Газетная иллюстрация: Альфред Кнапп и его последняя жертва Ханна Годдард-Кнапп.
13 марта 1903 г. Альфред Кнапп дал показания в суде по делу Джои Рота. Там он выступал в качестве свидетеля обвинения, рассказав о своём появлении в доме потерпевших под видом детектива. Тогда же он получил возможность увидеть того самого человека, с которым планировал встретиться минувшей осенью, дабы вместе совершать преступления.
Дальнейшая история Кнаппа довольно тривиальна, никаких особых зигзагов она в себе не таила, да и вряд ли какие-либо зигзаги были вообще возможны, учитывая добровольное признание Кнаппом своей вины. Хотя сам обвиняемый рассчитывал на пожизненное заключение и возможность регулярных встреч с любимой четвёртой женой, довольно быстро стало ясно, что ни о каком приговоре, предполагающем сохранение жизни обвиняемому, речи быть не может прокуратура будет добиваться только смертной казни.
В этой обстановке единственным шансом на спасение жизни могло бы стать признание Кнаппа душевнобольным, но все назначенные медицинские освидетельствования (а таковых было 3!) констатировали его вменяемость и полную подсудность.
Перед началом судебного процесса в июне 1903 г. Томас Дерби (Thomas Darby), адвокат Кнаппа, предпринял попытку признания юридически ничтожными всех заявлений, сделанных его подзащитным в период следствия. Из этого ничего не вышло [что следует признать ожидаемым], и признания Альфреда были успешно использованы для доказательства его вины.
16 июля 1903 г. Кнапп был приговорён к смертной казни.
Далее последовала обычная для американского Правосудия игра «отмени приговор добейся нового суда». Честно говоря, останавливаться на этих зигзагах сюжета, по мнению автора, не очень интересно, поскольку такого рода детали важны в тех случаях, когда истинная картина случившегося неочевидна и возможны несколько противоречащих друг другу версий событий. В данном же случае общая криминальная канва ясна и особых сомнений не вызывает. Вся юридическая свистопляска в такого рода ситуациях представляется формальной и даже избыточной.
22 июля 1904 г., к тому моменту, когда все правовые способы отменить смертный приговор оказались исчерпаны, адвокат Томас Дерби подал прошение о помиловании. Губернатор штата Майрон Тимоти Херрик (Myron Timothy Herrick) своей властью мог сохранить Альфреду Кнаппу жизнь, но делать этого не стал.
Майрон Херрик, губернатор штата Огайо, отказал Кнаппу в помиловании, заявив, что тому лучше прогуляться до «горячего стула». Впрочем, возможно, что это всего лишь исторический анекдот.
19 августа 1904 г. спустя несколько минут после полуночи осуждённый встретил смерть на электрическом стуле. Согласно протоколу, подписанному присутствовавшими при казни должностными лицами, первый разряд тока был дан в 00:02, смерть была констатирована в 00:09. В последние дни своей жизни Кнапп отказывался отвечать на вопросы, связанные с его признаниями в убийствах, поэтому многочисленные детали содеянного этим преступником остались не до конца ясны.
Прежде всего, много вопросов связано со списком жертв Кнаппа. Ещё в 1903 г. появились предположения, согласно которым от рук этого человека погибло гораздо более 5 девушек и женщин. Не до конца выяснен список выживших жертв и хронология нападений. Кнапп сообщал об эпизодах, никому не известных и не нашедших подтверждения при проверке, но при этом отрицал причастность к реальным нападениям, хорошо соответствовавшим манере его криминального поведения. Трудно отделаться от ощущения, что этот человек был вовсе не таким простачком, каким пытался казаться, и его чистосердечные признания были вовсе не чистосердечны. Он явно руководствовался неким расчётом, и хотя этот расчёт в конечном итоге не оправдался, сие не значит, что его не существовало.
Публикации в американской прессе, посвящённые казни Альфреда Кнаппа. В центре заметка в немецкоязычной газете. Казнь убийцы была встречена без ажиотажа, но с одобрением и даже удовлетворением от произошедшего.
Другой круг вопросов связан как раз с неожиданным признанием Кнаппом собственной вины. Непонятно, как он планировал преодолеть те проблемы, которые сам же и создал. Неужели отправиться на много лет в тюрьму в статусе убийцы ему действительно показалось лучшим выходом, нежели отсидка в 12 года за двоежёнство? Или он вообще не планировал попадать в тюрьму, а надеялся на путешествие в сумасшедший дом? Что питало такую уверенность, если таковая и впрямь существовала?
Кнапп явился классическим представителем убийц -«дестройеров», прирождённых убийц, получающих удовольствие от самого акта умерщвления жертвы. Разоблачение этого преступника, как и Германна Маджета-Холмса6 несколькими годами ранее, стало своего рода сигналом американскому обществу, предвещавшим скорое явление новой и непонятной большинству разновидности изуверов серийных убийц (или убийц с неочевидным мотивом).
Пройдёт совсем немного времени, и по Североамериканскому континенту от Атлантического побережья до Тихоокеанского, а затем и по Среднему Западу покатится волна из многих десятков убийств топором (этой истории посвящена моя обширная работа «Все грехи мира» в 4-х книгах). Едва закончится эта эпопея, как начнётся другая: убийства опять-таки с использованием топора в Новом Орлеане. А потом начнутся весёлые 1920-е годы, и на криминальной авансцене явятся новые герои, если, конечно, этих изуверов уместно называть подобным словом. Это будут не только киношные гангстеры, но и серийные убийцы, такие, как Эрл Леонард Нелсон [очерк о нём можно найти на авторском сайте «Загадочные преступления прошлого», а его развёрнутая версия опубликована в сборнике «Американские трагедии. Книга III»], семейка Норткотт с закопанными окрест их куриной фермы трупами детей и «Безумный Мясник из Кливленда», о котором мы знаем только то, что он существовал [причём действовать начал вовсе не в Кливленде].
В 1903 году начиналась новая эпоха. И начиналась она в том числе с Альфреда Кнаппа.
Неизвестные похождения неизвестного серийного убийцы
Автор не может не предварить эту историю небольшим вступлением. Преступник, чьи похождения послужили основой сюжета настоящего очерка, в современной Америке позабыт, и притом позабыт незаслуженно. Почему именно станет ясно по прочтении. Но в любом случае в современной американской литературе по истории уголовного сыска и криминалистики о нём нет упоминаний, и сами американские историки этого преступника не знают [автор связывался по этому вопросу с некоторыми американскими знатоками этих тем и они очевидно не в курсе]. Так что в каком-то смысле настоящая история является эксклюзивом не только для русскоязычной читательской аудитории, но и для всего остального мира тоже. Всё, что мне удалось собрать об этом человеке, я изложу ниже, но сразу скажу, что информация очевидно неполна. Многие детали сюжета автор объяснить пока не может в силу нехватки информации, но, думаю, что через несколько лет американские историки «накопают» об этом удивительном персонаже побольше фактического материала, и тогда история заиграет новыми выразительными красками.
Хотя и сейчас она вполне тянет на притчу в жанре «срывая башню вместе с башней».
Автор приносит извинения за долгое, но необходимое вступление и переходит собственно к повествованию.
Для Честера МакКолея (Chester McCauley) и Элмера Мэйхема (Elmer Mayhew) это была вполне заурядная поездка вечером 27 декабря 1928 г., в четверг, они выехали из Балтимора, штат Мэриленд, с таким расчётом, чтобы рано утром следующего дня прибыть в Нью-Йорк. Им надлежало доставить цистерну с перцовым газом на завод, где этот газ предстояло использовать для снаряжения полицейских гранат и баллонов. Поскольку груз был опасным, такого рода поездки совершались в ночное время по дорогам с минимальным потоком автотранспорта. Пара водителей-«дальнобойщиков» занималась своим ремеслом более года и никогда не сталкивалась с проблемами, пожалуй, единственное неудобство подобных поездок заключалось в необходимости провести ночь за рулём.
Около 3 часов пополуночи [уже 28 декабря] автомашина с цистерной въехала в знакомый двор химического завода Гуггенхайма, припарковалась под навесом, и Честер с Элмером направились в помещение охраны для передачи документов на груз. Их встретил знакомый мужчина в форме, который пропустил шофёров внутрь здания, а сам пошёл следом в направлении помещения поста. МакКолей и Мэйхем сделали, быть может, десяток шагов, а может и того меньше а далее произошло то, чего никто из них не ожидал. Мужчина в форме охранника неожиданно ударил по затылку Честера МакКолея рукоятью пистолета и тут же аналогичным ударом свалил с ног Элмера Мэйхема.
Пока оглушённые мужчины приходили в себя, с трудом соображая, что именно и почему произошло, охранник связал им руки за спиной их собственными ремнями и принялся обыскивать. Из бумажника МакКолея он вытащил 26$ наличными, а вот у Мэйхема он денег не нашёл. Последний двумя часами ранее заправлялся и бросил кошелёк в кабине машины.
Сложно сказать, что произошло бы далее с большой вероятностью ничего бы хорошего для связанных но Мэйхем нашёл неожиданно удачный выход из трудного положения. Он расплакался и принялся уговаривать напавшего не убивать его, мотивируя это тем, что имеет маленького сынишку, а жена больна туберкулёзом и коли его убьют, то кто же побеспокоится о малыше?! Продолжая свой сентиментальный монолог, водитель предложил преступнику снять с пальца обручальное кольцо и золотой крестик с шеи, дескать, ежели тебе нужны ценности, то забирай всё, только не убивай!
Элмер Мэйхем, сам того не ведая, задел очень чувствительную струну в душе преступника. Криминальные психологи давно уже заметили, что даже очень жестокие преступники иногда оказываются весьма чувствительны к сентиментальным рассказам о тяжёлой детской доле, несчастливом детстве и т. п. Лучший способ разжалобить такого преступника и уговорить его сохранить жизнь это рассказать ему о ребёнке-инвалиде, которого ждёт нелегкая доля в случае смерти папочки или мамочки. Считается, что на подобные сентиментальные рассказы «ведутся» преступники с тяжёлым детством, но данный вывод не вполне верен те преступники, чьё детство было вполне благополучным, также могут отреагировать на такой монолог в позитивном для жертвы ключе. Психологический механизм, срабатывающий в данном случае, кажется несколько более сложным, нежели тривиальное «узнавание себя в другом ребёнке», скорее, преступнику нравится то, что в нём признают «власть Бога», то есть лица, управляющего жизнью другого человека. Как бы там ни было, попытка вызвать жалость упоминанием о ребёнке представляется во всех отношениях более разумной и результативной, нежели, например, запугивание, проклятия или воззвания к совести.
Самое смешное заключается в том, что жена Элмера не болела туберкулёзом, и детей у них не было [хотя супруга и была беременна]. Но водитель нашёл нужную интонацию и разжалобил нападавшего тот не стал убивать связанных мужчин, а лишь перетащил их в кладовку и там запер.
После чего исчез.
В течение следующих 40 минут появились работники завода, которым надо было покинуть территорию, и поскольку охранника невозможно было отыскать, поднялась тревога. Связанных водителей отыскали в кладовке, а пропавшего охранника Генри Гау (Henry S. Gaw) за высокой стойкой, за которой в дневное время размещались охранники, проверявшие пропуска входящих в здание.
Гау оказался мёртв.
Явные следы ранений или телесные повреждения визуальным осмотром не определялись, однако на губах умершего были заметны трещинки и странные ранки, привлёкшие внимание судмедэксперта. Раздвинув губы, а затем открыв рот Гау, врач обнаружил необычные повреждения слизистых оболочек рта, губ и горла. Увиденное выглядело как химический ожог При этом во рту имелись и отчётливые царапины количеством примерно 67 длиной до 1,5 дюймов (~4 см), о природе которых судмедэксперт ничего определённого сказать не мог. Точнее, он исключил возможность того, что царапины оставлены ногтём а вот чем именно, врач сказать не мог.
Рядом с телом Гау лежал его пустой кошелёк. Детективы в течение нескольких последующих часов установили, что вечером 27 декабря, перед уходом на работу, Генри имел при себе 20$ теперь же эти деньги пропали. Полицейские установили, что перед работой мужчина никуда не заходил и деньги эти потратить не мог стало быть, ими завладел преступник.
Учитывая, что нападавший ограбил МакКолея и, по-видимому, Гау, корыстный мотив представлялся весьма вероятным. Однако полицейские быстро выяснили, что неподалёку от помещения охраны, буквально в 30 метрах, находилась лаборатория, в которой имелась химическая посуда из платины стоимостью более 1 тыс.$. Ключ в лабораторию хранился на посту охраны, платиновая посуда, хотя формально и помещалась в металлическом шкафу, но ключ от последнего находился в столе рядом. То есть заполучить ценности не составляло большую проблему, однако преступник почему-то этой возможностью пренебрёг.
Возможно, он не знал о самой этой возможности, но учитывая необычность места преступления [пост охраны химического предприятия], а также весьма своеобразный характер посягательства [нанесение побоев двум лицам и умерщвление третьего неочевидным способом], никакого окончательного вывода о том, что именно и почему произошло на предприятии Дэниела Гуггенхайма, сделать не представлялось возможным.
Продолжая осмотр помещения охраны, детективы обратили внимание на 2 чашки с кофе одна была недопита, а из второй, похоже, не пили вообще. Обе чашки передали службе коронера с просьбой максимально быстро провести проверку на наличие ядов. После серии скрупулёзных судебно-химических экспертиз стало ясно, что в обеих чашках в кофе действительно был растворён яд. Да притом какой цианистый калий! И его обнаружение лишь загадало новые загадки в этом весьма необычном деле.
В конце декабря 1928 г. местные газеты сообщили о странном преступлении на химической фабрике Дэниела Гуггенхайма. Использование яда для убийства и ограбления представлялось весьма экстравагантным, особенно учитывая то, что преступник когда ему это понадобилось без проблем в одиночку подавил сопротивление двух крепких мужчин. То есть это явно был человек не робкого десятка и уверенный в своих силах. Но зачем такому бойцу пользоваться цианистым калием?
Необходимо пояснить, что цианистый калий для того времени являлся ядом очень необычным. Во-первых, он был редок, его использовали в небольших количествах в химии и металлургии, а потому обыватель о нём попросту не знал. Во-вторых, воздействие циановых соединений на организм человека не было тогда толком изучено. Врачи, конечно же, понимали, что циановые соединения крайне опасны, но для скрытого умерщвления человека такой яд представлялся отнюдь не оптимальным. Тот, кто читал мой очерк «1909 год. Персональная бактериологическая война доктора Хайда», опубликованный в сборнике «Грех Каина»7, наверняка обратил внимание на то, что в первой половине XX столетия циановые соединения считались во всём схожими с таким ядом, как стрихнин, что с точки зрения современных представлений кажется очень странным [циановые соединения относятся к группе минеральных ядов, а стрихнин алкалоид, то есть яд растительного происхождения]. Тем не менее, по общей симптоматике отравления учёные того времени объединяли их в группу т.н. «судорожных ядов».