Когда очищенные от снега дорожки закончились, госпожа Мара приладила лыжи и легко заскользила к опушке леса, обогнув тот самый пенек, возле которого совсем недавно шумел странный заяц.
Ворона аккуратно присела на вершине березы. Но едва лыжница, зайдя в лес, скрылась из вида, птица расправила крылья и громко каркнула. Словно в ответ, в лесу громко застрекотала сорока, к которой немедленно присоединились ее товарки.
На этом для стороннего наблюдателя, даже если бы таковой был, все совпадения закончились.
***
Странным образом в лесу посветлело.
Свет, казалось, шел не сверху, а откуда-то из глубины леса, постепенно, по мере приближения становясь все ярче.
По ходу движения лыжница пересекала множество разнообразных следов лесных обитателей. Похоже, не только ее интересовало, что же происходит в чаще. По мере приближения нарастал и шум: переругивались в борьбе за лучшее место на ветках птицы и белки, с шумом ломился сквозь кусты лось, а пятнистая шкура рыси то показывалась, то исчезала среди деревьев.
Но вот лес расступился, открывая взгляду поляну, по краям которой толпилась целая куча всевозможного зверья: косули и зайцы, кабаны и олени, лисы и лесные коты, между ног которых сновали целые стаи любопытных мышей, кого там только не было. Однако, никто ни на кого не нападал. Правда, кое-где раздавалось ворчание, но в такой толчее немудрено случайно наступить на чужую лапу. Птицы и древесные обитатели тоже не отставали: белки и куницы делили ветви с пернатыми. Шум стоял неимоверный.
Госпожа Мара скинула лыжи, прислонила их к стволу дерева и быстрым шагом направилась к поляне. Животные уважительно расступались, пропуская женщину, но уходить и не думали. Происходящее было слишком интересным.
На снегу практически бок о бок лежали двое непримиримых врагов: волчица и рысь. А между ними, согретый теплыми меховыми боками, лежал младенец.
Девочка не плакала, а удовлетворенно агукала, поочередно запуская пальчики в густую шерсть хищниц. Мара с удовлетворением заметила, что лесные мамаши буквально подлезли под ребенка, полностью изолировав кроху от снежного холода. И даже, кажется, накормили.
«Лайма** любит все живое, все живые любят Лайму», приговаривала она, снимая с себя куртку и расстегивая рюкзак.
Вскоре кроха, упакованная во всевозможные шали и одеяльца, уже торчала столбиком из-за распахнутого воротника парки, и голубые, как летнее небо, глазенки с любопытством рассматривали лесных жителей.
Снизу на нее настороженно смотрели волчица и рысь.
Спасибо вам, лесные матери, женщина потрепала по загривкам обеих хищниц, вызвав довольное ворчание. Идите и помните, эта девочка ваша хозяйка.
Пока Мара прилаживала лыжи, звериный народ начал расходиться. Первыми, на всякий случай, исчезли самые уязвимые мелочь в виде мышей, зайцев, а также пернатый народец.
Волчье и рысиное семейства, подозрительно озираясь друг на друга, разошлись в разные стороны. Временное перемирие закончилось.
А поземка уже заметала следы на поляне. Пока лыжница выбиралась из леса, все следы происшедшего исчезли безвозвратно.
***
Вскоре госпожа Мара уже сидела с малышкой в полицейском участке и рассказывала о том, как, выйдя на прогулку, совершенно случайно нашла девочку, которую теперь желает удочерить.
Надо ли говорить, что оба заявления вызвали немалый переполох. Впрочем, сама виновница переполоха тихонько дремала на руках у своей спасительницы и как будто не испытывала ни малейшего дискомфорта. В больнице, куда ее направили для осмотра, также вела себя прекрасно ровно до тех пор, как кто-то из врачей не высказался, что надо бы девочку отдать в приют. Расставаться со своей спасительницей кроха не собиралась и заявила об этом весьма недвусмысленно.
Впрочем, что само по себе удивительно, формальности разрешились неправдоподобно быстро. На месте оказались все необходимые чиновники, начиная от социального работника до судьи сиротского суда. И хотя госпожа Мара являла собой образец скромности, скорость, с которой решался вопрос, поражала воображение. Уже к вечеру почтенная дама поселила малышку в доме красного кирпича на законных основаниях. В свидетельстве о рождении стояло имя: Лайма.
Располагайся, малышка. Похоже, твоя покровительница не зря привела тебя под мой кров. Не каждому выпадает счастье Мару мамой называть.
***
Черный кот немедленно взял кроху под свою кошачью опеку. Маленькая Лайма училась ходить, а он только что за руку ее не держал, постоянно оказывался рядом и помогал, как мог. Да и ворона, та, что так любила наблюдать за окрестностями с вершины березы, каждое утро перелетала поближе, чтобы посмотреть, что происходит в красном кирпичном доме. Тем же занимались и синички, угощавшиеся из кормушки за окном.
Уже к лету бойко бегавшая по двору девочка, приветливо махала ручкой соседке, все еще недоуменно пожимавшей плечами: и зачем это Маре на старости лет. Но ее никто не спрашивал.
Кстати, тогда же было замечено, что в поселке и его окрестностях увеличилось количество диких животных. Выходили на опушку косули, по оградам бойко скакали сороки, по каким-то своим делам вышагивали время от времени по улицам аисты, наведывались ночами совы и филины. Иногда бывали замечены кабаны и лисы.
А однажды пронеслась весть, что в поселок заходила рысь. Но никто в это, конечно, не поверил.
И уж тем более не связал с появлением здесь маленькой Лаймы, радостно болтавшей обо всем, как это любят делать дети.
* Мара в древних латышских сказаниях мать всех богов
** Лайма в древних латышских сказаниях богиня счастья
Страшный суд
Трубы трубили неистово, как в последний раз.
Собственно, это и был последний раз. Все слышали, как пастор в церкви предупреждал по поводу Страшного суда, и каждый знал, куда надо идти.
Целыми семьями горожане двигались на площадь. А куда же еще? Именно на площади с минуты на минуту должен начаться Страшный суд!
И действительно, все уже было готово. Прямо на входе архангелы в большой амбарной книге отмечали каждого нового горожанина, явившегося, чтобы безропотно исполнить свое последнее жизненное предназначение: представить на Страшный суд свою жизнь со всеми ее грехами и огрехами.
Несколько часов людской поток шел плотной толпой, потом, по мере заполнения площади и амбарной книги, стал редеть. К концу подходили уже только жители самых дальних окраин.
И вот уж самый, казалось бы, последний немощный старичок, что жил возле ограды старого кладбища, добрался до площади и доложился архангелу, поставившему галочку напротив его имени специально выдернутым из крыла большим белым пером. Вроде все собрались.
Но почему-то Страшный суд все никак не начинался: архангелы, сгрудившись у входа на площадь, о чем-то совещались, сдвинув головы и заслонившись от всех своими невероятными крыльями. И, похоже, никак не могли договориться. Во всяком случае, один из них, кажется, Гавриил, гневно листал амбарную книгу, демонстрируя остальным пустые, незаполненные строки.
Видно, кто-то не явился, зашептались на площади. Что теперь будет?
Люди вытягивали шеи, пытаясь рассмотреть, все ли здесь. Но разве в этом море голов разглядишь? Оставалось надеяться, что архангелы что-нибудь придумают. Площадь потихоньку успокаивалась, люди усаживались на землю, готовые ждать столько, сколько потребуется, чтобы отчитаться в грехах и получить либо прощение, либо наказание. «Скорее всего, будет наказание, думали они. Чего торопиться?»
И площадь замерла в ожидании.
Убедившись, что ни на одной из улиц, ведущих к площади, не видно ни единого пешехода, архангелы приняли решение отправиться на поиски и доставить всех недостающих, чтобы можно было начать наконец-то вершить Страшный суд.
***
«Стадион!» Рафаил отчетливо чувствовал, что почему-то именно на стадионе собрались мятежные души, не пожелавшие явиться на площадь. Легко взмахнув крылом, он поднялся, чтобы в тот же миг очутиться посреди большого поля, окруженного рядами трибун. Тут и впрямь были люди. Одни из них, передвигаясь на колясках, с азартом гоняли по полю мяч. Другие, лишенные одной, а то и двух конечностей, тем не менее подтягивались на брусьях, отжимались, а некоторые даже бегали на протезах.
«Несчастные, пронеслось в голове у архангела. Вероятно, их заперли, а телесная немощь не позволила им выйти отсюда. Сейчас я их спасу».
И, распахнув ворота одной из трибун, он трубным гласом возвестил о скором начале Страшного суда.
Каково же было его удивление, когда никто не поспешил на зов. «Может, они не слышат?» предположил он и повторил попытку.
Я прошу вас не хулиганить и не мешать тренировке. На архангела строго смотрел человек в спортивном костюме со свистком на шее.
Так Страшный суд ведь! возвестил архангел.
Молодой человек, не морочьте голову! У нас до параолимпиады осталось меньше месяца, нам каждый час дорог. Дайте потренироваться, и пускай там на нас профессиональные судьи смотрят. Вы же видите, люди на полную катушку выкладываются, а вы мешаете. Идите себе с Богом, не мешайте людям верить в себя.
Рафаил аккуратно закрыл за собой ворота и задумчиво побрел обратно к площади.
***
Урсула не была довольна собой. Все знают, что она лучшая, но это никак не дает ей права расслабляться. Она знала, что может больше. Тем более что от нее требовалось только петь, то есть делать то, без чего была бы невозможна сама ее жизнь. И потому она кивнула учителю, показывая, что справилась с минутной слабостью и вновь готова к работе.
Пальцы учителя привычно легли на клавиши, и из открытого окна полилась бессмертная «Аве Мария»:
«Ave Maria,
Gratia plena.
Maria, gratia plena,
Maria, gratia plena.
Ave, ave, Dominus,
Dominus tecum,
Benedicta tu in mulieribus
Et benedictus,
Et benedictus fructus ventris,
Ventristui, Jesus.
Иеремиил стоял перед дверью класса и понимал, что прервать эту музыку не имеет права даже во имя Страшного суда.
***
Вы куда без спецодежды? Вам кто позволил регламент нарушать? накинулся на Разиила старичок в белом халате и шапочке, полностью скрывающей волосы.
За спиной старичка суетилась целая куча народу в таких же белых одеждах.
Иван Ефремович, смотрите, пошла, пошла реакция! закричал кто-то.
Отлично! Берите пробы! не оборачиваясь, распорядился старичок. Я сейчас.
И он вновь повернулся к архангелу: Так вы по какому вопросу?
Я, собственно, по поводу Страшного суда
А, да, слышал, в прессе писали. Но при всем уважении должен заметить, что наша лаборатория никак не может принять участие в вашем мероприятии. Вы же видите, мы на пороге открытия. Вакцина это не мелочь какая-нибудь, мы для всего человечества работаем!
***
Михаил догнал их уже почти у вершины. Просто поразительно, для чего этим людям понадобилось, вместо того чтобы сидеть дома и по зову трубы явиться на площадь, карабкаться на этот почти отвесный ледник, задыхаясь, оскальзываясь, то и дело норовя рухнуть в пропасть. Он и сам слегка запыхался, даром что архангел. Мороз пробирался даже под крылья, несмотря на то что он секунду назад прибыл сюда, а эти люди идут по едва видимой тропе, возможно, уже несколько дней, а то и недель.
Стойте! Он протянул к путникам руку. Вам надо вниз.
Ведущий повернулся к Михаилу и обжег его взглядом: на почерневшем от мороза и нехватки кислорода лице глаза горели нечеловеческим огнем:
Вниз, говоришь? Нет, врешь! Нам надо вверх! Видишь вершину? Мы до нее дойдем, пусть сам черт стоит у нас на дороге.
«Дойдут», подумал Михаил. И вернулся на площадь.
***
Ринальдо никак не мог оглянуться картина не отпускала. Скорее, скорее, пока не ушло вдохновение и пока еще есть свет, выплеснуть на холст образ, мучивший его последние две недели. Пусть профаны думают, что художнику все равно, что писать, лишь бы деньги платили. Все так, но сейчас он пишет для себя, для души о том, что идет из самых глубин ее, из того самого душевного естества, которым является он сам. Он пишет себя! И неважно, что в этот момент его душа пленена образом красавицы, обуздывающей сказочного единорога.
Обернуться и потерять хоть мгновение этого волшебного часа уходящего солнца Ринальдо никак не мог. Хотя и чувствовал за спиной присутствие постороннего.
Но вот солнце спустилось еще на один градус, и свет безвозвратно ушел.
Художник обернулся.
В дверях мастерской стоял высокий человек в балахоне, зачем-то оснащенном парой больших белых крыльев, и с интересом разглядывал висящие на стенах полотна.
Вы заказчик? Мы с вами договаривались? Ринальдо нахмурил лоб, пытаясь припомнить: неужели он кому-то назначил встречу?
Нет, нет, лично с вами мы не договаривались. Незнакомец представиться не пожелал. Просто сегодня Страшный суд, и вас уже давно ждут на площади.
Вы шутите? Я едва освободил время для своей картины вы понимаете, своей, своей собственной, не на заказ, а вы говорите, меня где-то ждут! Он разозлился не на шутку. Так вот что я вам скажу, любезнейший. Подождут! Я, может быть, впервые в жизни пишу то, о чем поет душа. И никому не удастся отнять у меня мою картину!
Незнакомец с крыльями, оказывается, очень высок. Ринальдо осознал это, когда обнаружил, что яростно машет кистью на уровне его груди. Несколько капелек ярко-желтой охры попали на правое крыло, отчего оно казалось освещенным солнцем.
Ой, простите, я сейчас уберу.
И он кинулся к столу за растворителем.
А когда обернулся, незнакомца в мастерской уже не было.
***
Ив любил Клер. А Клер любила Ива. Они любили друг друга с самой первой минуты, когда их взгляды встретились в переполненном вагоне метро. Они любили друг друга.
Но сегодня, сейчас, в это мгновение Ив любил Клер жадно, нежно, самозабвенно, беря всю ее и отдавая ей всего себя до капли, до дна. А Клер, отдавшись на волю его рук, послушная, мягкая и горячая, стонала от наслаждения его любовью.
Азраил ангел смерти стоял, набросив на себя невидимое покрывало, и не мог оторваться от созерцания того волшебного таинства, что сейчас разворачивалось перед ним. Он видел, как в чреве Клер прямо здесь и сейчас зарождается новая жизнь. На его глазах эти двое создавали нового человека, вкладывая в этот божественный труд всех себя без остатка.
Он знал, что никогда не сможет сотворить ничего подобного.
***
К вечеру архангелы вновь собрались на площади.
Люди по-прежнему сидели на земле. Наскучив ожиданием и проголодавшись, они доставали невесть каким образом оказавшиеся с ними припасы и, закусывая, вели неспешные беседы между собой.
Архангелы прислушались.
А моя сноха всегда добавляет масло, да не рапсовое, упаси Боже, только оливковое
Лучше с вечера прикормить, тогда утром они на то же место идут. На зорьке такая тишина, туман, ни зги не видно только чувствуешь, как леска дрожать начинает
Медом пробовали? Говорят, мед очень для этого дела полезно
Две вместе, один накид, а потом убавляйте постепенно
Гавриил пригляделся: несколько женщин, усевшись в кружок, принялись за вязание. Невероятно! Они пришли на Страшный суд, но взяли с собой недовязанные шарфы и носки, чтобы завершить начатое.
Архангелы, осторожно обходя сидящих, приблизились к старцу, расположившемуся на ступенях старинного храма. Из полуоткрытой двери звучал орган. Мелодия то рассыпалась по площади, то, набирая глубину, рокотала басовыми трубами.
Бах, сказал старец, вставая. Прекрасная музыка.
Он оказался весьма высок, даже выше, чем некоторые из архангелов.
Ну, что скажете? Где остальные? обратился он к ним.