» работы я и вовсе тащусь! Представляешь, я выдумываю всякую чепуху, и ее экранизируют. И за это еще платят. По большей части я просто выдергиваю идеи у разных авторов, чаще всего ворую у того самого Писателя ну, ты понимаешь. Кстати, говоришь, ты прочитала его сборник а что тебе больше всего из его вещиц понравилось?
Не знаю, я не всё там поняла. Вроде как просто, а дочитаешь и что про что, не знаешь.
Но что-то же понравилось?
Про бейсбольную рукавицу, которая была изрисована стихами.
Да, классный флешбэк про рукавицу брата. Вся тоска и грусть, что брата рядом нет. Ты знаешь, я как-то засиделся в Центральном парке, наблюдал за мальчишками, которые гоняли мяч. Стало темнеть, они почти не видели мяч, но продолжали игру. И тут я понял, что очень соскучился по тебе.
Па-ап, опять момент из книги. Ты что, меня проверяешь, читала я или нет?
Ага, улыбнулся отец и прижал к себе дочь, ероша ей волосы.
Она тряхнула головой, прическа приняла прежнюю форму, после чего дочь устроилась поудобнее, заняв два кресла все равно весь ряд был пустой, и положила голову на плечо отцу.
Папа, неужели ты свои сценарии надергал из книг своего Писателя?
Не все, конечно, но бывает под настроение, усмехнулся отец.
А можешь мне сейчас придумать? И чтобы не по-детски взрослую историю. Пусть она будет чрезвычайно трогательная и слегка мерзостная. Ты же, пап, имеешь достаточное представление о мерзости?
Отец был в восторге от точности цитирования.
О да! Я приложу все усилия. А про кого рассказ будет?
Про какого-нибудь пассажира и она тянула «и», приподняв голову в поисках второго персонажа: и вон ту девушку в смешных очках, которая открывает магазин.
Которая крутит рукоятку жалюзи? уточнил отец, хотя ошибиться было невозможно: в этой части терминала магазин был один.
Но дочь не ответила, она вдруг вскочила и воскликнула:
Ой, какой классный!
По залу ожидания шел человек в униформе. А впереди него на поводке бежала небольшая собака со свисающими ушами, тоже в униформе маркированной шлейке. Она деловито обнюхивала ковролин и ножки кресел, иногда вытягивала свой длинный нос к их подлокотникам. Когда пара приблизилась, отцу с дочерью удалось прочесть надпись на их шевронах: «Служба безопасности».
Доброе утро, офицер! обратился отец к сотруднику аэропорта.
Доброе утро, приветливо ответил тот и остановился.
Дочь протянула было руку, но задержала ее на весу и спросила:
Можно?
Вообще-то нет, но пока никто не видит, можно, ответил офицер, понарошку прикрыв ладонью глаза.
Наблюдая, как дочь гладит волнистую шерсть собаки, отец сказал офицеру:
У вашей собаки такие умные и добрые глаза. Я всегда думал, что служебными могут быть только серьезные овчарки.
Не только, у нас работают разные породы. Лабрадоры, к примеру.
А это что за порода?
Кокер-спаниель. У них великолепный нюх и острое зрение. Они небольшие, легко могут пробираться под сиденья, в узкие проемы и все такое. Ну и совсем не пугают пассажиров, наоборот, располагают к себе.
И в подтверждение своих слов офицер кивнул на девочку, которая теребила собачьи уши. Обладательница этих длинных висячих шелковистых ушей терпеливо сидела на месте, позволяя играть с собой, словно это тоже входило в ее служебные обязанности.
Как я хочу собаку! заявила дочь отцу, глядя, как офицер с собакой удаляются. А мама не разрешает.
Понятно, беспомощно вздохнул отец.
Да ну эту продавщицу, хочу историю про собаку! заявила дочь.
О-о! простонал отец. Не уверен, что у Писателя были книги про собак. Но ладно, дай мне время.
Я немного посплю, а ты пока сочиняй, предложила дочь, снова улеглась, положила голову на колени отцу и закрыла глаза.
Стараясь не задевать дочь, отец достал телефон и принялся искать в текстах Писателя, которые у него всегда хранились в «читалке», упоминания собак. И надо же! сразу же обнаружил. К тому же не просто собаки, а именно спаниеля.
И вот такую историю он рассказал дочери, пока они долго-долго летели через Атлантику.
* * *
Она еще в первый раз, когда он зашел в ее книжный магазин, поняла, что он ей симпатичен, потому что не похож на других. Он улыбнулся в ответ на ее дежурное «Доброе утро!». Она только-только открыла магазин, подняв и закрепив металлические роль-ставни, отделявшие торговую площадь от перехода из терминала в терминал. Он был первым посетителем в то утро.
В это время в транзитной зоне бродят весенними мухами недоспавшие, спросонья или вовсе не смыкавшие всю ночь глаз пассажиры прибывающих восточноевропейских рейсов. У них слишком большой интервал между стыковками, чтобы спешить, но в то же время недостаточно долгий, чтобы устроиться где-нибудь в зале ожидания подремать. Вот они и бродят по аэропорту, моргая покрасневшими глазами, бесцельно заглядывая то в сувенирный, то в книжный, изредка решаясь забрести в один из бутиков, а чаще всего пропадая в супермаркете беспошлинной торговли.