Но молния не бьёт дважды в одно место, сказала она.
Чушь! парировал я. Уж мы-то с тобой знаем!
Я не договорил средь тишины и белизны всего-всего вокруг раздался гром, и в нас ударила молния.
Уфа
Весна 2009
А о чём говорить?
Набухла тьма, черней обычного, и небо разбилось на град. Вышли двое из шумной подворотни и, не замечая машин, пошли через дорогу. Холодные камушки били по ларькам и авто, по крышам домов и шапкам мужчин. Двое между тем молча ловили попутку. Один, тот, что старше, волнуясь, суетясь, махал руками, топал и вслед шустрым богачам пускал зловещие прямые угрозы. Другой, тот, что помоложе, по-барски развалился на скамейке, счастливо заливая себе глаза неоном и рекламой кока-колы, улыбался, закладывая ногу на ногу и меняя их местами.
Поймали машину. Водитель осторожно бросал недовольный взгляд в зеркало заднего вида. А там сидели: пожилой лысеющий мужчина, ворчливо пробующий про себя различные ругательства на зуб, а с ним парень лет тридцати, бомжеватого вида. Один всё время ворчал, второй нахально улыбался.
Нужная улица, триста рублей и вот уже двое побрели по Никитской.
Тебе это нравится? спросил тот, что постарше, разведя руки.
Сейчас мне нравится всё! Ты поймёшь это потом
Вот бы это потом никогда не наступило.
Они прошагали пару улиц и зашли в дорогой ресторан.
Добрый вечер. Вам стол для курящих?
Нам плевать
Нет, нам для курящих! перебил товарища тот, что помоложе.
Они уселись за стол, им были поданы меню. В ресторане играл джаз, шипели лампы, сигареты и костлявые женщины. Но при этом можно было расслышать, как хрустит пережаренная дрянь на чьих-то золотых зубах.
А это что? спросил парень, указывая старику в меню.
Тот нагнулся через стол, заглянул в его меню и ответил:
Не знаю.
Ясно
Прошла минута, шелестели скатерти, скрипели ботинки и животы.
А это что?
Старик надел снятые было очки и снова перегнулся через стол.
Не знаю.
Ясно
Подошёл официант.
Вы что-нибудь уже выбрали?
Нет ещё! грубо ответил старик, уныло глядя на товарища.
Официант вежливо кивнул и отошёл прочь, в уме послав мерзкого старика куда подальше.
А это что?
Я не зна-ю! медленно и с напором, с нарастающей злобой, выдавил сквозь зубы старик, даже не глядя в меню.
Послушай, ты здесь вообще когда-нибудь бывал?
Бывал парень жестом показал, мол, продолжай. С женою лет двадцать назад
А с тех пор бывал?
Нет.
А жена когда умерла? между прочим спросил парень.
Через несколько дней после
И больше, я думаю, ты из своей конуры вообще не вылезал Официант! Официант! Мы выбрали нам
Официант учтиво строчил заказ в блокнот, а старик мысленно ломал ему кости и выдавливал глаза. Парень заказал уйму дорогих изысканных блюд, названия которых старик никогда и не слышал. На заказанный ему товарищем фруктовый десерт в форме мужского детородного органа, роль которого исполнял банан, он лишь раздражённо посмотрел и десертной ложечкой размял его в кашу. Парень же ел с невероятным аппетитом: жевал, как огромный механизм по переработке мусора, грыз, пил напитки стакан за стаканом, многое глотал не жуя, и курил одну за другой сигары.
Куда ты торопишься? Вся ночь впереди
Я тороплюсь? спросил парень, заливая в глотку разом бокал шампанского. Это я ещё не тороплюсь!
Прошло время, тарелки опустели. Старик, как мёртвый или как памятник какому-нибудь великому мыслителю, сидел, понурив голову, и созерцательно откручивал запонку.
Слушай, старик, обратился размякший от всего съеденного парень к товарищу, а во сколько тебе обошлось всё это удовольствие?
Твой приезд? практически безучастно уточнил старик.
Да-да, и вся эта увеселительная программа?
Все мои сбережения.
О! обрадовался парень и хлопнул вздрогнувшего старика по плечу. Это отлично! Ты даже не представляешь, как это классно, это самое то! Это!
Я понял.
Просидев ещё с полчаса, они удалились. Сумму старик выложил изрядную, чтоб расплатиться за весь заказ, но терпеливо дождался сдачи и официанту на чай ни копейки не оставил, естественно.
Это всё? спросил парень, когда они покинули ресторан.
Нет, сухо ответил старик и небрежно махнул рукой в сторону Тверской.
***
Ну и сынок у тебя папаша! Просто уф!
Угу понятно, ясно, промямлил старик, стараясь не глядеть на проститутку.
Она натягивала колготки, пока старик, дрожа всем телом от страха и злости, упорно делал вид, что читает газету.
Воняет, от него, конечно, папаша, уф ты меня прости
Угу, процедил в ответ старик.
Но всё равно! Прям, кобелюха
Девушка одевалась, волны ходили по её причёске и груди. В это время слышался из душа довольный бас парня: «Я буду долго гнать велосипед!».
Девушка оделась, накрасилась, надушилась актриса безымянного кабаре и, шутливо чмокнув опешившего старика в вспотевший лоб, удалилась к ожидающей её во дворе иномарке.
«Той девушке, которую люблю!»
Хороша! Хороша шалава, говорю! буквально прорычал голый, почти дымящийся парень, выйдя из душа.
Рад за тебя
Они сидели на кухне, тут же, на съёмной квартире на Тверской, и пили крепкий чай.
Сколько же я всего ещё не попробовал! Сколького не узнал! А?! Слушай тут есть интернет?
Нет, ответил старик.
Жаль жаль, давно хотел посмотреть в воздухе повисла неуклюжая пауза. Мент родился! Ха?! рассмеялся парень, но, не поддержанный нелюдимым стариком, умолк. Ну, слушай, брат, что мы с тобой как неродные? А? Нам что совсем уж не о чем говорить, а?
А о чём говорить? прохрипел старик, отпив глоток.
Эх ты! только и сказал парень и присосался к раскалённой кружке, глядя сквозь окно на Тверской бульвар.
***
Под утро, по времени близко к рассвету, эти двое, как хулиганы, пробрались на кладбище, перебравшись через ограду. Выпив, не чокаясь, по сто грамм на прощание и посидев на дорожку, они принялись культурно расставаться. Выглядело это так: парень неуверенно шлёпал себя по карманам джинс, как будто мог в них что-то забыть, старик рыхлил ботинком землю возле чьей-то оградки, едва сдерживая слёзы и даже давясь. Покойники произрастали вокруг травой, деревьями и цветами
Через минуту парень принялся раздеваться.
Слушай, сказал он, расстегивая ремень, а колдунья-то была хорошенькая, а?!
Старик недобро усмехнулся и отвернул голову на луну.
Да ладно-ладно, что ты? Я шучу.
Старик всё так же молчал.
Парень разделся догола и подошёл к старику.
Брат, ну что ты?
Не трогай меня! злобно огрызнулся старик, и парень увидел, как по его старому раскрасневшемуся лицу потекли слёзы.
Ну что ты! Что ты?! парень притянул к себе старика и крепко обнял. Что же ты такой у меня, а, братик?
Так они простояли несколько минут: старик ревел как ребёнок, а парень держал его крепко в объятиях и гладил по лысой макушке.
Ну, всё всё, пора уже рассвет, совсем скоро Жаль, костюм сгнил совсем он осторожно отстранил от себя старика, взглянул с надеждой на кровавое небо и спрыгнул в могилу, в раскрытый старый гроб.
Брат брат бессвязно стонал старик. Прости давай поговорим! Постой! Останься! Я так давно мечтал тебя увидеть! О скольком хотел с тобой поговорить, брат! Прости меня Ну прости меня, твою мать, что я такой, прости, прими
Поговорить? А о чём говорить? парень поудобнее улёгся в гробу.
Скажи мне хоть, где ты! Там? старик указал наверх. Или там? указал вниз.
Я тут, брат, я с тобой.
Старик обрушился на колени и зарыдал.
Не плачь, братик, не плачь, тихо говорил парень из гроба. Я столько просил маму с папой о братике, и сейчас я очень счастлив, что мы есть друг у друга, он сложил руки на груди, закрыл глаза и уже почти перестал дышать, как будто засыпал. Поторопись рассвет
Старик кивнул, утёр слёзы и взялся за лопату. До восхода солнца он закопал своего брата обратно в его могилу и поплёлся, сгорбившись, домой.
Москва
Осень 2009
Миром правит Золото
Подвальная кузница озарилась ярким светом, и Брут склонился над жаровней. Огонь закрывал ему обзор, и он работал точно по локти в адском чреве. Сталь накалилась и сияла ярче любого огня маленький кусочек солнца. Брут работал тонким зубилом, которого даже не видел сквозь искры, не слышал ударов в шипении огня, но всё равно мастерски справлялся со своим делом. Словно его чёрные от ожогов руки направлялись богом. Или Сатаной. Он считал это даром. Его мастер, старый кузнец, называл везеньем. Он говорил: «Если это и не череда случайностей, то только тебе же от этого вред: раз это подарок от бога, значит, он чего-то от тебя хочет, а бог я бы лично не хотел бы быть в долгу у бога». Но Брут плевал на слова мастера: человек, не добившийся в жизни ничего, пусть оставит своё мнение при себе. Да, мастер, подобрал его на улице, да, он вскормил маленького выблядка, приютил и научил кузнецкому делу. Но дар Брут приобрёл сам, познав к тому же ещё и ювелирное дело, а значит, он стоит на ступень выше мастера, и тот, сделав своё дело, должен был обязательно уйти в сторону. Уже год он спокойно спит в своей могиле за городом.
Брут вытащил из пекла золотой жезл, который обрабатывал, и опустил в воду. Фонтан серого пара взорвался посреди подвала и вышиб стекло из подвальных окон. Задыхающийся кузнец выскочил на улицу и там, под светом полной луны, разглядев своё творение, рассмеялся на всю ночную улицу. В его руках сиял тонкий, длиною с топор, жезл, оканчивающийся пластинкой со странным механизмом. Там были золотые шестерёнки и золотые болтики, золотые нити и золотые колбочки, с пузырящейся жидкостью внутри. Всё это было столь крохотного размера, что и нельзя было бы разглядеть простым глазом, не используя множество увеличительных стёкол. А когда Брут двигал пальцами рычажки на ручке жезла, весь механизм приходил в движенье и беззвучно менял десятки форм за считанные секунды, точно сотни маленьких замочков
***
Рано утром из тумана широкой улицы к ювелирной лавке подъехала обшарпанная грязная карета. Из неё вышла тень в чёрной тунике с капюшоном и засеменила по фекальным лужам к огромной двери. Из кареты вышло ещё несколько людей, суетясь, они поспешили за тенью, но внутрь лавки зайти не посмели.
Не спавший уже две ночи Брут, едва не смыкая глаз, сидел при входе, как будто ждал гостя. Дверь отворилась, в помещенье вбежал человек в тунике и, увидев Брута, тут же затворил толстую дверь за собой. Накидка упала на пол, и перед Брутом оказалась прелестная бледная девушка, одетая в одну лишь ночнушку, со сверкающими узорами. Дерьмо улиц стекало с тоненьких сандалий. Она была молода и очень красива. Но странная чужеродная бледность на лице, местами переходящая в красный и синий цвета, портила чудесный облик. Глаза заплаканы, руки до боли сжаты в смешные кулачки. Из-под золотого браслета на её шее текла кровь.
Что это?! прохрипела она, словно умирая, и показала на браслет. Что это, Брут?! она назвала его по имени, и он нагло и самодовольно усмехнулся.
Раздался щелчок, её лицо побледнело, а ноги подкосились, она повалилась на чёрный от грязи и сажи пол. Девушка с трудом глотала воздух, вместе с ворсинками пыли, рукою тщетно пытаясь стянуть злополучный браслет.
Перед её взором оказались чёрные, грязные, вонючие, с отросшими ногтями ноги Брута в рваных сандалиях.
Он грубо взял девушку, как будто это был мешок с мукой, и повалил на стол. При этом его плечо, к которому лицом случайно прикоснулась девушка, измазалось в крови.
Она хрипела и харкала кровью, пока он ходил в подвал. Вернулся он оттуда с золотым жезлом, раскалённым на огне. От него исходил адский жар. В полубреду девушке показалось, что ювелир хочет поставить клеймо на её теле, но силы покинули её, руки упали на поверхность стола, и защитить себя она никак не могла. Брут грубо перевернул её на живот и схватил за волосы. Девушка внезапно почувствовала такой жар, что решила, будто вся горит, но все молитвы рассыпались в её памяти от боли и отчаянья. Потом она почувствовала запах гари, потом шипенье, какой-то скрежет и, решив уже, что это плавится её плоть, распрощалась с жизнью и потеряла сознанье.
Очнулась она буквально через минуту. Вокруг был пар, воняло палённым, всё её тело болело, точно от побоев. Но сильнее всего болела шея. Девушка прикоснулась к ней и дико заорала от нечеловеческой боли. Браслет был всё ещё на ней, но теперь он висел ослабленный, растянутый, а на самой шее кожа содрана и всё в крови.
Очнулись, графиня? раздался голос из тумана, и к ней вышел довольный собою, потный от жара, Брут. В руках он сжимал всё тот же жезл.
Что это было, Брут? простонала она сквозь слёзы, распластавшись на столе, вся измученная, как будто изнасилованная.
Кровь текла сквозь её синие губы вместе со слюной, от браслета валил пар, обжигающий кожу, взмокшая от пота сорочка прилипла к голому под нею телу, как какая-то мерзкая слизь.
Брут подошёл и грубо взял девушку за грудь. Принцесса застонала, закрывая слабой рукой слёзные глаза:
За что?!
За то, отвечал он, тиская женские груди, что украшения делаю я а носите их вы! он порвал на ней ночнушку. За то, что хлеб готовлю я, а жрёте его вы! он забрался на стол. За то, что всю свою жизнь в поте лица работаю я, а плоды моих стараний пожираете вы! он нагнулся и с размаху влепил ей пощёчину.
Девушка рыдала и кричала, как безумная. Брут лёг рядом с девушкой и принялся нагло гладить её мокрое от пота тело.
Отныне всё будет иначе, отныне всё будет по-моему, потому что у меня есть Дар.
Потом он слез со стола и стянул с него девушку. Она повалилась на пол, плечом прислонившись к стене, всю её сотрясали судороги.
Это показал он ей жезл, и девушка инстинктивно попыталась отвернуться, но изувеченной плотью на шее задела стену и взвыла вновь от были, это ключ от твоего браслета. И браслет, и ключ изготовил я сам. Браслет постоянно сжимается и снять, его, поверь, невозможно, разве только оторвать тебе голову, что, впрочем, сделает и сам браслет, если его не ослаблять всё время ключом. Ключом умею пользоваться только я, и я умру, но не выдам никому секрет, и ни за что не ослаблю хватку украшения, если сам не буду этого хотеть. Ты всё понимаешь, сука? он схватил её за скулы, та, стеная и бессвязно мыча, закивала головой, растерев при этом кровь с шеи по стене. Мне нужна ты, твой дворец, состояние твоего отца, я хочу править городом! Это единственный выход и для тебя: через сутки браслет сожмётся до размеров кольца, и твоя златокудрая головушка покатится восвояси. А так я всегда буду рядом и буду каждый раз ослаблять браслет. У тебя есть один день, чтобы устроить всё, как я хочу.
***
Дорогая, это очень важный день, из соседнего зала слышится величавое многоголосье. Важный и для тебя, и для меня, и для мамы, хлопают двери, звенит столовое серебро. Сегодня все увидят, какая ты у меня красавица.
Бритая худая бледная девочка дрожит полуголая посреди просторной светлой комнаты. Вокруг бегают служанки, подбирая ей наряд, а перед нею расхаживает отец и приговаривает:
Ты такая красивая, такая умная вся в мать. Ты затмишь их всех!
Девочка еле кивает в ответ.
Да?
Да, папа.
Наряд подобран, ребёнок одет. Служанки, раскланиваясь, пятятся прочь. Отец целует дочь в лоб и надевает ей на голову маленькую золотую корону. Острые края украшения впиваются в кожу, но девочка даже не морщится, отстранённо глядя в пустоту. Мать, так же одетая в дорогое блестящее платье и украшенья, словно нехотя встаёт со стула и нагибается к дочери вытереть кровь чёрным платочком с позолоченной вышивкой кровь не видна на чёрном.
Мои красавицы умиляется отец. Ну, пойдёмте, гости ждут.