Как это любезно с вашей стороны, Либби, Холли взяла протянутую тарелку.
Мы не стали добавлять орехи, сейчас ведь никогда не знаешь сказала Либби, поглядев на Саванну.
И с орехами было бы нормально, но спасибо.
Холли выжидающе посмотрела на дочь.
Да, спасибо, эхом отозвалась Саванна.
Это Саванна, представила ее Холли.
Привет, Саванна, поздоровалась женщина.
А потом новые соседи Холли вдруг уставились на меня. Мы не планировали, что придется объяснять мое присутствие, и поэтому я выдавил только:
Эван.
Я приехал прямо из офиса, и на мне опять был костюм. Хорошо хоть пиджак я оставил в машине. И снял галстук. Я бы предпочел не выглядеть как адвокат, но теперь уже ничего не поделаешь.
После очередного обмена любезностями незваные гости удалились. Но ущерб уже был нанесен. Они видели меня с Холли и Саванной в доме, который купил для них мой босс. Между Джеком и этой семьей стоял только один человек, и этот человек я.
Что скажешь им обо мне, если спросят? поинтересовался я у Холли, когда все четверо удалились в дом напротив.
Ничего, резко ответила она, как будто я ее в чем-то обвинял.
Холли явно не станет рассказывать им, что я в буквальном смысле ее сообщник. По крайней мере, не специально.
Нужно подготовиться на случай, если они начнут задавать вопросы, напирал я.
Ну, врать я точно не собираюсь, сказала Холли. Хватит с меня лжи.
У меня засосало под ложечкой. Рано или поздно они выяснят, что Холли не замужем и не работает. И тогда возникнут вопросы. Это ведь дорогой дом. И жена соседа явно это заметила.
Холли, похоже, почувствовала мое беспокойство, потому что добавила:
Здесь кругом одни заносчивые богачи. Они забудут обо мне через неделю.
Я посмотрел на печенье, по кругу разложенное на толстой керамической тарелке. Полиэтиленовая обертка покрылась конденсатом печенье еще теплое.
Полагаюсь на тебя, сказал я, надеясь, что ей можно верить.
Я смотрел, как соседи заходят к себе домой. Холли ошибалась. Они вернутся. Они же оставили тарелку. И у них будут вопросы, которые собьют с толку даже опытного лжеца вроде меня.
Энди
Три месяца назад
Наверное, мне нужен психотерапевт, но любой, кто смотрел «Умница Уилл Хантинг», знает, что психотерапевты сами чокнутые. Да и откуда у меня на это время? Да, я был в депрессии, но тут никакой загадки нет. Прошел почти год с тех пор, как мне в последний раз платили за тексты, мы были на мели, и у меня вообще не было перспектив. Ну и как тут не впасть в депрессию?
Когда-то я работал журналистом-расследователем. Деньги платили смешные, но я работал не ради них. Я писал об удивительных людях подростке, ложно обвиненном в убийстве, который изучил в тюрьме юриспруденцию и доказал свою невиновность; о семидесятилетнем мужчине, покорившем Эверест; об отце троих детей, инсценировавшем собственную смерть. Я торговал фактами. Но в кинобизнесе главной валютой были фантазии. И я наелся их сполна.
Я из кожи вон лез, чтобы попасть на эту встречу. Ее назначили аж за полтора месяца. Я подготовился, как перед интервью, запомнил такие подробности, которых не знал даже сам дьявол. А потом пришел на встречу, и меня отшили только потому, что «случилось кое-что неожиданное»? Какого черта? Я проклинал себя за это самоедство.
Будь я чуть более просветленным, то увидел бы в этом и светлую сторону. В конце концов, я ведь работал в одной из самых конкурентных отраслей в мире. У меня был влиятельный агент, который предоставил мне доступ ко всем крупным игрокам и внушил, что скоро и я сам стану таким. Но этого так и не произошло. Я прожил в Лос-Анджелесе почти восемь лет, но все еще чувствовал себя ребенком, который стоит перед аквариумом и рассматривает ярких рыб, прижавшись лицом к стеклу. Я пытался полюбить протяженные хайвеи (только не вздумайте называть их автострадами!), бесконечное лето, даже за бейсболистов из «Доджерс» начал болеть, но Лос-Анджелес по-прежнему казался мне очередным приятелем очередного знакомого, здесь не было ничего полностью принадлежавшего мне. Даже моя карьера и та не принадлежала мне полностью. В Голливуде крутятся большие деньги, но их надежно оберегает целая сеть привратников, мастерски морочащих новичкам голову.
Голливудская элита заботится только о своих. По сравнению с ними я был пришельцем из другого мира, и меня скорее терпели, чем воспринимали как дорогого гостя пускали в дом, но за стол не звали.
Однако Голливуду нужны мечтатели вроде меня, потому что без посторонних не может быть своих. Поэтому время от времени привратники бросают нам кость, чтобы мы и дальше пускали слюни у двери. А мы с голодухи хватаем объедки с их стола, надеясь вступить в игру наравне с ними, похвастать перед всеми заключенной сделкой. Таких, как я, были тысячи, они скреблись в закрытую дверь, но внутрь попадали лишь единицы. В конце концов в прокат выйдет только крошечная горстка фильмов. И я, сценарист почти без принятых сценариев, был частью этого огромного механизма, который не переставал работать, но почти ничего не производил.
Так почему же я просто все не бросил? Эта игра в обхаживания с легкой эрекцией затягивала. Каждый раз, когда мне хотелось сдаться (например, сейчас), прямо перед носом у меня появлялась морковка (например, мегазвезда выказывала интерес к моей идее), и, казалось бы, делов-то протяни руку и хватай, но не тут-то было. The Eagles были правы на все сто: Голливуд это «Отель Калифорния»[1]. Хочешь не хочешь, но как только он вцепится в тебя когтями, сбежать уже невозможно.
Лежа той ночью в постели, я думал о будущем. Возможно, в «Нью-Йорк таймс» найдется для меня место, но возвращаться в газету было все равно что отступить. Печатные издания умирают. Деньги, славу и возможность дотянуться до людей в самых дальних уголках земного шара можно получить только через кино. Я хотел, чтобы мои истории разворачивались на большом экране под саундтрек из колонок с объемным звуком, чтобы их на фоне великолепных пейзажей рассказывали актеры, от таланта которых замирает сердце. К тому же я не мог просто позвонить бывшему шефу и попросить работу. Мне нужна была причина интересная история.
Разумеется, искать ее я не собирался. Но порой интересные истории находят меня сами.
Глава 6
Хочешь, расскажу кое-что странное? спросила Либби, когда я присоединился к ней за завтраком.
Для пилатеса она натянула гладкие легинсы, а волосы собрала в высокий хвост. После пробуждения я еще не оделся и был в боксерах и белой футболке.
Конечно, ответил я, чтобы ей потрафить.
У Либби были иные представления о странном, нежели у всех остальных. Она считала странным чай с молоком, хотя целая нация, делившая с ней добрую часть генов, пила чай с молоком каждый день.
Кендрики не числятся владельцами своего дома. Я проверила.
«Что действительно странно, так это то, что ты решила это проверить», подумал я. Но подыграл ей.
Хм, безразлично произнес я. А кто же владелец?
Какая-то компания под названием «Счастливый случай», сообщила она.
Может, спросишь у них? невозмутимо продолжал я.
Это ведь ты у нас журналист-расследователь, парировала она.
Ага, но мне на них плевать. Однако и эту мысль я высказывать не стал.
Хорошо тебе позаниматься, отмахнулся я.
Она откинула хвост и потрусила к машине. Я не мог не восхищаться тем, как она придерживается своих ритуалов даже в трудные времена. Она никогда не пропускала занятия в спортзале, делала макияж даже ради похода в продуктовый магазин, придумывала затейливые блюда, от которых не отказывались даже наши привередливые девочки. Когда я сидел без работы, она становилась раздражительной, но никогда не позволяла себе опускать руки. Когда я раскисал, она сохраняла стойкость, когда я упивался самоуничижением, она оставалась уверенной в себе. Мы были живым доказательством того, что противоположности притягиваются. Можно сказать, она обладала всеми положительными качествами. Самым же большим моим достижением пока что было то, что я сумел ее заарканить.
Я натянул треники и пошел в гараж. Марго нужен был новый письменный стол, и я решил смастерить такой, чтобы влезал под ее кровать-чердак тоже моих рук дело. Открыв дверь гаража, чтобы впустить немного солнца, я заметил Холли Кендрик она возилась со скамейкой у крыльца. Я направился к ней.
Привет, нужна помощь? спросил я.
Ой, привет, Энди, сказала она.
Ее щеки раскраснелись. На ней была розовая майка с глубоким вырезом, и я не мог не отметить великолепную фигуру полную грудь и тонкую талию. Я постарался не пялиться так откровенно.
Дурацкая скамейка просто что-то с чем-то. Стоит кому-то сесть, и она чуть не переворачивается. Я хотела затянуть болты, но у меня нет инструментов.
Я осмотрел основание скамейки и тут же определил, в чем дело.
С болтами все в порядке. Здесь не хватает опорной перекладины. Поэтому скамейка и шатается. Я показал, и Холли нагнулась, чтобы посмотреть. Ее декольте оказалось так близко, что я почувствовал, будто нахожусь в дешевом порнофильме. Я сделал шаг назад. Могу починить, если хочешь. У меня есть все необходимое. Для меня это вроде как хобби.
Я не хочу тебя беспокоить, ответила она.
Да ладно, мне нетрудно, настаивал я. Она, похоже, колебалась, и я добавил: Или, если твоему мужу нужны инструменты, могу одолжить ему.
Она поморщилась, словно откусила что-то кислое. Я вдруг осознал неприкрытый сексизм моего предложения и потому сказал:
Или могу показать тебе, как это делать.
И тогда случилось неожиданное. Она расплакалась. Минуту назад она возилась со скамейкой и вдруг разрыдалась как обманутая героиня из мыльной оперы.
Просссс Прости, заикаясь, пробормотала она между всхлипами.
Крупные слезы катились по ее щекам и исчезали в глубинах декольте. Я подумывал отвести ее к скамейке и усадить, но, учитывая хрупкость конструкции, решил этого не делать. Холли шмыгнула носом, и по ее верхней губе поползла прозрачная сопля. Будь я собственным дедушкой, то спас бы даму в беде, протянув носовой платок. Но, увы, я это всего лишь я.
Пожалуйста, не извиняйся, попросил я. Это мне нужно извиниться. Я не хотел тебя расстроить, я только хотел помочь
Мой муж умер, выдохнула она.
И я растерялся. Потому что всего два дня назад видел его за кухонным столом в их доме. Наверное, она почувствовала мое смятение, потому что пришла мне на помощь.
Эван мне не муж. Он просто Она замолчала. Друг. Она немного подержала меня в напряжении, а потом произнесла: Он просто помогает нам с Саванной.
Эта фраза показалась мне странной, по-настоящему, не как чай с молоком, но я оставил ее без внимания.
Проводить тебя в дом? предложил я. «Вот бы она не была такой красивой, подумал я, а то моя жена, которая, кстати, и так только о ней и думает, скоро вернется».
Холли кивнула, а я открыл входную дверь и проводил ее на кухню. На кухонном острове лежала салфетка, и я протянул ее Холли, когда та тяжело опустилась на стул.
Представляю, что ты обо мне думаешь, пробормотала она, размазывая сопли по лицу.
Наверное, тебе очень тяжело, я уселся напротив.
Когда я был репортером, то много раз брал интервью у людей в стрессовом состоянии. Я знаю, как развязать язык. А теперь во мне еще и разгоралось любопытство.
Я до сих пор не могу поверить. Это было Она поколебалась, словно не знала, как много мне можно рассказать. Внезапно, наконец выпалила она.
Может, она хочет выговориться? Я не был уверен.
Хочешь об этом поговорить?
Она уставилась в пол. Холли напоминала человека, обладающего важной информацией, ему хочется все выплеснуть, но он боится открыть слишком много. Я слегка надавил, как можно мягче:
Трудно представить, насколько тебе тяжело.
Она высморкалась и промокнула лицо обратной стороной салфетки.
Прости. Не стоило мне вываливать это на тебя.
Она встала. Нет, значит, выговориться не хочет.
Я прихвачу скамейку, предложил я, и она кивнула.
Странно было оставлять ее в таком состоянии, рыдающей, но обнять ее было бы совсем нелепо. Я коротко махнул на прощание и вышел из дома.
Возвращаясь к гаражу со скамейкой под мышкой, я вдруг подумал, что в наших соседях и впрямь есть что-то странное.
Я проклял свое журналистское любопытство вместе с избытком свободного времени.
Холли
Три месяца назад
Меня поместили в отдельную палату. Саванна сказала, что из окна открывается прекрасный вид, но я этого не видела. Для нее поставили еще одну койку, но дочь чаще всего спала со мной, свернувшись у моего здорового бока и положив голову под мой подбородок. Когда она была так близко, а ее блестящие волосы прижимались к моей щеке, я вспоминала о тех первых месяцах после ее рождения, когда я спала с ней под мышкой, будто с мячом для регби, и вдыхала ее запах, сладкий, как зефир. Только тогда это она была беспомощной, а я ее оберегала. Теперь же все стало наоборот.
Врач сказал, что у меня сотрясение и еще нужна операция на колене. Саванна стояла рядом, когда я подписывала согласие, кивая и уверяя меня, что все будет хорошо. Она принесла мой любимый персиковый смузи, чтобы успокоить раздраженное дыхательной трубкой горло. Саванна следила, какие я принимаю лекарства, и велела медсестрам снять меня с болеутоляющих, чтобы я не подсела на них, как мой покойный брат. Меня пришли навестить несколько человек из стоматологии, где я работала, они принесли цветы, и Саванна поставила их в вазу. Когда ко мне вернулись силы, я испугалась. Я жила как королева, пила разноцветные смузи и ела дорогущие сэндвичи в больничной палате, которая в день стоила больше месячной платы за нашу квартиру.
Я пыталась объяснить Саванне, что мы не можем себе это позволить, но она все отмахивалась.
Не волнуйся, мам. Поправляйся. Ты мне нужна, у меня больше никого нет.
Она стала бледной как мел, и я знала, что улыбка, которую она натягивает, когда ухаживает за мной, фальшива. И я тоже лгала дочери, уплетая еду, которую она приносила, и постепенно отвыкая от викодина, потребовав вместо него тайленол.
Примерно через неделю Саванна принесла мне косметику. Я решила, что она хочет помочь мне снова почувствовать себя человеком, и поэтому позволила ей замазать тональным кремом мои синяки и нанести на ресницы тушь. Наконец довольная результатом, Саванна отклонилась назад, чтобы осмотреть свою работу, и объявила:
Тебе надо кое с кем встретиться.
Я натянула халат, и Саванна покатила меня по бесконечным безжизненным коридорам в больничную часовню. Мы редко ходили в церковь наши воскресенья были отведены для оладий и поездок за продуктами, но, конечно, вполне объяснимо, что сегодня ей захотелось поговорить с Богом.
Она подкатила меня к задней скамье, где сидел мужчина в костюме. Священник? Директор похоронной конторы? Он встал. Высокий, почти на голову выше моего мужа. Его темно-синий костюм слегка блестел, на зауженных брюках были отутюженные складки. У него было лицо капитана футбольной команды: квадратная челюсть и ямочка на подбородке, а кожа такая гладкая, как будто он побрился прямо перед нашим приходом. Мне всегда нравилось, когда мужчина чисто выбрит. Мой муж говорил, что это признак дисциплинированности гладко выбритый человек, скорее всего, заправляет постель и планирует свой бюджет. Нельзя доверять человеку, который не находит время побриться, твердил он.
Мама, это Эван, без всякого выражения сказала Саванна.
Он протянул руку. Я сидела в кресле-каталке, и мне пришлось поднять руку выше головы.
Привет, Холли, сказал он с улыбкой фальшивой, как январский загар.
Он оплачивает твои больничные счета, объявила Саванна.
И мужчина не возразил, просто стоял как истукан. Может, он из армии, старый приятель моего мужа, о котором тот никогда не рассказывал? Я слышала, морские пехотинцы заботятся о вдовах погибших товарищей. Тогда эти истории казались мне несколько преувеличенными, но вдруг все наоборот?